Но тут ее слуха коснулся и другой шум. Он доносился от двери, которую Фиби предусмотрительно заперла перед тем, как улечься. Она осторожно приподнялась на кровати и дотянулась до настольной лампы, озарившей комнату тусклым и бесполезным свечением. Фиби посмотрела на дверь и неожиданно почувствовала себя героиней низкобюджетного и не слишком оригинального фильма ужасов. Ручка двери поворачивалась. Стоя в коридоре, кто-то пытался проникнуть внутрь. Фиби спустила ноги с кровати и на цыпочках приблизилась к двери как была — в полосатой сорочке из плотного хлопка, что застегивалась спереди и доходила почти до коленей.

— Кто здесь? — спросила она голосом храбрым, но слегка дрогнувшим, после того как ручка дернулась еще несколько раз.

— Фиби? Вы не спите? — То был шепот Родди. Она раздраженно выдохнула.

— Разумеется, не сплю, — ответила она, отпирая дверь. — Если раньше и спала, то теперь уж точно нет.

— Можно войти?

— Наверное.

Фиби открыла дверь, и Родди в атласном кимоно проскользнул внутрь и присел на край кровати.

— В чем дело?

— Присядьте на минуточку.

Она села рядом.

— Я не мог уснуть. — Дальнейших объяснений, видимо, ждать не приходилось.

— И что?

— И подумал, что стоит зайти посмотреть, как вы тут.

— Я тут отлично. Поверьте, за последние полчаса или около того я не успела подцепить никаких смертельных болезней.

— Нет, я в том смысле… то есть, я зашел убедиться, что вы не слишком расстроились.

— Расстроилась?

— Из-за моей сестры и… не знаю, всего остального. Мне показалось, что все это для вас чересчур.

— Очень мило с вашей стороны, но со мной все в порядке. В самом деле. Я еще тот крепкий орешек — Она улыбнулась. — Вы уверены, что зашли только для этого?

— Ну разумеется. Э-э… почти не сомневаюсь. — Он придвинулся чуть ближе. — Я лежал в постели, если хотите знать, и вспоминал ту историю, что вы мне рассказали. Как вы сожгли все свои картины. И вот о чем я подумал поправьте меня, если я ошибаюсь: такую историю вы бы не стали рассказывать кому попало. Мне пришло в голову, что, возможно, — он обнял ее за плечи, я вам даже начал немного нравиться.

— Возможно. — Фиби еле заметно отодвинулась от него.

— Между нами возникло какое-то чувство, разве не так? Это ведь не просто игра моего воображения. Там, внизу, между нами что-то началось.

— Возможно, — повторила Фиби.

Голос ее оставался бесцветен. Она словно отстранилась от происходящего и сначала даже едва заметила, что Родди мягко поцеловал ее в губы. Хотя на второй поцелуй внимание обратила, — вернее, на язык, скользнувший между ее влажных губ. Она кротко оттолкнула Родди:

— Послушайте, мне кажется, это не очень хорошая мысль.

— Правда? Тогда давайте я скажу вам, какая мысль хорошая. Тринадцатое ноября.

— Тринадцатое ноября? — переспросила она, смутно осознавая, что Родди расстегивает ее сорочку. — А что тринадцатого ноября?

— Открытие вашей выставки, разумеется. — Он расстегнул три последние пуговицы.

Фиби рассмеялась:

— Вы серьезно?

— Еще как серьезно. — Он высвободил из сорочки ее плечи. В тусклом свете настольной лампы ее кожа выглядела безупречной и золотистой — почти охряной. — Я заглянул к себе в календарь. Раньше у нас просто не получится.

— Но ведь вы еще не посмотрели работы. — Его палец вел линию по ее шее, через ключицы и ниже.

— Придется кое-что перетасовать. — Родди, снова поцеловал ее в губы, раскрывшиеся от удивления. — Но кому какое дело? — Он отвел полы сорочки еще дальше и прошелся ладонью по груди Фиби.

