Перед нами момент исторической важности.
Пока не наступает такой момент…
Весело, весело…
Наступает такой момент, когда алчность…
Весело, весело…
Такой момент, когда алчность и безумие…
И вот — окончательный визг металла, пронзительный скрежет раздираемого на части фюзеляжа, и самолет наконец разлетается в разные стороны миллионом обломков, а Майкл свободно падает вниз, стремительно погружается, ничем не скованный, и между ним и землей ничего нет, лишь синее небо, и он видит очень ясно, как земля рвется ему навстречу — очертания континентов, острова, большие реки, ширь водных пространств…
Весело, весело, весело, весело…
Мне больше не больно…
Жизнь — всего лишь сон…
Мне больше не страшно…
Жизнь — всего лишь сон…
…поскольку наступает такой момент, когда алчность и безумие невозможно отличить друг от друга. Разделительная линия тонка — словно пленка, окружающая земную сферу. Она нежно-синяя, и этот переход из синевы в черноту постепенен и очень красив.
Мир не может больше ждать.
НАСЛЕДИЕ УИНШОУ
Семейная хроника
МАЙКЛ ОУЭН
ПАВЛИН ПРЕСС
Предисловие
Гортензия Тонкс, бакалавр искусств, магистр искусств, Кембридж
Синьор Итало Кальвино, итальянский писатель, довольно высоко ценимый cognoscenti[139] литературы, однажды заметил — и, по-моему, превосходно, — что нет ничего пронзительнее книги, оставшейся не завершенной автором. Такие фрагментарные работы, по мнению выдающегося мастера, подобны «руинам честолюбивых проектов, тем не менее сохранившим следы великолепия и тщательности, с которыми были замыслены».
Как уместно, как мило и иронично, что синьор Кальвино высказался по этому возвышенному поводу в серии своих эссе, которая сама осталась незавершенной в момент его кончины! И как кстати эта фраза сейчас, когда мы говорим о данной книге — усеченной работе автора, который и сам был срезан в расцвете своего литературного дара, работе, являющей нам его стиль во всей мощи и великолепии (более того — работе, которая со временем, вероятно, будет признана его шедевром!).
Я хорошо знала Майкла Оуэна, и к его книге испытываю то, что преданный родитель должен чувствовать к любимому чаду, ибо расцветала и формировалась она под моим благожелательным патронажем. Поэтому, когда до издательства «Павлин Пресс» донеслась горькая весть о гибели Майкла, наша первая реакция — потрясение и скорбь — сменилась убежденностью в том, что мы не можем отдать лучшей дани его памяти, нежели отправить его последнюю работу в назначенный ей путь. Именно по этой причине (невзирая на злонамеренные намеки, отпускавшиеся разными массовыми изданиями) мы публикуем ее, не успел еще улечься острый общественный интерес к семейству Уиншоу и всем его делам после недавних сенсационных событий.
Можно сожалеть об остроте этого интереса, но игнорировать его совсем представлялось бы неразумным. Посему я взяла на себя смелость в качестве введения к исторической хронике Майкла включить в его книгу полный и подробный отчет о кошмарных убийствах, имевших место в Уиншоу-Тауэрс ночью 1б января сего года. Сочинение этой главы — составленной на основе подлинных полицейских протоколов и фотографий (более наглядных и тревожащих, как мне сообщили, нежели все, что встречалось за долгую карьеру патологоанатома, предоставившего снимки) — не доставило мне совершенно никакого удовольствия; однако широкая публика обладает несомненным правом знать все, даже самые неприятные подробности такого дела. Это — вопрос высоких принципов, кои мы, как издатели, всегда с гордостью соблюдали.
Мне, в моей ипостаси редактора, также пришло в голову, что в рукописи Майкла имеются эпизоды, по тону своему настолько похвально академические, настолько скрупулезные в своей исторической перспективе, что могли бы отпугнуть читателя, которого книга привлекла лишь из естественного и здорового любопытства и желания узнать больше о январской бойне. Таким читателям адресован мой совет: они могут без ущерба для себя проигнорировать основное повествование, ибо моим намерением в оставшейся части предисловия является на нескольких страницах сжато и наглядно изложить всю предысторию семейства, одно имя которого — некогда служившее олицетворением всего самого престижного и влиятельного в британской жизни теперь стало синонимом трагедии.
