Вопль. Дугал сориентировался чуть быстрее и понесся налево, топоча будто слон. Вдалеке распахнулась дверь, выскочивший человек бросил торопливый взгляд в нашу сторону и кинулся бежать. Похоже, он рассчитывал добраться до лестницы черного хода или улизнуть от нас и затаиться в одной из пустующих комнат. Мак-Эван поднажал, догнал неизвестного, сбил с ног и они покатились по полу, рыча, вопя и больше смахивая на дерущихся собак, чем на людей.

Полагая, что здесь вполне обойдутся без моей помощи, я добежал до оставшейся приоткрытой двери и заглянул внутрь. Открывшаяся моему взору удручающая картина вполне заслуживала наименования «После побоища». Два заколотых стражника на входе, еще один покойник в черной маске — значит, подчиненные герра Альбрехта не зря получали свое жалование — монах-доминиканец средних лет, очевидно, приглашенный отцом Густавом лекарь... и Маласпина.

— Чезаре!

Чего теперь кричать... Еще одна жизненная повесть оборвалась, не дойдя до слова «конец». Но как эти типы в черных масках умудрились провернуть свое дело так, что никто ничего не слышал? Каким образом выманили из особняка почти всю стражу? Фон Цорна и его Черную Свору точно выманили — в этом я уже не сомневался.

— Прощайте, ваше высокопреосвященство, — с этими несколько патетическими словами я выскользнул наружу. Мак-Эван скрутил своего противника, сорвал с окна штору и теперь ножом кромсал ее на ленты, вполне могущие заменить веревки. Где могли содержать Мирандолу? Наверняка где-то поблизости. Наши неведомые соперники все время оказываются на шаг впереди. Если они прикончат и венецианца — никогда себе этого не прощу!

Я припустил по коридору, дергая каждую дверь и надеясь, что убийцы в поднявшейся суматохе не успели смыться и запереть ее за собой. Окликать я не решался — вдруг услышат не те, кому следовало? Догнавший меня Дугал на ходу осведомился:

— Кого теперь ищем?

— Делла Мирандолу! — выкрикнул я.

Мы лихо свернули за угол и увидели их — троих человек в масках возле открытого окна, еще одного, уже начавшего спускаться по прислоненной или подвешенной снаружи лестнице, и пятого, сидевшего возле стены и медленно заваливающегося набок — Мирандола потерял сознание. Похоже, они намеревались забрать бывшего посла с собой.

На нашей стороне пока еще оставалась внезапность, но эта компания не собиралась так легко сдаваться. Кто-то выстрелил навскидку, и, заметив поднимающуюся руку, мы метнулись к стенам, уходя с воображаемой линии полета смертельно опасного свинцового шарика. Узкий и длинный коридор наполнился грохотом и сизоватым дымом, пронзительно зазвенело разбитое стекло. Почти не размышляя, что делаю, я выстрелил в ответ, целясь в плохо различимую фигуру на фоне окна и молясь, чтобы не случилось осечки. Отдачей меня швырнуло назад, а из рассеивающихся дымных клубов болезненно завопили. Попал. Не знаю, в кого, но попал. Одним врагом меньше.

Мак-Эван, нагнув голову, с рыком кинулся вперед, врезался в кого-то и принялся отвешивать тумаки направо и налево. Я выпалил еще раз, теперь в потолок — для морального устрашения и чтобы дать знать возможным спасателям, где мы, ибо с первого этажа отчетливо донеслись воинственные вопли с явным германским акцентом. Голоса и топот приближались, наша краткая схватка тем временем завершилась, но, к сожалению, не принесла нам почти никаких плодов. Правда, в наших руках остался Мирандола.

Из четырех похитителей один валялся раненым — моя работа. Второй пребывал без сознания — трудами Дугала. Двое все-таки умудрились скатиться под шумок по лестнице и сбежали. Взобравшись на подоконник и выглянув в окно, я увидел их: они миновали прилегающий к особняку облетевший сад и сейчас лихорадочно перебирались через решетку. На улице их поджидал человек, державший в поводу троих или четверых лошадей. Бросив лишних животных, беглецы вскарабкались в седла и рванули галопом, поспешно скрывшись в переулках Малой Страны.

