Грегор поднял повыше стакан вина, который держал в руке.

– Было, разумеется, восхитительно слушать, как Рейвенскрофт рассказывает о своих неудачах в карточной игре – к вящему неодобрению сквайра, но я решил, что мне интереснее побыть здесь. – Он понаблюдал за тем, как Венеция ловко чистит картошку, и добавил: – Вот уж не знал, что ты так хорошо владеешь кулинарным искусством.

– Откуда тебе знать, что хорошо? Может, мои блюда тебе не понравятся?

– Для этого достаточно знать тебя. Ты не предложила бы свои услуги, если бы не умела готовить.

Похвала вызвала у Венеции улыбку. Она взяла очищенную картофелину и принялась нарезать ее на ломтики.

– Суть дела даже не в этом, – продолжал Грегор, – а в том, как и когда ты этому научилась.

– А как ты думаешь, кто готовил все блюда, когда моя мать в очередной раз ссорилась с нашим ужасным поваром-французом?

– Невероятный толстяк и ни слова не говорит по-английски? Этот?

– Он вполне может выговорить: «Я сыт по горло! С меня хватит!»

Венеция взяла сложенную в несколько раз тряпку и приподняла со стола чугунок с пригоревшей овсянкой.

– Позволь мне.

Грегор поставил стакан на стол и подошел к Венеции.

Благоразумная женщина попросила бы его не вмешиваться. Но благоразумная женщина вообще предпочла бы сама закончить приготовление обеда. А Венеция вручила Грегору тряпку и поблагодарила за помощь.

Как бы то ни было, заставить Грегора уйти она не могла. Он чересчур велик и силен, чтобы вытолкать его за дверь, думала она, глядя, как подрагивают мышцы на его предплечьях, когда он поднимал со стола тяжелый чугун.

Ее всегда удивляло, каким образом Грегор ухитрился не сделаться таким же изнеженным и слабовольным, как все мужчины из высшего общества в Лондоне. Видимо, это одна из причин, по которым женщины преследовали его своим вниманием.

«Проклятие, я же не собиралась больше забивать себе голову этими глупостями!» Венеция взяла со стола стакан Грегора и вложила ему в руку.

– Спасибо за помощь. Думаю, я теперь сама справлюсь.

Ну вот. Это был категорический приказ удалиться. Но Грегор в ответ всего лишь сделал глоток вина, а потом прислонился к столу, не сводя с Венеции глаз.

Она разрезала еще одну картофелину.

– Право, Грегор, я не нуждаюсь в помощи.

– Я предпочел бы остаться. Рейвенскрофт несет ужасную чепуху.

– Мисс Платт, должно быть, находит это весьма привлекательным.

– О да! Полагаю, она употребила бы эпитет «байронический».

– Господи, в таком случае ничего удивительного, что ты захотел оттуда сбежать! – Венеция огляделась по сторонам: – Ну, если уж ты считаешь необходимым помогать мне, нарежь, пожалуйста, морковь. – Она ткнула ножом в воздух куда-то через плечо. – Она там, в кладовой.

В эту минуту Грегор почему-то подумал об одном не слишком приятном для него обстоятельстве, связанном с его переездом в свое время в Лондон и жизнью в этом городе.

Эта жизнь повлияла на него в какой-то мере отрицательно, как на человека определенного склада. Мало-помалу он привык, что к нему относятся с более чем обычным уважением, скорее даже опасливым почтением.

Он терпеть не мог лицемерные похороны, особые знаки внимания и слишком настойчивые приглашения. Но вот Венеция дала ему самое обыденное поручение – нарезать морковь, а ему это кажется недостаточно уважительным.

– Когда покончишь с морковью, придется нарезать немного лука, – продолжала Венеция, отложив в сторону очищенные картофелины и взяв в руки голубую миску. Она насыпала в миску муки, налила немного сливок из кувшина и принялась энергично размешивать содержимое деревянной ложкой.

– Ты сумеешь нарезать луковицу? – обратилась она к Грегору.

Несмотря на раздражение по поводу того, что им бесцеремонно командуют, дерзость Венеции вызвала у Грегора улыбку.

– Резать лук я не умею, поскольку мне до сих пор не приходилось этим заниматься, но надеюсь, что в процессе работы научусь.

