Фалькон захотел поговорить с секретаршей. Браво вызвал ее в кабинет. Появилась маленькая смуглая нервная женщина лет пятидесяти пяти. Ее спросили, как она объяснялась с прорабом.

— Я сообщила ему, что произошли изменения, что сеньор Хименес просит не вывозить мебель из его кабинета до четверга и что в детской надо оставить кроватку.

— И что прораб?

— Он открытым текстом сказал, для чего, по его мнению, будет нужна эта кроватка.

— А как он потом действовал?

— Он обвел красным карандашом исправления в разнарядке, вывешенной на доске объявлений, чтобы они сразу бросались в глаза, — отчеканила она. — И прикнопил рядом свои пояснения относительно кабинета и кроватки.

— Он еще внес исправления в их индивидуальные наряды, — вставил Браво, — для верности. Ведь грузчики — народ не самый сметливый.

Трое мужчин прошли вниз, на автобазу, и увидели доску объявлений, на которой была представлена вся информация по апрельским и майским заказам, включая незакрытый заказ Хименесов. Выполз прораб. Слова секретарши подтвердились: этот человек явно привык начинать день с пары стаканов бренди.

— Итак, здесь, на автобазе, все знали об изменении в графике работ у Хименесов? — задал вопрос Фалькон.

— Двух мнений быть не может, — подтвердил прораб.

— А какая здесь охрана? — продолжил расспросы Рамирес.

— У нас тут нечего воровать, так что минимальная, — объяснил Браво. — Один человек, одна собака.

— И днем?

Браво отрицательно покачал головой.

— И камер слежения тоже нет?

— В них нет необходимости.

— Значит, можно просто зайти сюда через заднюю дверь с улицы Маэстро Аррьеты?

— Если возникнет такое желание, то да.

— Комбинезоны не пропадали? — спросил Рамирес.

Ничего не пропадало, никаких заявлений не поступало. Комбинезоны были стандартные с трафаретной надписью «Mudanzas Triana» на спине. Подделать ее — легче легкого.

— Сюда не заглядывал кто-нибудь посторонний? — задал еще один вопрос Рамирес.

— Никто, кроме ищущих работу.

— И много их, этих ищущих?

— Заходят два-три человека в неделю, и я им говорю одно и то же. Мы не набираем людей с улицы.

— А как в последние две недели?

— В последние их было побольше: все хотят подзаработать на Пасху и Ферию.

— Ну, сколько? Человек двадцать?

— Да нет, пожалуй, десять.

— Как они выглядели?

— По счастью, все были маленькие и толстые, а то я бы вспотел, вспоминаючи.

— Слушайте, шутник, — заговорил Рамирес, выставив вперед палец, — кто-то проник сюда, вынюхал что-то насчет вашей работы в Эдифисьо-дель-Пресиденте и воспользовался этим, чтобы забраться в квартиру и замучить старика до смерти. Так что уж поднатужьтесь.

— Вы не говорили, что его замучили, — произнес Браво.

— Убей бог, все равно не вспомню, — буркнул прораб.

— Может, это были иммигранты? — подсказал Рамирес.

— Ну, частично, наверно.

— Возможно, марокканцы, которые работают за гроши.

— Мы не набираем… — начал было Браво.

— Да мы это уже слышали, — оборвал его Рамирес. — И я вам не верю. Так что запоминайте: если хотите жить спокойно, без визитов иммиграционной службы, то пошевелите мозгами и припомните, кто побывал здесь с прошлой пятницы и не видели ли вы кого-то, кто проявлял особый интерес к вашей доске объявлений.

— Дело в том, — подхватил Фалькон, кивая в сторону прораба, — что вы пока единственный из опрошенных нами людей, кто, вероятно, видел убийцу и разговаривал с ним.

— И знаете… убийца тоже может об этом подумать, — закончил Рамирес. — Buenas.[39]

Суббота, 14 апреля 2001 года

— Он попал в точку, этот сеньор Бразо, — сказал Рамирес. — Слишком уж это прозрачно, но убийцей мог быть один из его работников.

— Только если верна вторая версия, то есть если Элоиса Гомес впустила убийцу в квартиру, — заметил Фалькон. — Если бы он проник внутрь с помощью подъемника, то после полудня его не оказалось бы на работе. Нам придется опросить всех грузчиков и посильней нажать на девчонку.

