На всякой работе есть примерно двадцать излюбленных способов совмещать неприятное с бесполезным, выдавая это за попытку заработать деньги. Вот рекламный отдел залавливает в свои сети некую консалтинговую компанию. Компания говорит, что издание у нас, конечно, хорошее, но ведь о консалтинге-то мы не пишем? Лена убеждает компанию, что пишем. Что в текущий номер как раз готовится большая статья на эту тему. Лена звонит мне и спрашивает, нельзя ли написать в этот номер что-нибудь о консалтинге и процитировать клиента. Наверно, можно, говорю я, но очень не хочется. Ну ты попробуй, ноет Лена, ну сама тему не знаешь — закажи кому-нибудь, напиши что-нибудь легонькое. Ага, думаю, старушкам-веселушкам.

Полчаса прогулок по Яндексу — и я понимаю, что написать легонькое о консалтинге мне не проще, чем оперетту о ядерной физике.

— Позвони Жене Кобылину, — советует выпускающий редактор, глядя, как я собираюсь рвать волосы. — Он у нас давно уже пишет. Под псевдонимом Андрей Громов.

— А как вам написать? — интересуется Женя-Андрей.

— Коротко, — умоляю я. — И так, чтоб я поняла. И возьмите небольшой комментарий у двух-трех человек. И обязательно — вот у этого, — даю телефон дядьки из компании.

Две недели Громов-Кобылин молчит, а в последний день перед сдачей номера после пяти напоминаний сдает статью. В ней 35 000 знаков, то есть 500 строк. Зарезервировано 120. Она полна непереваренной фактуры и прямой, еще не завизированной, речи его десятерых собеседников. Наши специфические собеседники любят слово «данный» и нанизывают друг на друга по полтора десятка беспредложных косвенных падежей, вот таких: «Сочетание форм стимулирования сотрудников компании разного уровня выполнения должностных обязанностей с целью повышения мотивации к развитию потенциала менеджеров среднего звена компании»…

Статью правлю я. Когда я уже не понимаю в ней ни слова, прошу выпускающего редактора прочитать и поправить этот бред. Громокобылины собеседники сыплют мне правки по электронной почте. Причесанный и урезанный вдвое, текст отправляется на стол зам. главного, а вторая волна правок несется вдогонку.

Толик спрашивает: вы правда думаете, что наш журнал украсит такая статья? Я думаю, что она украсит мусорное ведро, и то вряд ли, но деваться мне некуда. Рекламный отдел кричит, что выбрасывать ее из номера можно только через отдельский совокупный труп. Толик кривится: верстайте… Верстаем, не лезет, надрывно режем хвосты.

За два часа до отправки журнала в типографию свой взгляд на последний вариант полос бросает главный. Приходит в ужас и велит урезать материал еще в два раза — как раз когда я завязываю шарф, собираясь в сад за Машкой. Приоритеты приоритетами, а терять эту работу я не готова. Я звоню Сереге на мобильный (странно, что он в Москве) и умоляю его забрать Машку из сада. Он совсем не в восторге.

Я стремительно переписываю статью от начала до конца и жду, пока ее сверстают. Журнал уходит в типографию, я нахожу вдогонку три опечатки. В 23.15 уезжаю домой, бесконечно виноватая перед:

— неким автором, чей текст пришлось сдвинуть на следующий номер;

— Кобылиным-Громовым, которого урезали в четыре раза;

— рекламным отделом;

— главным редактором;

— его заместителем;

— выпускающим редактором;

— верстальщицей, пять раз переделывавшей полосы;

— бильдом, заставленным срочно искать картинку взамен урезанного текста;

— и, наконец, перед собственным мужем: и ради этой фигни ты меня с креативки сдернула?

Не говоря уже о детях: папа был зол и мрачно метал дротики в дверь, Машка мешала Сашке читать пятого «Гарри Поттера», Джесси так визжала, что Сашке пришлось ее вывести в темень и морось.

И, наконец, я виновата перед читателем, потому что читать статью все равно невозможно.

И стоит ли говорить, что пойманную мной машину остановили на Садовом для проверки документов и держали четверть часа?

После выхода номера в свет звонит обиженный автор, не узнавший

своих трудов, и один за другим — десять его собеседников. Они извещают, что никогда больше не будут иметь дела с нашим журналом, ибо потратили на беседу с корреспондентом массу драгоценного времени, а их слова безобразно урезали или вовсе выбросили. «Поймите, что время — наш самый важный, невосполнимый ресурс», — втолковывает некий баритон. Долго втолковывает — целых двадцать невосполнимых минут.

Зато журнал заработал немного денег за рекламный модуль размером в 1/8 полосы.

КПД процесса кажется мне подозрительно низким. Наконец на меня нисходит озарение: надо было с самого начала сказать «не буду».

Девушка с лампочкой

— Электрика вызывали? Что у вас такое?

— Света нет в туалете, мне кажется, что-то там с патроном.

— А что случилось?

— Был скачок напряжения, свет выключился, теперь нету.

— Автомат вы проверяли?

— С автоматом все нормально. Там с патроном проблема.

Отмахнулся. Полез, проверил автомат. Все нормально.

— В квартире свет есть?

— Есть.

Не поверил. Пощелкал. Есть.

— А в туалете нет?

— А в туалете нет.

— Девушка, так лампочка там перегорела, надо было новую вкрутить!

— Я вкрутила лампочку.

— Так вы, наверно, лампочку не докрутили, там контакта нет.

— Докрутила. Там с патроном проблема.

Полез, проверил. Докрутил. Не горит.

— Значит, лампочка бракованная.

— Лампочка нормальная.

Не поверил. Выкрутил эту. Вкрутил свою. Не горит. Присмотрелся.

— Ух, е-мое, тут же сгорело все. Патрон прямо обуглен… и провода сгорели.

Починил. Слезает.

— Так там у вас с патроном проблема была.

— А я вам что говорила?

— Ну мало ли, что вы говорили.