Отец произнес прекрасный тост в честь ее возвращения и их с Харрисоном свадьбы. Барбара заявила, что прием, который состоится в конце сентября, является прекрасным поводом отметить заключение этого союза. Лилиан ухватилась за эту идею. Тетушки принялись вполголоса обсуждать ее, и Мэри Роуз уже через несколько минут стало клонить ко сну. Но еще в течение целого часа ей пришлось находиться среди гостей. Когда ужин наконец завершился, она так устала, что едва смогла подняться по лестнице.

В спальне ее ждала Анна-Мария, а на подушке Мэри Роуз снова обнаружила красную розу.

К тому времени, когда в комнату вошел Харрисон, она уже спала. Он наклонился, чтобы поцеловать ее на ночь, и был приятно удивлен, увидев, что она прижала розу к себе. Он осторожно вынул цветок из ее пальцев и улегся рядом с ней.

Харрисон знал, что сегодняшний вечер выдался трудным для жены. Она смущалась и страдала от чрезмерного внимания. Мэри Роуз не съела ни крошки. Впрочем, высказанная в ее адрес критика отбила аппетит и у него самого.

Все же, по его мнению, Мэри Роуз держалась совсем неплохо. Она реагировала на происходящее значительно быстрее и точнее, чем он сам. И с большим достоинством отвечала на бестактные реплики своих новых родственников.

Засыпая, Харрисон все еще переживал за нее – испытание оказалось действительно нелегким. А ведь это было только начало!

3 октября 1872 года

Дорогая мама Роуз,

Может быть, ты все-таки перестанешь уговаривать меня жениться? Ты ведь прекрасно знаешь, что меня в любую минуту могут посадить в тюрьму или повесить на ближайшем дереве.

Кроме того, меня устраивает мое нынешнее положение. Я делаю что хочу и ни перед кем не должен отчитываться. Меньше всего мне нужна женщина, которая будет меня пилить.

Твое письмо с объяснениями по поводу критических дней пришло как раз вовремя. У Мэри Роуз ужасно разболелась поясница, и она целых два дня не выходила из своей комнаты. Она пока еще мне ничего не рассказала, но я знаю, что твоя весточка помогла ей. Ей не нравится быть женщиной, мама, но скоро она переменится и перестанет бить всех мальчиков, которые пытаются с ней подружиться.

Мэри Роуз все еще не знает, как она хороша. Мы не думаем, что она когда-нибудь превратится в ломаку. С четырьмя братьями, которые постоянно на тебя покрикивают, трудновато вырасти высокомерной и жеманной. На нее в самом деле заглядываются все мужчины в городе. Сдается мне. ее голубые глаза разобьют не одно сердце.

Господи, я ужасно нервничаю, глядя, как она становится взрослой.

С любовью

Адам.

Весь следующий день Мэри Роуз выстукивали, выслушивали и обмеряли. Доктора Томас Уэллс и Харольд Кендлтон приехали в одиннадцать утра и провели с ней целых два часа. Однако в основном врачи расспрашивали Мэри Роуз о ее прошлом.

Она с удовольствием отвечала на их вопросы, потому что ей нравилось вспоминать о своей жизни в Монтане. Она гордилась братьями и хотела, чтобы все знали, какие они замечательные.

После врачей в ее комнате появилась портниха с тремя помощницами, и закипела работа над ее новым гардеробом.

Тем временем врачи делились с лордом Эллиотом своими впечатлениями. Эллиот счел нужным, чтобы при этом присутствовали его сестры и их мужья. Подумав немного, он послал и за Харрисоном.

Доктор Уэллс был осанистым мужчиной с седыми бакенбардами, которые он то и дело поглаживал. Харрисон нашел его наружность чересчур напыщенной, а выводы – ошибочными.

Разговор происходил в библиотеке на втором этаже. Харрисон вошел в тот самый миг, когда Уэллс объяснял, как важно, с его точки зрения, обеспечить Виктории постепенное вхождение в новую жизнь. Харрисон, закрыв дверь, прислонился к ней, сложив руки на груди.

– Не позволяйте ей жить прошлым, – изрекал доктор. – Мы с Кендлтоном заметили, как она привязана к своим якобы братьям. Ее невозможно убедить в том, что они ей фактически даже не родственники.