— Знаете, что мне не нравится в этом парне? — спросил Рамирес. — В нашем убийце?

Фалькон не ответил. Он пристально смотрел на мелькавшие за окном машины бары и кафе, пока они катили по улице Сан-Хасинто, возвращаясь к реке через Триану. Его внезапно охватило уныние оттого, что расследование скатывалось до уровня каких-то бытовых мелочей, с которыми сталкиваются в транспортных компаниях.

— Он везучий, — закончил свою мысль Рамирес. — Он очень везучий, старший инспектор.

— Будем надеяться, что он делает на это ставку, — отозвался Фалькон, раздраженный и мрачный. Его пробирала нервная дрожь от кофе на пустой желудок, а недосып и отсутствие сдвигов в деле портили ему настроение. Его люди, обшарившие весь квартал Ремедиос, не нашли никого, кто бы вспомнил хоть грузовик с подъемником.

— Что вы имеете в виду, старший инспектор?

— Люди, полагающиеся на удачу, продолжают полагаться на нее и после того, как она их оставила. Как игроки, — пояснил Фалькон. — Это, по существу, недомыслие.

— Вы на что-то намекаете, старший инспектор?

— Вовсе нет.

— Вы думаете, он не остановится? Этот убийца.

— Не знаю.

— Думаете, он еще раз захочет попытать счастья… посмотреть, как далеко может зайти?

Фалькон не любил это в Рамиресе. Сидевший в нем профессиональный сыщик никогда не знал отдыха, постоянно наблюдал, цеплялся за слова, переворачивал фразы. А теперь применил свои штучки к нему.

— Вы говорите о «нем», — заметил Фалькон, уводя его в сторону, — но ведь мы даже этого еще не установили.

Когда они пересекли мост Изабеллы II и двинулись на север вдоль восточного берега реки к монастырю Святого Иеронима и кладбищу, Рамирес ухмыльнулся.

— Вам не кажется, старший инспектор, что мы сейчас даром теряем время?»

— Нет, не кажется. А где, по-вашему, нам следует искать? Мы ничего не нашли там, где, казалось, должны были бы, — ни на трупе, ни в квартире, ни внутри здания, ни снаружи, ни в транспортной компании — нигде.

— Вы знаете, что я звонил вам вчера? — спросил Рамирес, меняя тему.

— Я получал сообщения только сегодня утром.

— Просто я подумал, что вы были правы, старший инспектор, — сказал Рамирес.

Фалькон посмотрел на него долгим открытым взглядом, словно бы любуясь видом на комплекс «Экспо-92» и «Isla Mdgica»,[40] живописно возвышавшийся над ленивой свинцово-серой рекой. Рамирес никогда никого не считал правым, а своего шефа и подавно.

— Способ действительно слишком замысловатый, — пояснил Рамирес.

— Для заурядного убийства на почве бизнеса, вы это имеете в виду?

— Да.

За какую-то долю секунды в голове у Фалькона выстроилась цепочка беглых наблюдений. Сегодня Рамирес был настроен миролюбивей обычного. Он действовал с ним заодно в «Мудансас Триана». Он взял на себя прораба, более близкого ему по духу. Он четыре раза звонил Фалькону в официальный выходной. Он не скрыл, что встречался с Элоисой Гомес, и признал, что его напористость, возможно, помешала им получить ценную информацию. Он сказал, что он, Хавьер Фалькон, прав.

— Вам известна процедура, — заговорил Фалькон. — Мы не имеем права бездействовать. Нам нечего было предъявить Кальдерону, кроме Консуэло Хименес и Элоисы Гомес. Первая — весьма непростая искушенная дамочка, располагавшая и реальной возможностью, и средствами; вторая имела возможность, но разговаривать с нами не пожелала. Наша задача — разрабатывать версии и, если они не подтверждаются очевидными фактами, постепенно и мягко выжимать эти факты из свидетелей и подозреваемых или раскапывать их… даже в таких гиблых местах, как кладбища и адресные книги.

— Значит, вы все-таки сомневаетесь, что эти копания могут продвинуть дело?