— И ты что — ни разу не видела его после того случая… того дня, когда это произошло?

— Майкл, я тебе уже говорила. Я видела его еще раз, примерно десять лет спустя. Ты его тоже видел. Я тебе уже говорила.

— Что ты имеешь в виду — «я его видел»? Я никогда его не видел.

Мать сделала еще один глоток и приступила к рассказу:

— Был рабочий день, утро, я поехала в город за покупками. Потом почувствовала, что мне нужно передохнуть, и зашла в «Рэкэмз» выпить чашечку чаю в кафе. Помню, там было довольно людно, и я некоторое время простояла с подносом, прикидывая, куда можно сесть. За одним столиком сидел джентльмен, довольно мрачный, и я подумала, не подсесть ли мне к нему. И тут внезапно поняла, что это — он. Постарел, ужасно постарел, но я просто была уверена, что это он. Я узнала бы его где угодно. И вот я подумала с минутку, а потом подошла к его столику и спросила: «Джим?» — и он поднял голову, но меня не узнал; поэтому я спросила: «Вы ведь Джим, правда?» — но он ответил лишь: «Простите, мне кажется, вы ошиблись». А потом я сказала: «Это я, Хелен», и тут до него начало доходить, кто я такая. Я сказала: «Вы ведь помните, правда?» — и он ответил, что да, помнит, и я села, и мы разговорились.

Разговаривать с ним было не очень приятно: теперь это была лишь тень человека, которого я встречала раньше. Казалось, он очень зол на себя за то, что так никогда и не остепенился, не нашел ту, с кем можно было бы построить дом, создать семью. А теперь, похоже, думал, что уже поздно. И вот тогда я принялась рассказывать о себе — просто не смогла сдержаться. И я должна была рассказать ему о тебе. Думала, может, это будет для него чтонибудь значить. Ясно, что он и понятия не имел — он был совершенно ошарашен. Хотел знать о тебе все: когда ты родился, как выглядишь, какие у тебя успехи в школе — всё. И чем больше я ему рассказывала, тем больше ему хотелось знать, пока в конце концов он не спросил, можно ли поехать со мной и увидеть тебя. Всего один раз. Я подумала об этом: честно говоря, мне эта мысль не очень понравилась, но я все же согласилась, однако сказала, что предварительно нужно спросить у мужа; разумеется, я думала, что он откажет и на этом дело закончится. Но ты же знаешь, какой Тед был — он никогда никому ни в чем не мог отказать, и когда он вернулся вечером с работы, я действительно спросила его, и он сказал, что не против, что по крайней мере это бедняга заслужил. Поэтому поздним вечером, когда ты уже лег спать, он приехал к нам домой, я привела его к тебе в спальню, и он встал у кровати и смотрел на тебя минут пять, пока ты не проснулся, не заметил его и не заорал так, что чуть потолок не рухнул.

— Но это же был мой сон, — сказал Майкл. — Мой кошмар. Мне приснилось, что я смотрю в свое собственное лицо.

— Ты не в него смотрел, — ответила мать. — То было лицо твоего отца.

Некоторое время Майкл молчал — он был слишком изумлен. Наконец удалось выдавить:

— И что потом?

— И ничего, — сказала мать. — Он уехал, и ни один из нас никогда его больше не видел. И не слышал о нем. — Перед тем как сделать еще один глоток, она помедлила. — Вот только…

— Что?

— Он попросил фотографию. Я до сих пор помню, как он о тебе сказал: «Единственный след, который я умудрился оставить за последние двадцать лет». И когда я это услышала, то поняла, что не в силах ему отказать. Поэтому отдала ему первую попавшуюся — ту, которую ты постоянно держал на виду: где вы с Джоан пишете свои книжки.

Майкл медленно поднял голову:

— Ты отдала ему ту фотографию? Значит, я ее не терял?

Она кивнула.

— Я все время собиралась тебе сказать, но не могла себя заставить. Не могла придумать, как сказать это.

Способность Майкла переваривать все эти откровения снова истощилась, хоть и не до конца, а поэтому он спросил:

— Когда все это было? Когда это случилось?

