Когда нас забрали в плен, возчик ценою величайших унижений упросил, чтобы его отпустили. Раненого он бросил прямо в поле среди трупов, а сам, унося свою душу, покатил в Барели. Мужчинам связали руки и погнали их в замок, до которого было около пяти косов. По дороге к нам присоединился сам раджа-сахиб со свитой. Раджа-сахиб ехал верхом, а мы брели невдалеке от него.
– Эта госпожа приехала из Лакхнау? – спросил он кого-то, указав на меня.
– Ваша милость! – взмолилась я, сложив руки. – Конечно, я виновата. Но, если изволите вдуматься, вина моя не столь уя? велика. Мы, женщины, не разбираемся в таких делах. Откуда мне было знать…
– Не старайтесь оправдываться, – перебил меня раджа. – Лучше отвечайте на вопросы, которые вам будут заданы.
– Как прикажете, ваша милость.
– Где вы живете в Лакхнау?
– На Чауке.
Раджа-сахиб повернулся к своим людям.
– Приведите из Тимит-кхеры повозку, – приказал он. – Эта госпожа – танцовщица из Лакхнау. Она не чета нашим деревенским плясуньям. Те на праздниках пляшут всю ночь напролет, а когда идут со свадебным шествием, могут хоть десять косов пройти, и все время поют и пляшут без передышки.
– Благослови вас аллах, хузур! – поблагодарила я.
Посланные вернулись с повозкой. Меня усадили в нее и повезли, а остальные пленники по-прежнему плелись сзади, связанные. Когда путь наш окончился, их увели неизвестно куда, а меня пригласили в замок раджи и поместили в хорошей комнате, приставив ко мне двух служанок. Накормили меня прекрасно: подали жаренные в масле тонкие лепешки, разные острые закуски, пышки, сласти. Впервые со дня своего отъезда я поела досыта. На другой день я узнала, что остальных пленников препроводили в Лакхнау, а меня велено освободить. Правда, пока что раджа-сахиб не дал мне разрешения покинуть замок. В десятом часу он вызвал меня к себе.
– Ну вот, я тебя освободил, – сказал он. – Оба негодяя – и Файзу и Фазл Али – успели скрыться, но те разбойники, которых мы изловили, получат по заслугам, как только прибудут в Лакхнау. Ясно, что ты ни в чем не виновата, только вперед не связывайся с подобными людьми. Если хочешь, останься здесь на несколько дней – я слышал много похвал твоему пению.
– От кого же вы изволили слышать? – не удержалась я от вопроса, вспомнив рассказ Насибан про танцовщицу, которую раджа привез из Лакхнау. Не иначе как это она хвалила меня.
– Хорошо, это ты узнаешь, – ответил раджа.
Вскоре позвали лакхнаускую танцовщицу. И кем же она оказалась, как не нашей Хуршид-джан! Она подбежала и бросилась мне на шею. Обе мы расплакались, но вскоре успокоились и оторвались друг от друга, чтобы не вызвать неудовольствия раджи-сахиба, а потом чинно сели рядом. Позвали музыкантов. В ознаменование своего освобождения я сложила подходящую к случаю газель. В ней было много строк. Сейчас прочитаю вам те, что сохранились в памяти. После каждого двустишия раджа-сахиб и все прочие слушатели выражали мне свое одобрение. Все они были в восторге.
Вот эта газель:
Сегодня пленнику тоски освободиться суждено,
Роняя перья-лепестки, освободиться суждено.
Ты отпускаешь, но навек я пленник локонов твоих, —
Не мне, зажатому в тиски, освободиться суждено.
Сладка неволя у тебя, но гнев твой клетку распахнул, —
Душе, разорванной в куски, освободиться суждено.
Не хочет нежный птицелов терпеть укоры и мольбы,
И мне до гробовой доски освободиться суждено.
Что мне теперь мирская скорбь, что тысячи других скорбей! —
Ведь мне из жизненной реки освободиться суждено!
На новых пленников твоих я с острой завистью гляжу,
Хоть мне, – и кровь стучит в виски, – освободиться суждено.
Нельзя от страсти убежать, мне нет свободы, о Ада!
Лишь в смерти пленнику тоски освободиться суждено.
Прослушав заключение, раджа сахиб спросил:
– Чей это псевдоним – Ада?
– Она сама сочинила эту газель, – объяснила Хуршид.
Раджа это, видимо, оценил.
– Жаль, я раньше не знал, что вы сочиняете стихи, – обратился он ко мне, – а то ни за что не отпустил бы вас.
– По этой газели ваша милость может узнать, что и я жалею о том же, – отозвалась я. – Но приказ уже отдан, и теперь ваша рабыня свободна.
Затем все разошлись. Раджа-сахиб удалился во внутренние покои завтракать, а мы с Хуршид побеседовали всласть.
– Поверь, сестрица! – начала Хуршид. – Я ни в чем не виновата. Ханум и раджа-сахиб давно уже были в ссоре. Раджа-сахиб несколько раз приглашал меня, но она отказывала ему наотрез. Наконец его люди схватили меня на гулянье в Айшбаге и насильно привезли сюда. С тех пор я здесь. И мне всячески угождают, так что я живу в полном довольстве.
– Видно, нравятся тебе эти деревенщины, – сказала я.
– Конечно, здесь не Лакхнау, – признала Хуршид. – Но ведь ты меня знаешь – мне претит каждый день принимать нового человека; а там приходилось всему покоряться. Ты сама испытала, каков нрав у нашей Ханум. А тут я имею дело с одним лишь раджей-сахибом, и все меня слушаются. Кроме того, тут моя родина, и все здесь мне нравится.
– Так ты не хочешь возвращаться в Лакхнау? – удивилась я.
– Зачем? Мне и здесь хорошо. Да и тебе советую тут остаться.
– Нет, я здесь не останусь. Разве только насильно задержат.
– Значит, поедешь в Лакхнау? – спросила Хуршид.
– Так куда же?
– Куда глаза глядят.
– Останься хоть на несколько дней, – попросила она.
– Ладно, пока подожду уезжать, – согласилась я.
Я прожила в замке две-три недели и каждый день встречалась с Хуршид. Она всем сердцем привязалась к этим местам, а мне тут было очень скучно. В конце концов я обратилась к радже-сахибу:
– Хузур! Вы дали приказ о моем освобождении?
– Да. А вы, значит, хотите уехать? – спросил он.
– Хочу! Отпустите вашу рабыню! Надеюсь все же, что когда-нибудь мне удастся вновь приехать сюда.
– Вы выражаетесь так, как это принято в Лакхнау, – заметил он. – Хорошо. Куда же вы думаете ехать?