Доктор Кендлтон согласно кивнул и прищурился на присутствующих из-за очков с толстыми линзами.

– Я думаю, – заявил он, – ваша дочь очень умна, лорд Эллиот. Ей будет не так уж трудно утвердиться в новых для себя условиях. Как только она забудет своих «братьев», можно считать процесс адаптации полностью завершенным.

Слушая эти речи, Харрисон в душе восставал против рекомендаций врачей. Эллиот же, напротив, жадно ловил каждое их слово. Лорд в данной ситуации действительно нуждался в совете, но, по мнению Макдональда, сейчас он внимал явно не тем людям.

– Почему бы вам не обсудить все наболевшее вместе с дочерью? – спросил он, чувствуя, что не в силах больше молчать.

– Мне только что порекомендовали не ворошить былое, Харрисон. Ты слышал, что она говорила вчера вечером? Она в самом деле очень привязана к этим четырем мужчинам, вы правы, – последнюю фразу лорд адресовал доктору Уэллсу.

– Вы не в силах изменить ее прошлое, – сказал доктор Кендлтон. – Но если постараться, то перед вашей дочерью откроется прекрасное, счастливое будущее.

Харрисону волей-неволей приходилось сдерживать закипающее раздражение.

– Почему вы все считаете ее какой-то страстотерпицей? – спросил он. – Все эти годы Мэри Роуз жила полнокровной, счастливой жизнью. У нее было все необходимое, а главное – она была окружена любовью. Вы сделаете огромную ошибку, если лишите ее возможности говорить о ее братьях, сэр. Эти люди – ее семья.

– Мы должны прислушиваться к мнению специалистов, – возразил лорд Эллиот. – Они лучше знают, как помочь Виктории.

Харрисона немало удивило поведение лорда Эллиота. Он был очень дисциплинированным, методичным и трезвомыслящим человеком, а потому, казалось бы, ему нетрудно понять, что Мэри Роуз следует принимать такой, какая она есть. Если бы кроме них в комнате никого не было, Харрисон прямо бы спросил лорда, чего он боится.

Эллиот, словно угадав мысли Макдональда, неожиданно сказал:

– Я не хочу терять ее, сынок. Я сделаю все, чтобы она была счастлива.

– Мы все хотим ей только добра, – вставила Лилиан.

Харрисон громко вздохнул.

– Поймите, моя жена – чудесная молодая женщина. Ей ни к чему меняться. Если бы вы внимательно слушали ее, когда она рассказывала о своем детстве и юности, вы бы осознали, что просто глупо пытаться вычеркивать это из жизни.

– Мы вовсе не хотим, чтобы она менялась, – сказала Барбара. – Мы только хотим улучшить ее манеры, расширить кругозор.

Снова заговорил доктор Кендлтон. Не в силах больше выносить этот бред, Макдональд покинул библиотеку, испытывая огромное желание упаковать вещи и увезти жену обратно в Монтану.

Пожалуй, он выждет несколько дней, а потом напомнит лорду Эллиоту кое о каких обстоятельствах. Истинная отцовская любовь не знает преград. Мэри Роуз вовсе не обязана меняться, приспосабливаясь к чьим-то желаниям. Думая об этом, Макдональд искренне надеялся, что Эллиот вскоре придет в себя и обретет прежнее здравомыслие.

Он заглянул в комнату к Мэри Роуз. Она стояла на подставке в глубине спальни, вытянув руки в стороны, а модистки ее тщательно обмеряли. Супруга Харрисона смотрела в потолок, явно показывая, что вся эта суета вокруг ее персоны ей уже порядком наскучила.

Макдональд свистнул, чтобы привлечь ее внимание. В этот миг мимо него торопливо прошла невесть откуда взявшаяся Лилиан.

– Где ваши манеры, Харрисон? – бросила она на ходу.

– У него прекрасные манеры, – заявила Мэри Роуз. – Можно мне наконец сойти с этой табуретки? Мне надо поговорить с мужем.

– Нет, дорогая, оставайся на месте, – приказала Лилиан. – Вы поговорите позже. У нас еще много работы.

– Милая, мне надо съездить в Лондон, чтобы забрать кое-какие бумаги. Я вернусь до наступления темноты, – произнес Макдональд.

Мэри Роуз собралась было ехать с ним, но тетушка Лилиан воспротивилась.