– В атаку! – зарычал Марий и издал пронзительный крик. Его люди пытались повиноваться, но не смогли достаточно разогнаться на этом ограниченном пространстве, чтобы с силой прорвать передние ряды Суллы, которые презрительно отпихивали их одними щитами, отводя в сторону мечи.

– Трубачи, сигнал вступить в битву с врагами! – выкрикнул Сулла и, наклонившись в седле, сам подхватил серебряного орла второго легиона.

Огромным усилием воли и только повинуясь своему полководцу – ни один человек сейчас не хотел проливать кровь, – солдаты Суллы подняли свои мечи и дали отпор нападающим.

Никакая тактика или маневры не были возможны. Эсквилинский форум превратился в дерущуюся толпу плотно сжатых людей, которые упорно наносили друг другу удары. В течение нескольких минут первая когорта очистила себе дорогу. Вторая когорта последовала ее примеру, протекая дисциплинированными рядами через Эсквилинские ворота и всей мощью гоня перед собой граждан, сражавшихся за Мария и Сульпиция. Сулла на муле выдвинулся, чтобы посмотреть, что еще можно сделать; он был единственным, кто мог бросить взгляд поверх качающихся голов. И он заметил, что на каждой улице и в каждом переулке жители домов, высунувшись из окон, бомбардируют его солдат глиняными мисками, деревянными чурбанами, кирпичами и табуретками. «Некоторые из них, – думал про себя Сулла, сам однажды живший в точно такой же инсуле, – видимо, действительно разъярены вторжением в их город, а другие просто не могут противостоять искушению швырнуть чем-нибудь в кипящую внизу свалку.»

– Найдите мне несколько горящих факелов, – потребовал он у аквилифера, в чьи обязанности входило носить серебряного орла легиона.

Факелы очень быстро были доставлены с площади.

– Пусть все барабаны и трубы издадут максимально громкий звук, – приказал Сулла.

В этом ограниченном пространстве звук прозвучал оглушительно, затем был резко прерван по сигналу Суллы.

– Если еще будет брошен хотя бы один предмет, я подожгу город! – закричал он в полную силу своего голоса, схватил факел и подбросил его высоко в воздух. Он упал прямо под окнами и рассыпался на множество мелких огней. Все головы исчезли в окнах, и бомбардировка прекратилась. Удовлетворенный этим, Сулла вновь обратил свое внимание на сражение, уверенный в том, что кидать из окон в его солдат больше не будут. Жители этих инсул уже поняли, что это не цирковое развлечение, а намного его серьезнее. Сражение – это одно, огонь – совсем другое. Каждый боялся огня больше, чем войны.

Сулла вызвал свободные когорты и послал их с приказом зайти в тыл толпе.

Это и послужило решающим толчком; недисциплинированная чернь сникла, остановилась и запаниковала, бросив кричащего Мария, чьи рабы еще продолжали сражаться, надеясь этим заработать свое освобождение. Сульпиций, который не был трусом, и молодой Марий все еще вели арьергардные бои внутри эсквилинского форума, но вскоре и они, оба Мария и Сульпиций, повернулись и побежали, преследуемые разгоряченными войсками Суллы. Он-то и возглавлял преследование своих противников, по-прежнему сжимая в руке серебряного орла.

В храме Теллуса на Каринах, где имелся прецинкт,[57] Марий попытался остановить свои разношерстные войска и вновь повернуть их. Но они отказывались повиноваться, некоторые рыдали, другие бросали мечи и дубинки и бежали к Капитолию. Даже на улицах города солдаты умели сражаться лучше.

Когда оба Мария и Сульпиций внезапно исчезли, сражение прекратилось, Сулла направил своего мула вниз, к тому огромному заболоченному пространству, ниже Карин, где Священная улица встречалась с Триумфальной. Там он остановился и отдал приказ трубачам и барабанщикам собрать второй легион под свои знамена. Несколько солдат оказались пойманы во время грабежа и были представлены перед Суллой центурионами.

– Вас неоднократно предупреждали – не сметь трогать даже репу в поле, – грозно сказал он. – Римские легионеры не грабят Рим.

И приказал казнить виновных на месте, чтобы преподнести урок остальным.

– Пошлите за Квинтом Помпеем и Луцием Лукуллом, – сказал Сулла после того, как отдал солдатам приказ разойтись.

Ни Помпею, ни Лукуллу не пришлось ничего делать и, уж тем более, вступать в бой.

– Ну это и хорошо, – заметил Сулла. – Я старший консул и поэтому вся ответственность лежит полностью на мне. Если я оказался единственным, кто участвовал в сегодняшней схватке, деле, то пусть мне и будет за это стыдно.

