– Еще бы! – Голос его звучал уже покрепче, как будто сама мысль о чае придала ему сил. – У меня вкус во рту, как в клетке у попугая.

Она улыбнулась и пошла на кухню. Никто из них не умел приготовить чай так, как это делала она, ловко и экономно. Это умение выработалось у нее за долгие годы практики в бесчисленных кухнях, начало которой восходило к мучительным до слез дням ее стажерства. И если вместо нее чаем занимался кто-нибудь из мужчин, без случайностей не обходилось: то просыпалась заварка, то выкипала вода или заварочный чайник оказывался перегрет. Но когда чай заваривала она, это было настоящее произведение искусства. И теперь сестра Лэнгтри с молниеносной скоростью вернулась в палату с дымящейся кружкой в руках. Она поставила чай на тумбочку, помогла Наггету сесть, а затем пододвинула стул к кровати и сидела рядом с ним, пока он жадно пил, нетерпеливо дуя на поверхность, чтобы жидкость поскорее остыла, и делая частые, мелкие, как птичка, глоточки.

– Удивительно, сестренка, – начал он, отставив кружку, – когда боль сидит в голове, мне кажется, я до конца жизни не забуду, что это такое, и смогу часами описывать ее, так как я описываю мои обычные боли. Но как только она уходит, я не вспомню, что же я хотел сказать, кроме одного слова: ужасно.

Она улыбнулась.

– Так устроены наши мозги, Наггет. Чем болезненнее воспоминание, тем быстрее мы теряем ключ от той клетки, где оно сидит. Это совершенно нормально и правильно, что мы забываем все самое страшное. И как бы мы ни старались, нам все равно не удастся воссоздать в памяти наши впечатления в их первоначальной остроте. Да мы и не должны этого делать, хоть это и свойственно человеческой природе. Но по крайней мере, не стоит копаться в воспоминаниях слишком уж усердно и часто – просто чтобы окончательно не запутаться в самом себе и в жизни. Надо забыть про боль! Она прошла! Разве не это самое важное?

– Клянусь богом, вы правы, сестренка! – пылко подтвердил Наггет.

– Еще чаю?

– Нет, спасибо. В самый раз.

– Тогда стаскивайте ноги с постели, и я помогу вам встать. Уснете как младенец, когда смените пижаму, да еще в перестеленной кровати.

Он уселся, дрожа от холода, на стул, а она перетряхнула и снова постелила простыни, затем помогла ему облачить свои костлявые конечности в чистую пижаму, уложила поудобнее и, улыбнувшись на прощание, опустила противомоскитную сетку.

Беглый взгляд в сторону Мэтта убедил ее, что он спит, но в весьма необычной непринужденной позе. Нижняя челюсть слегка отвалилась, и рот раскрылся, из горла доносились звуки, подозрительно похожие на храп. Кроме того, из-под простыни виднелись голые плечи и грудь. Но спал он настолько глубоко, что тревожить его не было никаких оснований. И вдруг нос ее наморщился, она застыла, совершенно потрясенная: от него исходил явный запах спиртного!

Нахмурившись, она обвела взглядом пустые кровати, а затем решительно повернулась и быстро направилась к комнате Нейла. Даже и не подумав постучать, она открыла дверь и, не давая им опомниться, заговорила:

– Вот что, приятели, хоть я и терпеть не могу выступать как старшая сестра, но играть надо честно, сами знаете!

Нейл в удобной позе расположился на кровати, Бен сидел на стуле, оба совершенно расслабленные и осоловевшие. Рядом на столе стояли две бутылки «Джонни Уокера», одна пустая, другая начатая.

– Идиоты! – рявкнула она. – Вы что, хотите, чтобы нас всех отправили под трибунал? Откуда вы это взяли?

– А добрый полковник нам помог, – пролепетал Нейл, с трудом справляясь со словами.

Она плотно сжала рот.

– Если у полковника хватило ума дать вам спиртное, Нейл, вам бы следовало иметь его побольше, чтобы отказаться. Где Льюс и Майкл?

Нейл глубоко задумался, потом с многочисленными паузами выговорил:

– Майкл принимает душ. Никаких забав на вечеринке. Льюса здесь не было – он прямо пошел спать. Он обидчивый.

– Льюса в постели нет и в палате тоже.

