7 ноября 1903 (1905) РАССВЕТ Я встал и трижды поднял руки. Ко мне по воздуху неслись Зари торжественные звуки, Багрянцем одевая высь. Казалось, женщина вставала, Молилась, отходя во храм, И розовой рукой бросала Зерно послушным голубям. Они белели где-то выше, Белея, вытянулись в нить И скоро пасмурные крыши Крылами стали золотить. Над позолотой их заемной, Высоко стоя на окне, Я вдруг увидел шар огромный, Плывущий в красной тишине. 18 ноября 1903
«Облака небывалой услады…» Облака небывалой услады — Без конца их лазурная лень. Уходи в снеговые громады Розоватый приветствовать день. Тишины снегового намека, Успокоенных дум не буди… Нежно-синие горы глубоко Притаились в небесной груди. Там до спора — сквозящая ласка, До войны — только нежность твоя, Без конца — безначальная сказка, Рождество голубого ручья… Невозможную сладость приемли, О, изменник! Люблю и зову Голубые приветствовать земли, Жемчуговые сны наяву. 21 ноября 1903 (1906?) «Спустись в подземные ущелья…» Спустись в подземные ущелья, Земные токи разбуди, Спасай, спасай твое веселье, Спасай ребенка на груди! Уж поздно. На песке ложбины Лежит, убита горем, мать. Холодный ветер будет в спину Тебе, бегущему, хлестать! Но ты беги, спасай ребенка, Прижав к себе, укутав в плащ, И равномерным бегом звонко Буди, буди нагорный хрящ! Успеешь добежать до срока, Покинув горестную мать, И на скале, от всех далекой, Ему — ребенку — имя дать! 21 ноября 1903 «Темная, бледно-зеленая…» Темная, бледно-зеленая Детская комнатка. Нянюшка бродит сонная. «Спи, мое дитятко». В углу — лампадка зеленая. От нее — золотые лучики. Нянюшка, над постелькой склоненная… «Дай заверну твои ноженьки и рученьки». Нянюшка села и задумалась. Лучики побежали — три лучика. «Нянюшка, о чем ты задумалась? Расскажи про святого мученика». Три лучика. Один тоненький… «Святой мученик, дитятко, преставился… Закрой глазки, мой мальчик сонненький. Святой мученик от мученья избавился». 23 ноября 1903 ФАБРИКА В соседнем доме окна жолты. По вечерам — по вечерам Скрипят задумчивые болты, Подходят люди к воротам. И глухо заперты ворота, А на стене — а на стене Недвижный кто-то, черный кто-то Людей считает в тишине. Я слышу всё с моей вершины: Он медным голосом зовет Согнуть измученные спины Внизу собравшийся народ. Они войдут и разбредутся, Навалят на спины кули. И в жолтых окнах засмеются, Что этих нищих провели. 24 ноября 1903 ЗАКЛЮЧЕНИЕ СПОРА Ты кормчий — сам, учитель — сам. Твой путь суров. Что толку в этом? А я служу Ее зарям, Моим звездящимся обетам. Я изменений сон люблю, Открытый ветру в час блужданий. Изменник сам — не истреблю Моих' задумчивых гаданий. Ты также грезишь над рулем, Но ветх твой челн, старо кормило, А мы в урочный час придем — И упадет твое ветрило. Скажи, когда в лазури вдруг Заплещут ангелы крылами, Кто первый выпустит из рук Свое трепещущее знамя? 2 декабря 1903 (1910) «Что с тобой — не знаю и не скрою…» Что с тобой — не знаю и не скрою — Ты больна прозрачной белизной. Милый друг, узнаешь, что с тобою, Ты узнаешь будущей весной. Ты поймешь, когда, в подушках лежа, Ты не сможешь запрокинуть рук. И тогда сойдет к тебе на ложе Непрерывный, заунывный звук. Тень лампадки вздрогнет и встревожит Кто-то, отделившись от стены, Подойдет — и медленно положит Нежный саван снежной белизны. 5 декабря 1903 (1915) «Мы шли на Лидо в час рассвета…» Мы шли на Лидо в час рассвета Под сетью тонкого дождя. Ты отошла, не дав ответа, А я уснул, к волнам сойдя. Я чутко спал, раскинув руки, И слышал мерный плеск волны. Манили страстной дрожью звуки, В колдунью-птицу влюблены. И чайка — птица, чайка — дева Всё опускалась и плыла В волнах влюбленного напева, Которым ты во мне жила. |
