Чувствуя руку Луция на своих плечах, Ливия говорила себе, что не сможет просто так, хладнокровно, бездушно, без боли лгать ему, ведь они прожили вместе два года, а еще… Ливия мысленно застонала. О, если б она могла повернуть время вспять! Но она не может. Боги привели к ней Гая… хотя им наверняка известно, что она спасала бы его, рискуя всем, что имеет, даже против их воли…
Бегло осмотрев те места, в которых, по их мнению, мог скрываться раненый, солдаты ушли. Проводив их до порога, Луций вернулся к Ливий.
— Ты не находишь это странным? — спросил он.
— Нет. — Она выглядела безразличной и усталой. — Хорошо, что они ушли. Если позволишь, я пойду к себе.
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Да.
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — вдруг сказал он.
Чуть поколебавшись, Ливия промолвила:
— Не сегодня. Я очень устала, Луций.
— Ладно, иди спать.
Кивнув ей, он удалился, задумчивый и встревоженный, а молодая женщина бросилась в свою спальню. Гречанка отозвалась на стук и открыла дверь. Она выглядела очень подавленной, но ее глаза ярко блестели — в них застыло выражение отчаянной решимости и какого-то невиданного, почти безумного упорства.
Элиар уже выбрался из сундука и стоял посреди комнаты, сжав кулаки, готовый к защите. Гай же снова впал в забытье, его лицо было покрыто каплями пота; очевидно, задыхаясь под крышкой, он прокусил себе губы, и струйка крови стекала вниз по шее…
— Я открыла крышки сразу, как только ты ушла, госпожа, — сказала Тарсия.
Ливия кивнула. Внезапно почувствовав страшную слабость, она на мгновение прислонилась к плечу рабыни. Если б она знала, что на свете существует некая высшая неподкупная справедливость, она без сомнения воззвала бы к ней, справедливости, не терпящей крови и слез, и лжи, но ей не было известно название такой силы, потому Ливия обошлась без молитв.
— Ты пойдешь со мною, Тарсия? — спросила она.
— Да, госпожа, — без колебаний отвечала девушка.
— А ты, Элиар?
Ливия встретилась с ним взглядом и увидела, что он все понимает. Понимает, что для нее он не равный ей человек, с такою же ценною жизнью, такими же чувствами, а всего лишь средство для достижения цели, источник некоей первобытно-неистощимой силы, по большому счету — жертва, приносимая обстоятельствам. И она была готова просить его, если нужно, умолять, но… он уже принял решение.
— Я иду с вами.
— Хорошо, — сказала Ливия, — тогда надо спешить. У нас мало времени. Собирайтесь. Я скажу, что следует делать.
ГЛАВА III
Утром перепуганные рабыни сообщили Луцию, что Ливия исчезла, а в углу ее комнаты лежит груда окровавленной одежды.
Полный самых ужасных подозрений Луций бросился в спальню жены. В первые мгновения его посетила мысль о похищении или даже убийстве, но, опомнившись, он немного успокоился. Дом охранялся, и после ухода солдат никто не слышал никаких подозрительных звуков. Все калитки и ворота были заперты, нигде ни единого следа взлома. И собаки молчали всю ночь.
Среди валявшейся в углу запятнанной кровью одежды была грубая серая туника раба и короткий плащ, а также другая туника, белая, тонкой шерсти, — ее мог носить мужчина аристократического происхождения. Осмотрев все это, Луций приказал рабыням, которые обычно прислуживали Ливий, выяснить, что пропало из ее украшений и вещей. Оказалось, исчезли почти все драгоценности, кое-что из одежды и обуви, кое-какие туалетные принадлежности. Кроме того (это обнаружил сам Луций), пропали деньги из тайника в таблине — печать на стоявшем в нише железном сундучке была сорвана, замок сломан.