Она почувствовала, что ее толкают на подушки. Пальцы гладили ее бедро изнутри. Перед глазами все плыло. До тринадцатого ноября всего шесть недель. Хватит ли у нее работ для приличной выставки? Таких, какими она понастоящему довольна? Хватит ли у нее времени дописать два больших холста, оставшихся в студии? От прилива возбуждения Фиби ощутила слабость и головокружение. Ее ум был настолько занят скачками по открывшимся возможностям, что проще всего ей показалось позволить Родди улечься на нее сверху. Он отбросил кимоно в сторону, обнажив сильные руки и безволосую грудь, его колени втерлись меж ее ног, а язык прилежно обрабатывал ее сосок до тех пор, пока в ней вновь не вспыхнула потребность сопротивляться, и все ее тело напряглось.

— Послушайте, Родди… нам нужно об этом поговорить.

— Я знаю. Нам о сотне разных вещей нужно поговорить. Например — о ценах.

Вопреки себе, Фиби отозвалась на движение его руки и еще дальше развела ноги в стороны.

— О… ценах? — с усилием переспросила она.

— Мы должны задрать их как можно выше. У меня есть японские клиенты, готовые платить по тридцать-сорок тысяч за большой холст. Семь на девять что-то типа того. Абстрактные работы, пейзажи, минимализм, что угодно. Им безразлично. Кстати, вам так приятно?

— Тридцать-сорок?.. Но я никогда не писала ничего настолько… Да, да, очень, очень приятно.

— Не шевелитесь минуточку.

Родди скатился и вытащил что-то из ящика тумбочки. Фиби услышала шелест разрываемого пакетика, резинку с хлюпом развернули.

— Разумеется, выставку мы потом перевезем в Нью-Йорк, — сказал Родди, сидя к ней спиной. Его пальцы работали с проворством, рожденным долгой практикой. — После того как несколько недель работы повисят в Лондоне. У меня есть нечто вроде партнерского соглашения с одной галереей там, поэтому проблем не предвидится. — Он убрал обертку в тумбочку и вытянулся на спине. — Ну, что скажете?

— Мне кажется, вы обезумели, — радостно хихикнула Фиби. Прочтя в его глазах приглашение, она встала над ним на колени, и ее волосы опахнули его лицо. — И еще мне кажется, что этого мне делать не следует.

Но она это сделала.

Вскоре Родди уснул. Спал он на боку, лицом к стене, заняв три четверти постели. Фиби лишь периодически задремывала: ее мысли все еще плясали под музыку обещаний, ее омывали видения вящей славы. В какой-то момент ее разбудили голоса, донесшиеся из-за окна. Отогнув штору, Фиби увидела две фигуры с молотками — они гонялись друг за другом по залитой светом лужайке. Визгливый хохоток Хилари переплетался со смущенным смехом Конрада, объяснявшего, что он «не очень смыслит в крокете». Оба, судя по всему, были в чем мать родила.

Фиби легла снова, попробовала подвинуть Родди, ей это не удалось и другого выбора не осталось — только прижаться к его спине. Правда, еще она попыталась положить руку ему на плечо, но с таким же успехом можно было обнимать мраморную колоду.

Проснулась Фиби от громких стонов, доносившихся откуда-то из дальней комнаты. В постели она была одна, погода снаружи — серая и моросливая. Времени, как она догадалась, — где-то между девятью и десятью утра. Торопливо надев поверх ночной сорочки блузку и брюки и сунув босые ноги в туфли, Фиби вышла в коридор на разведку. Мимо хромал Гимор с подносом, на котором застыли остатки недоеденного завтрака.

— Доброе утро, мисс Бартон, — холодно просипел он.

— Что-то случилось? Похоже, кому-то очень больно.

— Боюсь, мистер Уиншоу страдает от последствий моей вчерашней неосторожности. Ушиб гораздо серьезнее, чем мы думали.

— А за врачом послали?

— Доктор, насколько я понимаю, предпочел бы, чтобы его не беспокоили в воскресенье.

— Тогда я сама на него взгляну.

Это предложение было встречено ошеломленным молчанием.

— Видите ли, я по профессии медсестра.

— Едва ли это будет пристойно, — пробормотал дворецкий.

— Очень жаль.

Фиби быстро прошагала по коридору до двери, из-за которой доносились стоны, постучала и деловито вошла. Мортимер Уиншоу, чье бледное и перекошенное лицо она заметила накануне в окне спальни, сидел в постели, стиснув пальцами край одеяла и сжав от боли зубы. Когда Фиби вошла, он открыл глаза, чуть ахнул и натянул одеяло до самого подбородка, точно приличия требовали скрыть заляпанную яичным желтком пижаму.