«Он мог быть таким честным, – думал Лукулл, поглядывая на него с удивлением, – а затем обошел и захватил Рим. Сложный человек, впрочем, это не совсем точное слово. Сулла – это человек настроения, который может меняться так резко и так неожиданно, что никто не решится предсказать его действия. И никто никогда не узнает, что побудило его к ним. Кроме, разумеется, самого Суллы.»

– Луций Лициний, расположи семь когорт из первого легиона вдоль реки, чтобы держать в повиновении Транстибериум. Еще три когорты из того же легиона пошли охранять амбары на Авентине, чтобы их не разграбили сами горожане. Третий легион разместит посты на самых уязвимых пунктах вдоль реки. Поставь по одной когорте у Портовых ворот, в лагере Ланатария, в Писцинах Публиках, у Капенских ворот, в цирке Максима, в форуме Боарий, в форуме Холиторий, в Велабруме, в цирке Фламиния и, наконец, в лагере Марция. Да, это десять мест для десяти когорт.

Он повернулся к младшему консулу:

– Квинт Помпей, оставь четвертый легион снаружи Коллинских ворот, но удостоверься, что они продолжают следить за тем, чтобы никакие легионы не могли спуститься по Саларийской дороге. Сними мой легион с Эггера и разбросай его когорты по северным и восточным холмам – Квириналу, Виминалу, Эсквилину. И поставь две когорты в Субуре.

– Должны ли мы взять под охрану римский форум и Капитолий?

– Разумеется нет, Луций Лициний. – Сулла многозначительно покачал головой. – Я не хочу копировать Сатурнина и Сульпиция. Второй легион может дежурить ниже склонов Капитолия и вокруг форума – но так, чтобы его не было видно ни с одного из этих мест. Я хочу, чтобы народ чувствовал себя в безопасности, когда я созову собрание.

– Ты останешься здесь? – спросил Помпей Руф.

– Да. Луций Лициний, для тебя у меня есть еще одна работа. Надо, чтобы несколько глашатаев прошли по городу, объявляя о том, что любой предмет, брошенный из окна дома, будет рассматриваться как акт войны против законных консулов, и этот дом будет немедленно сожжен. Необходимо также, чтобы еще несколько глашатаев прошли вслед за этими первыми и объявили, что собрание для всего народа состоится на форуме во втором часу дня, – Сулла сделал паузу, чтобы вспомнить, все ли он сказал, что хотел; решил, что все и добавил: – После того как вы это сделаете, я жду вас обоих с отчетом здесь же.

Центурион первой центурии Марк Канулей появился и встал на заднем плане, где Сулла мог заметить его, причем выглядел он очень довольным. «Какой великолепный знак, – облегченно подумал Сулла, – это значит, что мои солдаты все еще принадлежат мне.»

– Они подали какие-нибудь признаки жизни, Марк Канулей? – спросил он центуриона.

Тот покачал головой, и его огромный красный плюмаж из конского волоса сделал похожим его шлем на опахало. – Нет, Луций Корнелий. Публия Сульпиция видели переплывающим Тибр на лодке; видимо, он хочет достичь какого-нибудь порта в Этрурии. Гай Марий и его сын подумывают о том, чтобы направиться в Остию. Городской претор Марк Юний Брут тоже бежал.

– Глупцы! – удивленно воскликнул Лукулл. – Если они на самом деле чувствовали, что закон на их стороне, то могли бы остаться в Риме. Ведь они наверняка знали, что их шансы оказались бы предпочтительнее, если бы они дискутировали с тобой на форуме.

– Ты совершенно прав, Луций Лициний, – сказал Сулла, благодарный за то, что его легат интерпретировал события таким образом. – Они просто запаниковали. Если бы Марий или Сульпиций немного поразмыслили, то увидели бы наибольшую мудрость в том, чтобы остаться в Риме. Но ведь мне всегда везет, ты знаешь. И поэтому мне просто повезло, что они решили покинуть город. «Повезло, – думал он про себя, – да ничего подобного. И Марий, и Сульпиций знали, что если бы они остались, то у меня не было бы иного выбора, кроме их тайного убийства. Это был бы единственный способ, который позволил бы мне избежать дискуссии с ними на форуме. Они народные герои, не то, что я. Тем не менее их бегство подобно обоюдоострому мечу. С одной стороны, я теперь лишен возможности прикончить их каким-нибудь безупречным способом, а с другой – буду вынужден вызвать к себе ненависть тем, что вынесу приговор об их изгнании.»