– Тогда я пойду и найду его вам, сестренка, – не отставал Нейл, силясь подняться на ноги. – Бен, я ненадолго. Я должен привести сестренке Льюса. Сестренка хочет Льюса. Я не хочу Льюса, а вот сестренка хочет. А почему – до меня никак не доходит. Пожалуй, мне следует сначала немножко поблевать.

– Попробуйте только, и я вас ткну в это носом! – свирепо закричала она. – Оставайтесь на своем месте! В том виде, в каком вы сейчас находитесь, вы даже самого себя не найдете! Ух, как мне вас всех поубивать хочется! – Злость ее начала спадать, раздражение уступало место нежности. – А сейчас будьте молодцами и по-быстрому уберите следы дебоша. Уже давно за полночь!

В поисках Льюса и Майкла сестра Лэнгтри зашла на веранду и осмотрела каждый уголок, но веранда была пуста, и тогда она отправилась в душевую, как солдат, отпечатывая шаг. Голова ее была поднята, плечи оттянуты назад. Она по-прежнему кипела гневом. Какая муха укусила их сегодня, что они вели себя как невменяемые? Даже и полнолуния-то никакого нет. И от населенных корпусов отделение «Икс» отстоит достаточно далеко. Она до такой степени углубилась в размышления, что не заметила, как налетела на бельевую веревку. Выпутываясь из полотенец, рубашек, брюк и шорт, она проклинала все на свете. Раздражение ее дошло до такой степени, что она не в состоянии была увидеть забавную сторону происшествия, а просто повесила все заново и пошла дальше.

Приземистое строение душевой смутно замаячило впереди. Помещение представляло собой нечто вроде сарая с деревянной дверью, которая открывалась вовнутрь. Вдоль одной стены были устроены души, напротив стояли несколько тазов, а дальше, в глубине – корыта для стирки белья. Никаких перегородок или стоек в душевой не было, так что спрятаться здесь не удалось бы. Пол был покатый, понижаясь к середине помещения, там, где располагался сток, и со стороны душей был всегда мокрым.

По ночам в душевой всегда горела слабая лампочка, но в последнее время сюда редко кто заходил после наступления темноты, поскольку мужчины отделения «Икс» брились и принимали душ по утрам, а уборная находилась в отдельном хлипком строении.

Вокруг была кромешная тьма, без каких-либо признаков луны на небе, так что сестре Лэнгтри не составляло труда увидеть то, что происходило внутри. Жуткая сцена в душевой предстала перед ее глазами, как спектакль, разыгрываемый на театральных подмостках перед публикой в зрительном зале. Вода тонкой струйкой стекала из забытого душа. В дальнем углу душевой стоял Майкл, обнаженный и мокрый, он, как загипнотизированный, не сводил глаз с Льюса, который находился в пяти футах от него, тоже голый и сильно возбужденный. На губах его играла улыбка.

Они не заметили ее появления; и она вдруг в ужасе почувствовала, что все это уже было, что вся сцена представляла из себя не что иное, как изощренное повторение того эпизода на кухне. Мгновение сестра Лэнгтри стояла, оцепенев, и вдруг поняла, что не сможет справиться сама, что у нее не хватает для этого ни опыта, ни понимания происходящего. Тогда она повернулась и бросилась бежать в сторону отделения, бежать так, как никогда раньше в жизни не бегала. Взлетев по ступенькам, она метнулась через палату мимо койки Майкла и ворвалась в комнату Нейла.

Оба, и Нейл и Бенедикт, сидели точно в тех же позах, как она их оставила. Неужели прошло так мало времени? Нет, кое-что все-таки изменилось. Бутылки и стаканы исчезли. Будь они прокляты, они же напились! Кажется, все сегодня напились!

– В душевую! – сумела выговорить она. – Скорее!

Нейл как будто бы начал трезветь, по крайней мере, он смог встать и двигаться быстрее, чем она предполагала. Бенедикт тоже вроде бы неплох. Она погнала их, как овец, через палату, вниз по ступенькам и дальше по дорожке, ведущей к душевой. Нейл тоже запутался в одежде, висевшей на веревке, и упал, но она не стала ждать, пока он поднимется, схватила за руку злополучного Бенедикта и подтолкнула его вперед.