— Ну, — ответила мать, — где-то весной. Это я помню точно. И до твоего дня рождения, когда мы возили тебя в Вестон. После того дня ты сильно изменился. Поэтому, наверное, это было… в шестьдесят первом. Да, точно весной 1961 года.

*

Когда Майкл сошел с поезда в Йорке, уже стемнело. Трое Уиншоу и мистер Слоун, не заметив его, остановили такси и скрылись в потоке уличного движения. Выяснив, что плата за такси лишит его большей части имеющихся в наличии семидесяти фунтов, Майкл решил отказаться от данного транспортного средства и стал дожидаться автобуса, отправление коего намечалось через сорок пять минут. Время прошло за потреблением двух пакетиков «Ревелз» и батончика «Кёрли-Вёрли» в зале ожидания автостанции.

Автобусное путешествие заняло больше часа, и почти половину его Майкл оставался единственным пассажиром устало фыркавшего железного ящика, что влек его дальше и дальше по все более темным, узким, ухабистым и мучительным дорогам. Выйдя из автобуса, Майкл все равно оказался, по его собственным подсчетам, в семи или восьми милях от пункта назначения. Единственными звуками поначалу были унылое блеянье овец, тихие стоны поднимавшегося ветра да плотный шум дождя, совсем скоро грозившего перейти в затяжной ливень. Единственный свет лился из одиноких домишек, далеких и редких. Майкл застегнул доверху пальто, чтобы не промокнуть, и зашагал вперед, однако всего через несколько минут до него издали донеслось урчание мотора, он повернулся и увидел пару лучей — не далее чем в миле от него и быстро приближавшуюся. Он поставил на землю чемодан и, когда автомобиль почти поравнялся с ним, просительно вытянул руку. Машина притормозила.

— Вы не в сторону УиншоуТауэрс? — спросил Майкл, когда окно со стороны водителя сползло вниз и открылось смуглое, чисто выбритое мужское лицо в фуражке и зеленом «барбуре».

— Милю не доеду, но ближе и не рассчитывайте, — ответил человек. Залезайте.

Несколько минут они ехали в молчании.

— Мерзкая ночка, — произнес наконец мужчина, — плохо в такую блуждать по болотам.

— Я думал, автобус подвезет меня немного ближе, — ответил Майкл. — Но сообщение здесь несколько нерегулярно.

— Потому что не регулируется. Просто преступно. — Водитель шмыгнул носом. — Но и за другую шарашку я голосовать не стану.

Он высадил Майкла на перекрестке и уехал, вновь оставив его на милость ветра и дождя, напор которых, казалось, только удвоился. В окружающей тьме разглядеть что-либо не представлялось возможным, кроме неровной каменистой дороги, вдоль которой с обеих сторон виднелись узкие полосы болот — дальше заплаты черного нагого торфа чередовались со случайными кустиками вереска и грудами камней зловещей формы. По крайней мере, так продолжалось, пока Майкл не осознал — минут через десять или больше, — что дорога пошла по берегу какогото искусственного пруда. С другой стороны пруд освещался параллельными рядами фонарей, напоминавшими взлетную полосу аэродрома. Он даже смог распознать в темноте у самого уреза воды очертания небольшого гидросамолета. Вскоре Майкл набрел на плотные кущи, отгороженные от дороги длинной кирпичной стеной, в конце концов прервавшейся чугунными воротами. Те скрипнули от толчка, и Майкл понял, что путешествие его, похоже, близко к завершению.

К тому времени, когда он вынырнул из, казалось, бесконечного, густо заросшего и по щиколотку наполненного жидкой грязью тоннеля черноты, представлявшего собой подъездной путь к поместью, золотые квадраты окон УиншоуТауэрс почудились ему чуть ли не огнями родного дома. Впечатление это, однако, не пережило бы и мимолетного взгляда на приземистую грозную тушу самого особняка. Дрожь пробежала по телу Майкла, когда он приблизился к парадному крыльцу и услыхал отвратительный вой собак, возражавших таким образом против заточения в какой-то невидимой псарне. К собственному изумлению, он поймал себя на том, что бормочет слова:

— Не очень похоже на воскресный лагерь, а?

Реплика, разумеется, должна была произноситься Сидом, но Сида рядом не было. Пока придется поддерживать диалог самостоятельно.

Глава вторая