– Не сомневаюсь, что после нескольких рюмок портвейна, – высказал предположение Грегор.

– После четырех, если быть точным…

Услышав это, Венеция прижала пальцы ко лбу.

– Я понял, что Италия – самое подходящее место для нас. Едва я окажусь в тех краях, муза посетит меня и мечта о написании романа воплотится в действительность.

– Вы уже написали хотя бы один роман? – полюбопытствовал Грегор.

Венеции хотелось запустить в Рейвенскрофта своим башмаком. Этот осел просто напрашивался на то, чтобы его осадили, но злосчастный Рейвенскрофт был настолько одурманен своим воображаемым успехом, что не нашел ничего лучшего, нежели ответить бодро и радостно:

– Нет, но у меня есть наброски. – Он сунул руку в карман пиджака, извлек измятый листок бумаги, расправил его и сказал: – Я уже дал имена двум персонажам и решил положить в основу сюжета мое путешествие по Италии.

– Значит, книга будет познавательной. Нечто вроде истории страны. Очень хорошо.

– Что? О нет! Это будет детективный роман. В нем происходит некое убийство, я еще не решил, кого и как убьют. Молодого человека обвиняют в этом преступлении. Он, разумеется, невиновен, но должен доказать свою невиновность, иначе ему придется провести остаток жизни в тюрьме.

Грегор поиграл бровями.

– Позвольте высказать одно предположение… Этот молодой человек, он примерно вашего возраста?

– Ну, в общем, да.

– И вашего роста? У него такой же, как у вас, цвет волос?

– Да! Откуда вы узнали?

– Просто догадался. – Грегор расплылся в улыбке.

– В самом деле! Знаете, я думаю, что смогу написать роман за три года. Уверен, что смогу, если у меня будет необходимое для работы время.

– Которое предоставит вам прелестная мисс Венеция, как только начнет свою жизнь в качестве прислуги за все.

Рейвенскрофт опешил.

– Я вовсе не думал о Венеции как о прислуге!

– Рада это слышать, – сухо проговорила Венеция. – Приношу благодарность от себя и своих рук.

Рейвенскрофт взял ее руку и поднес к собственной щеке.

– Венеция, вы самая прекрасная женщина в мире, как внешне, так и душой. Надеюсь, вы понимаете, что я никогда не позволю себе малейшего неуважения к вам.

До этой минуты Грегор радовался каждой нелепости, срывавшейся с уст щенка. Однако нескрываемое восхищение, которое засияло в глазах у Рейвенскрофта, когда тот прижал руку Венеции к своей щеке, причинило Грегору до сих пор не изведанную им и весьма острую сердечную боль.

То было странное чувство, и оно в мгновение ока прогнало веселость Грегора. Венеция должна была возмутиться подобной фамильярностью. С негодованием отринуть предложения, которые делал ей этот болван.

Но вместо этого она вздохнула, а губы ее изогнулись в принужденной улыбке, когда она высвободила руку и слегка похлопала ею дерзкого юнца по щеке.

– Ох, Рейвенскрофт, какой же вы еще молодой!

Врядли это можно было принять за комплимент, однако слова девушки раззадорили глупца. Рейвенскрофт позволил себе смелость, вернее, наглость, поднести пальчики Венеции к губам и запечатлеть поцелуй на ее ладони.

В душе у Грегора что-то тяжело повернулось.

– Венеция!

Она бросила взгляд на потемневшее от гнева лицо Грегора. Он смотрел на Венецию с высоты своего роста, переводя взгляд с нее самой на ее руку.

Венеция теперь тоже взглянула на свою руку, которую Рейвенскрофт сжимал почти благоговейно. Это было неприлично, хотя вся ситуация в целом была настолько далекой от установленных норм приличия, что подобная мелочь уже не имела особого значения.

Рейвенскрофт улыбнулся Грегору, не подозревая, какая опасность ему грозит.

– Ну разве она не ангел?

Щеки у Венеции вспыхнули. Она высвободила руку.

– Да, все ясно, и сказано все, что следовало сказать, а мы должны найти выход из всей этой нелепой и неприятной истории.

– Наконец! – произнес Грегор громко и очень резко. – Вы наконец признали, что это история скверная.

– Я не признаю ничего, кроме того, что обстоятельства не таковы, какими я хотела бы их видеть, – не менее резко возразила Венеция.