Вернувшись в спальню, Луций присел на кровать и задумался. Теперь он понимал, что было не так в поведении Ливии: то, что она с таким вызовом открывала крышки сундуков. Он знал: она должна была стоять с непонимающим, кротким видом и покорно ждать, когда солдаты уйдут. Вещи в одном из сундуков были испачканы кровью… Кого могла прятать Ливия? Кажется, никто из близких знакомых и родственников не пострадал от проскрипций, значит, это мог быть только один человек — Гай Эмилий Лонг. Он пришел к ней, она укрыла его, а потом… Как им удалось уйти?! Почему никто ничего не заметил?! Луций в гневе набросился на слуг, но те, как и следовало ожидать, все отрицали. Никакого шума, никакого огня, нет, из дома никто не выходил…
Понимая, что надо действовать, Луций отправился к Марку Ливию. К счастью, тот оказался дома. Услышав известие об исчезновении дочери, поспешно вышел в атрий, позвав с собою Децима: Луций Ребилл, слишком расстроенный и растерянный, не стал возражать против присутствия последнего.
— Ты исключаешь похищение или убийство? — сразу спросил Марк Ливий.
— Полностью Она просто сбежала. Причем, как ты понимаешь, не одна!
Губы Марка Ливия были скорбно сжаты, но взгляд оставался твердым.
— С кем же? — спокойно спросил он.
— А ты не догадываешься? — прошипел Луций. — С Гаем Эмилием Лонгом!
Наступило оглушающее молчание. Луций Ребилл, в глазах которого застыли боль поражения и жажда мести, невольно отвел взгляд. Наконец он услышал голос Децима:
— Но как это могло случиться? Почему?
Луций видел, что Марк Ливий тоже ждет объяснений, потому, собравшись с силами, холодно произнес:
— Его имя попало в проскрипционные списки, за ним пришли, его ранили, но он убежал и не нашел ничего лучшего, чем прийти к ней. Я ничего не знал. Солдаты искали его в моем доме, но она его спрятала… в спальне, в сундуке. А ночью ушла с ним и одной из рабынь.
Луций заметил, что Децим едва заметно улыбнулся, и задохнулся от бешенства. В глазах брата Ливий была даже не догадка, а жестокое, пронзительно-ясное понимание истины.
«Но ты будешь молчать!» — с бессильной и одновременно торжествующей яростью подумал Луций.
Между тем Марк Ливий принялся расспрашивать зятя — его слова звучали размеренно и сухо:
— Что этот человек делал в Риме? Как его имя могло попасть в списки?
— Не знаю, — отвечал Луций с плохо скрываемым раздражением. Его злили подобные расспросы: интересно, какое отношение это имеет к существу дела?!
— Его тяжело ранили?
— Крови было достаточно много.
— Раненый и две женщины… — с сомнением произнес Марк Ливий.
— Рабыни сказали, что к исчезнувшей служанке в тот же вечер приходил ее дружок, гладиатор. Возможно, они убежали вчетвером?
— Гладиатор? — повторил Децим. — А чей?
— Кто знает! Сейчас чуть ли не каждый богатый римлянин имеет собственный гладиаторский отряд.
— И ты ничего не заподозрил, Луций? — сказал Марк Ливий.
— Я? А ты?! — неожиданно взвился тот. — Вы все скрывали от меня его имя! Я даже не знал, кто… — Он осекся и замер, сжав пальцы в кулаки. Внезапно прорвавшаяся в голосе мстительная свирепость удивила его самого.
Марк Ливий пожал плечами и произнес со всегдашним достоинством:
— Я не думал, что это так важно для тебя. Обычное девичье увлечение…
Луций вспомнил лицо Ливии каким оно было вчера, когда он говорил с нею в последний раз. Она отвечала ему, не отводя глаз, в то время как в ее спальне прятался этот…
И он вскричал, не помня себя:
— Девичье увлечение?! Как бы не так! Да она спала с ним еще до нашей с нею свадьбы!
Мгновение назад Луций не собирался произносить этих слов. Теперь он сидел, несколько отрезвленный и слегка освободившийся от того страшного груза, какой представляли собою столь долго сдерживаемые чувства. Теперь они наконец хлынули на волю, но он не двигался, придавленный теперь уже другим бременем — сознанием непоправимости случившегося, — сидел, глядя на свои бессильно упавшие на колени дрожащие руки.
Марк Ливий молчал. Никто и никогда еще не видел у него такого выражения лица. Словно он только что потерял одну из своих твердынь, тех, на каких покоился его мир. На свете нет ничего незыблемого, но не все это понимают, а кто понимает, зачастую не может принять…
Несколько секунд Марк Ливий пристально смотрел на Луция, потом перевел взгляд на сына: Децим сидел, изумленно вытаращив глаза. Тогда отец Ливий глухо произнес:
