– Спасибо вам за сведения, добрый человек, – поблагодарил он.

Хозяин кивнул в ответ, а потом еще долго смотрел вслед всаднику, который мчался по дороге с бешеной скоростью, что небезопасно в такую погоду. Выражение лица у этого торопыги не сулило ничего хорошего пассажирам кареты. Ему даже стало их жаль, но приятная тяжесть золотой монеты в кармане повернула его мысли в ином направлении, он вернулся в дом с широкой улыбкой, позвал жену и показал ей щедрый подарок проезжего.

Венеция очнулась и обнаружила, что лежит на спине, глядя на крутящийся снег; его хлопья падают ей на ресницы и щеки. Она замерзла, потому что долго пролежала на покрытой снегом земле, а шею ей холодили набившиеся за воротник влажные хлопья. Венеция осторожно пошевелила руками и ногами. Слава Богу, они целы и невредимы, только в голове шумит и болит спина.

– Мисс Оугилви?

Венеция повернула голову и увидела, что Рейвенскрофт старательно выковыривает снег из уха. Чуть поодаль завалилась в канаву опрокинутая карета; одно из колес разлетелось в щепки. Дверь, в которую выбросило Венецию и ее спутника, сорвалась с петель, и в карету набился грязный снег.

– Мисс Оугилви… Венеция… вы не ранены? Вы… – хриплым дрожащим голосом заговорил Рейвенскрофт, пробираясь к ней по снегу.

Венеция с его помощью встала на ноги.

– Со мной все в порядке, – сказала она. – Но лошади? Что с ними?

Рейвенскрофт обратил к ней мрачную физиономию.

– Они в таком виде, какого и следовало ожидать.

– Вот именно, – подтвердил грум, который приблизился к ним, сильно хромая. – Должен заявить, что сними все было отлично, пока этот малый не принялся гнать их во всю прыть.

Венеция больше не могла сдерживать свое возмущение.

– Совершенно верно, – сказала она. – Его следовало бы пристрелить за немыслимую, нелепую спешку. – Она подняла глаза на своего спутника и нахмурилась. Тонкая струйка крови стекала с его лба по лицу и дальше за воротник. – У вас кровь.

Рейвенскрофт тронул ладонью лоб, потом поднес руку к глазам и увидел темно-красные капли. Глаза у него закатились, и он в глубоком обмороке свалился на снег лицом вниз.

Венеция посмотрела на него с нескрываемой неприязнью.

– Очень мило. У нас в наличии разбитая карета и поверженный Рейвенскрофт, – произнесла она и обратилась к кучеру: – Давайте хотя бы перевернем его, чтобы он мог дышать.

– Как скажете, мисс, – без особого удовольствия ответил кучер, однако помог Венеции повернуть Рейвенскрофта.

Снегопад между тем все усиливался.

– Выпрягите одну из лошадей, пожалуйста. Я доберусь на ней за помощью в гостиницу, от которой мы отъехали не больше мили.

Кучер вытаращил на нее изумленные глаза:

– Но ведь вы женщина, мисс! А у нас даже нет верхового седла.

Венеция потуже затянула меховой воротник.

– Я в состоянии справиться с упряжной лошадью, с седлом она или без седла. За дело, нам надо поспешить.

– Ну хорошо, мисс, как прикажете. – Кучер начал было разворачивать лошадей, но вдруг остановился. – Вы не думаете, что его лордство скончался?

– О Господи, разумеется, нет! Он просто… – Глупый мальчишка. Болван. Идиот. Венеция едва удержалась от одного из этих определений. – Он скоро очнется. Побудьте при нем до моего возвращения.

Ощутив в ее голосе стальную нотку, кучер сделал то, что она ему велела, и Венеция тронулась в путь за подмогой.

– Да, мы их видели. – Мужчина повернулся и вгляделся в лицо Грегора сквозь падающий крупными хлопьями снег. – Они проехали мимо нас минут двадцать назад.

Грегор достал из кармана монету.

– Не задержались, чтобы поменять лошадей?

– Нет, хотя стоило бы. Их лошади совсем измучились, – ответил конюх, вручая Грегору поводья рослой гнедой кобылы.

Грегор уселся на только что оседланную лошадь.

– Позаботьтесь получше о моем коне. Я за ним вернусь через день или два, не позже.

– Позабочусь, хозяин! Не беспокойтесь.

– Спасибо. А кобылка-то у вас недурная.

– У нее сердце прямо золотое, а сильная, как бык. Не такая быстрая, но, будьте уверены, довезет куда надо, даже в такую непогоду.

– Отлично.

Грегор бросил конюху монету, и глаза у парня округлились, когда он увидел, что монета золотая.

– Благодарю вас, милорд! – воскликнул он, но Грегор не слышал. Он скакал во весь опор, низко пригнув голову от ветра и снега и крепко стиснув челюсти.

Конюх потрепал по холке измученного коня Грегора.

– Не знаю, за кем он гонится, но не хотел бы, чтобы он гнался за мной.

Ветер трепал мантилью и подол платья Венеции, от ветра стыли руки в перчатках. Снег валил так густо, что Венеция почти не видела дороги. Конь то и дело встряхивал своей большой головой, мокрые снежные комья летели Венеции в лицо, она отплевывалась, пытаясь смахнуть их. Если непогоду и в самом деле «наслал» Грегор, это нехорошо с его стороны. Ведь Грегор ее лучший друг, ради него она готова на все. Но сейчас ей необходимо как можно скорее покончить с нелепой передрягой и прийти на помощь матери.

Папа, безусловно, воспринимал положение мамы как самое отчаянное и, соответственно, говорил о нем как о таковом. Но папа воспринимал подобным образом и жизнь в целом.

У Венеции часто возникало желание, чтобы в их семье было поменьше драматизма. Хорошо, что хотя бы Грегор не склонен воспринимать все это всерьез и порой посмеивается над чересчур эмоциональными членами семьи Оугилви. Это помогает Венеции веселее смотреть в будущее и надеяться на перемены к лучшему.

Грегор – хороший товарищ. Он любит быструю верховую езду и охотно скачет вместе с Венецией по окрестным полям. Обладает острым чувством юмора и серьезными знаниями в различных областях; терпеть не может пустой болтовни и вступает в разговор, лишь когда ему есть что сказать. В противном случае предпочитает хранить молчание.

К тому же Грегор очень хорош собой. Даже загадочный шрам на щеке не портит его. Одна из подруг Венеции как-то призналась, что ей хотелось бы провести пальцами по этому шраму и поцеловать его… Нелепое желание, глупость какая-то, подумала Венеция, но почему-то ее бросило в жар.

Сквозь пелену падающего на землю снега она наконец различила очертания какого-то здания. С чувством глубокого облегчения Венеция подхлестнула коня и скоро уже въезжала под каменной аркой входа во двор. Двухэтажное здание гостиницы имело вид приветливый и опрятный, за стеклами окон виднелись тюлевые занавески, из каждой трубы на крыше валил дым.

Венеция спешилась, увидев, что от конюшни к ней быстрым шагом направляется конюх и что глаза у него широко раскрыты от изумления. Не прошло и нескольких минут, как она уже стояла у жарко пылающего камина в общем зале гостиницы с чашкой горячего чая в ладонях и рассказывала свою историю владельцам гостиницы, мистеру и миссис Тредуэлл.

Венеция рада была услышать, что в гостинице есть две свободные комнаты; третью комнату для постояльцев занимали некая вдова и ее компаньонка. Едва Венеция упомянула о том, что их карета перевернулась, как мистер Тредуэлл, невысокий коренастый мужчина с веселыми искорками в глазах, собрался в дорогу и отправился на помощь, не расспрашивая о подробностях.

Миссис Тредуэлл, высокая, худая и угловатая женщина с жесткими седыми волосами, которые никак не хотели укладываться в аккуратный пучок и торчали во все стороны, затараторила о том, как замечательно, что под их скромным кровом соберется так много гостей; при этом она с пристальным вниманием разглядывала Венецию, как бы оценивая про себя стоимость ее отороченной горностаем мантильи и перчаток из оленьей замши.

– Бог мой, да вы, наверное, приехали прямиком из Лондона! На вас такие красивые вещи!

– Да, мы из Лондона. Мы…

– Мы? – переспросила хозяйка.

– Да, я и… – Венеция запнулась, в голове у нее молнией промелькнула мысль, насколько скандальным может показаться то, что она путешествует наедине с неженатым мужчиной. – Мы с братом едем к моей… к нашей бабушке.