– Я на вас женюсь, – как ни в чем не бывало сообщил Рейвенскрофт. – И это решит все.

– Нет! – отрезала Венеция. – Это неприемлемо. Ни в коем случае.

– Но, мисс Оугилви! Я люблю вас! Люблю всем сердцем.

– Рейвенскрофт! – Голос Грегора, казалось, заморозил воздух в комнате.

Молодой лорд посмотрел на Грегора со страхом и тревогой.

То, что произошло дальше, было необъяснимо. Рейвенскрофт с минуту постоял, затем, спотыкаясь на ходу, устремился к выходу.

– Я… я… я только что вспомнил об очень важной встрече.

Он поправил шейный платок и затянул его потуже.

– Здесь? В этой гостинице? – Венеция в жизни не слышала более смешного утверждения. Это, пожалуй, еще нелепее, чем мысль о том, что она могла бы поддержать несчастного юнца на его пути к славе романиста. – Каким это образом вы сумели назначить встречу здесь?

Однако вопрос ее повис в пустом пространстве. Венеция услышала в ответ только топот ног Рейвенскрофта, бегущего к двери во двор. Несколькими секундами позже можно было увидеть в окно, как он бежит к конюшне, на ходу застегивая пальто, полы которого трепал неистовый ветер.

Венеция наблюдала за ним:

– Это нечто совершенно непонятное!

Грегор пожал плечами, подошел к окну и остановился рядом с Венецией.

– Он дурак.

Венеция повернулась к нему:

– Что вы с ним сделали?

– Он вышел за пределы допустимого. Я всего лишь остановил его.

Венеция, сдвинув брови, посмотрела на него с недоверием.

Снежная белизна за окном смягчила черты ее лица. Грегор посмотрел на девушку испытующе, пытаясь увидеть в ней то, что видел Рейвенскрофт.

Красота Венеции не была ординарной. Ее фигура отличалась приятной округлостью, Венеция была чуть полнее того, чего требовала мода.

Руки у нее были красивые и округлые, грудь полная и соблазнительная, так же как и бедра. К счастью, она не принадлежала к числу миниатюрных женщин. Более хрупкое тело не могло бы обладать столь страстной душой. Грегор не мог не признать, что девушка как-то особенно обаятельна. Выражение лица у нее представляло в чем-то забавную, но интригующую смесь ума, чувства юмора и живости.

– Что-нибудь не так? – Венеция сдвинула брови. – Вы как-то странно смотрите на меня.

– Пытаюсь сообразить, что так привлекло Рейвенскрофта.

Щеки у Венеции вспыхнули.

– Напрасно напрягаете зрение! – бросила она сердито.

– Не будьте такой строгой. Ведь, право, есть чем залюбоваться.

Она посмотрела на Грегора с недоверием. Он рассмеялся. Самое красивое у Венеции – глаза, сияющие, серебристо-серые, обрамленные густыми темными ресницами. Кожа у нее свежая и гладкая, хоть и не очень светлая, Венеция легко загорала, и даже теперь, в апреле, на носу у нее можно было разглядеть несколько веснушек. Губы полные, нежные, зубки ровные, белые. Темно-каштановые волосы ничем особым не отличались бы, если бы не их тенденция кудрявиться при малейшем намеке на сырость в воздухе.

Грегор улыбнулся при воспоминании о том, как часто Венеция жаловалась на эту их особенность, которая ему, говоря по правде, очень нравилась. И вообще она весьма привлекательная девушка. Ему вдруг подумалось, что за время их продолжительного знакомства он успел по достоинству оценить ее очарование, и, кажется, это приятно им обоим. Грегор очень дорожил их дружбой и не собирался нарушать ее ради какого-нибудь легкого увлечения, каким в этом мире несть числа. Черт возьми, при этом освещении Венеция казалась особенно милой, Грегора влекло к ней не на шутку. К ее нежным губам, мягким плечам. К ее полной груди. Грегора обдало жаром, и он невольно сделал шаг к Венеции.

Она округлила глаза и залилась румянцем.

– Грегор, что…

В самом деле, что с ним? Грегор остановился, в душе посмеиваясь над собой. Проклятие, что на него нашло? Он пошел на риск, что с ним случалось крайне редко, и теперь смотрит с вожделением на женщину, которую вовсе не собирался трогать.