Не знаю почему, но мне померещилось, будто стоявший на карауле человек — женщина. Хотя что можно сказать определенного, издалека и мельком разглядев плотную фигуру в толстом полушубке? Может, меня насторожила манера незнакомца держаться в седле? Ладно, не до того...

Ворвавшийся в коридор взмыленный фон Цорн понял все с первого взгляда и отпустил такую фразочку, что даже плохо знавший немецкий язык Мак-Эван уважительно хмыкнул. Я присел рядом с Мирандолой, убедился, что итальянец все еще пребывает на этом свете и, кажется, приходит в себя, после чего собрал весь имеющийся сарказм и крайне вежливо поздоровался:

— Доброго утречка, герр Альбрехт. Как спалось?

Меня послали куда подальше, правда, без особенной ярости и скорее по привычке, нежели от злости. Из последующего бессвязного монолога я уловил только одно разборчивое слово: «Голем».

— Что вы не поделили с этим творением старого раввина?

— Он перешел мост, шляется по Тржищу и крушит лавки! — рявкнул фон Цорн. — А этот... — далее последовало живописное, и донельзя непристойное описание почтенного рабби Иегуди Льва Бен Бецалеля, его появления на свет, привычек и склонностей, — ...этот старый хрен, видите ли, забыл вчера вытащить из жопы своей твари бумажку, от которой она оживает! А сегодня раввин не может этого сделать и прячется в гетто!

— Почему сегодня не может? — ошалело спросил я. Заметно оживившийся Мирандола с интересом прислушивался.

— Суббота, — кратко пояснил Мак-Эван. — Еврей скорее сдохнет, чем почешется в субботу. И что там с этим глиняным болваном?

— Ходит, — устало махнул рукой фон Цорн. — Нас городская стража позвала на помощь. Мы в него уже и стреляли, и железом тыкали — никакого проку. Мы туда примчались вместе с отцом Алистером, он там и остался — думает, сможет как-то усмирить эту мерзость. А мои ребята повернули обратно — кто-то прибежал и заорал, что у инквизиторов на Градчанской вовсю стрельба и крики. Что вы тут натворили?

 Значит, отец Алистер в момент нападения на особняк благополучно отсутствовал, спасая обывателей от разбушевавшегося создания иудейского магистра? Любопытно...

Прагу можно назвать какой угодно: жестокой, таинственной, бездушной, мрачной. Из множества эпитетов, существующих в языках Европы, ей не подходит только один — «скучная».

Я в восторге от этого города! И пусть он провалится на самое дно ада, вместе со всеми своими жителями!

...С Големом управился мэтр Джон Ди. Вышел на разоренную площадь, встал перед чудовищем, выискивающим, что бы еще разломать, и произнес несколько словечек, от которых создание плюхнулось на мостовую и осталось сидеть, глубокомысленно созерцая собственное брюхо. «Шем» — бумажку с заклинанием оживления, вложенную отнюдь не в задницу, но в рот Голема — извлекли наружу, после чего глиняную статую погрузили на телегу и повезли обратно, в гетто, а магистр Ди, приняв благодарности и поздравления, таинственно испарился. Прихватив, кстати, заветную записку раввина Бен Бецалеля. Подозреваю, что в среде алхимиков и колдунов конкуренция такая же, как среди обычных торговцев, купцов и банкиров, а маленький «шем» имеет значительную ценность. Господину Бен Бецалелю придется изрядно потратиться, дабы заполучить свое сокровище обратно.

Допрос пленных ничего не дал. Они оказались обычными уличными грабителями. Шайку нанял неизвестный, приказал напасть на определенный дом и прикончить людей, на которых бандитам укажет старший в отряде. Фернандо убивать не предполагалось, он просто оказался в ненужное время в ненужном месте и собирался поднять тревогу. Моя попытка продолжить поиск в городе пока ничего не дала. Похоже, этот налет планировался давно и в глубочайшей тайне. Или наоборот — чрезвычайно поспешно.

Чезаре Маласпину отпели в соборе святого Вита, уложили в сандаловый гроб и отправили тем же путем, каким бывший кардинал прибыл сюда — с севера на юг, с полночи на полдень... На отпевание собралось неожиданно много народу — кардинал пользовался если не всеобщей любовью, то заслуженным уважением горожан.