– Я была уверена, что могу рассчитывать на твое понимание.

Грегор в ответ состроил притворно недовольную мину, сморщив нос, и направился в кладовку, крохотную клетушку, где и повернуться было негде, чуть не до потолка набитую бочонками с солониной, горшочками с медом и топленым салом. Вдоль стен расположились мешки с мукой. Пахло сушеными травами в мешочках, развешанных где только можно.

Грегор принес из кладовки морковь, а также несколько больших луковиц и разложил на столе. Поморщился, заметив, что испачкал сюртук, который собственноручно почистил щеткой перед тем, как идти в кухню.

Грегор не был особо придирчив к такого рода вещам, но привык и любил выглядеть как положено. Сняв сюртук, он повесил его на деревянный колышек, вбитый в стену возле двери, закатал рукава рубашки и вернулся к столу, чтобы заняться овощами.

Венеция ни на минуту не отрывалась от работы, но стоило ей немного повернуть голову, как она увидела руки Грегора – его слегка загорелые, отнюдь не хрупкие запястья, и почувствовала стеснение в груди.

Она немного повернулась, чтобы получше разглядеть Грегора. Его брюки в обтяжку облегали мускулистые бедра. Размер обуви был большой, под стать росту. Хм-м, она как-то слышала, будто длина стопы у мужчины соответствует длине его…

– Нож.

Венеция опомнилась и перевела взгляд на лицо Грегора. Господи, только бы он не догадался, о чем она думает…

– Нож, – снова произнес Грегор.

– Нож? – тупо повторила Венеция.

– Боже милостивый, Оугилви! Мне нужен нож, чтобы нарезать овощи. Я не смогу сделать это голыми руками.

– Ножи в специальной стойке вон затем красным кувшином, – поспешила сообщить Венеция. Ох, о чем только она думает, прости, Боже! Только бы Грегор не заметил, как у нее горят щеки!

Чтобы занять его еще чем-то, она сказала:

– Не забудь сначала хорошенько вымыть морковь, а уже потом режь. Мы не можем есть немытую морковь.

– А как насчет лука? – прищурился Грегор.

– Очисти его от шелухи, мыть не надо.

– Ага. – Грегор поднял брови. – Должен заметить, что я не из тех слабых духом мужчин, которые бледнеют при одной мысли о том, что придется есть мясо только что убитого животного.

Венеции с трудом удержалась от смеха. Ей не нравилась слабохарактерность Рейвенскрофта, что верно, то верно. Тем не менее лишенный снисходительности к ближнему нрав Грегора тоже не вызывал у нее одобрения. Настоящий мужчина должен представлять собой нечто среднее между тем и другим.

Венеция еще раз украдкой, из-под полуопущенных ресниц, посмотрела на Грегора. Нет, именно он и есть настоящий мужчина: черные волосы, неподражаемая ироническая усмешка и, главное, влекущая к себе восхитительная мужественность… Плохо только, что он не сочувствует людям, которые в нем нуждаются! Иначе говоря, ему недостает человечности. Он слишком суров.

К тому же при всей его красоте и неотразимом мужском обаянии, от которого у женщин замирает сердце, ему не хватает страстности. О да, он испытывает влечение, желание обладать женщиной, но наделен ли он при этом способностью любить?

Венеция спохватилась, увидев что Грегор все еще держит в руках овощи, и показала ему на другой конец стола:

– Ты можешь нарезать их там.

Он выложил морковки в один ряд, не сводя при этом глазе Венеции.

Она явно думает о чем-то очень серьезном. Брови насуплены, рот вытянулся в тонкую линию. Но вот она опустила палец во взбитое тесто и поднесла прилипший к пальцу комочек ко рту.

Грегор затаил дыхание. Нож замер на весу, а Грегор уставился на розовый язычок, лизнувший тесто. Венеция прищурилась, потом лизнула тесто еще разок.

Грегор с трудом сдержал стон. Он представления не имел, какие мучения может причинить ему Венеция. Грегор старался не смотреть на ее полные губы в ту минуту, когда она доставала из маленькой жестянки щепотку корицы и добавляла ее в тесто.

Грегор наконец взялся за дело и принялся скорее рубить, нежели резать морковь. Куски ее разлетались по столу, иные падали на пол.