* * *
Трагедия дважды постигала семейство Уиншоу, но в столь ужасных масштабах — еще никогда.
От автора
Мне хотелось бы поблагодарить Монти Бермана, сопродюсера фильма «Какое надувательство!», за любезное разрешение цитировать сценарий, написанный Рэем Куни и Тони Хилтоном.
Также благодарю Луи Филиппа за разрешение цитировать его песню «Юрий Гагарин» (слова и музыка Луи Филиппа, издатель — «Complete Music», (C) 1989); Раймона Дэрнья, чье превосходное эссе о фильме «Кровь животных» (в книге «Франжу», выпущенной «Studio Vista», 1967) предоставило мне цитату в главе «Дороти» и в конечном итоге подсказало название для второй части романа; а также «International Music Publications Ltd» за позволение воспроизвести «Море» Шарля Луи Огюстина Трене, (C) 1939, «Brenton (Belgique) Editions Raou».
Мой роман призрачно обязан своим существованием работам Фрэнка Кинга, автора «Упыря» (1928), по отдаленным мотивам которого был снят фильм «Какое надувательство!». Первый абзац моей главы «Было б завещание» списан с первой главы «Упыря» (заменено лишь одно слово), а по всей второй части романа разбросаны несколько мелких случаев того, что Аласдер Грей называл «имплагами» (имплантированным плагиатом), — как из «Упыря», так и из равно замечательного романа Кинга «Ужас в доме Штаупсов». Поскольку никакой информации о мистере Кинге разыскать не удалось, единственная благодарность, которую я могу ему выразить, — это порекомендовать читателям очень постараться и отыскать эти и другие его романы (например, «Почем дублончики?» или «Эта куколка опасна») и организовать энергичную кампанию за их переиздание.
В разной мере мне также помогали в работе Гарри Дженкинс и Моника Уиттл, щедро уделявшие время тому, чтобы просветить меня в вопросах, касающихся Национальной службы здравоохранения и больничных процедур; Эндрю Ходжкисс и Стефани Мэй, предоставившие дополнительную медицинскую информацию; хочу сказать спасибо Джереми Греггу — за компьютерную грамотность; Мишель О'Лири — за правовую экспертизу; Полу Дэйнтри — за подпись Финдлея и общее воодушевление; Тиму Рэндольфу — за «Юриологию»; а также — Расселлу Левинсону, Ральфу Пайту, Салли Рэнди, Питеру Сингеру, Полу Ходжесу, Анне Гребби и Стиву Хайаму. Особенно признателен я сотрудникам издательства «Viking Penguin», постаравшимся выпустить эту книгу и неоценимым Тони Пику, Джону Райли и Кукле Маклиоз, чьи усилия были неустанны.
Что касается опубликованных источников, глава «Марк» преимущественно основывается на информации, почерпнутой из книги Кеннета Тиммермана «Лобби смерти» («Fourth Estate», 1992), — бесспорно, лучшей книге о рынке вооружений, среди прочего подарившей мне мертвых гончих и стрельбу в яблочко. Подробности пыточных процедур в Ираке взяты из публикаций «Международной амнистии» и КРДПИ («Кампании против репрессий и за демократические права в Ираке»); БЗДИ — организация вымышленная. Глава «Дороти» основана на передовой в своей области работе Рут Харрисон «Животные машины» («Vincent Stuart», 1964), дополнена «Оскорблением действием» Марка Голда («Pluto», 1983), «Политикой пищи» Джеффри Кэннона («Century», 1987) и «Нашей пищей, нашей землей» Ричарда Боди («Rider», 1991).
Из всех книг, которыми я пользовался, когда писал главу «Томас», самыми читабельными и содержательными оказались две работы Пола Ферриса «Город» («Gollancz», 1960) и «Джентльмены удачи» («Weidenfeld», 1984). Данные по НСЗ получены из работы Криса Хэма «Новая Национальная служба здравоохранения: организация и управление» (Оксфорд, 1991), а о военных кодовых именах я узнал из пленительной книги сэра Джона Сесила Мастермана «Система надувательства во время войны 1939–1945 годов» (Йель, 1972).
