Итак, мы въехали в Кадбери, и ее обнимала я, а не он. Передо мной она сидела прямо, но, когда Ланс помог ей спешиться, захныкала, что идти не может, и ему пришлось нести ее в дом. Когда я увидела, как крепко он держит в руках юную красавицу, меня уколола ревность, и я отвернулась, пытаясь сморгнуть неожиданно подступившие слезы.

Быстроногая старалась не ступать на переднюю ногу. Я отвела ее на конюшню и стала готовить припарку. Вся моя боль и досада на Элейну излилась в силе, с которой я толкла в ступке травы, и я так сосредоточилась на этом занятии, что не заметила, как вошел Ланселот.

– Надеюсь, не маленькая шалунья вызвала такую ярость? – добродушно усмехнулся он.

– На этот вопрос должен ответить ты, а не я, – пробурчала я, низко опуская голову, чтобы он не заметил моего огорчения.

– О, любимая, только не говори, что ты ревнуешь. – Он обнял меня, и я прижалась к нему, всхлипывая. – Элейна всего лишь дитя. Как она может интересовать меня, рыцаря королевы, которому выпало счастье любить прекраснейшую женщину королевства?

– Но она такая хорошенькая… и свободна, чтобы стать твоей, – сказала я, давясь слезами.

– Послушай, Гвен, – требовательно попросил он, и голос его стал низким и серьезным. – Мне она не нужна. Мне не нужен никто, кроме тебя. Я не знаю, как объяснить это попроще… – Его руки гладили мою спину, ласкали бедра и вдруг замерли. Так долго сдерживаемое желание вспыхнуло между нами, и мы трепетали в его неистовости.

Голова моя кружилась от его близости, тепла и запаха, и я медленно и осторожно подняла голову, ожидая поцелуя.

Мир вращался вокруг нас, полный запахов сена и весны, любви и свершения желаний. В стойле ржала Быстроногая, но я едва слышала ее, потому что нас с Лансом объединяло чувство столь глубокое, что все мои ощущения были отданы только ему. Я никогда не думала, что единственный поцелуй может сказать так много.

– Это и прощание, – сказал он, медленно отодвигаясь. – Я больше не могу оставаться здесь, госпожа. Я скажу Артуру, что хочу взять Белоручку и вернуться в Сад Радостей. Может быть, загляну в Каледонию, в Лох Ломонд… Я сделаю все, чтобы забыть это искушение. – Он взял мою голову в ладони и заглянул мне в глаза. – Ты же понимаешь меня, правда?

Страшная боль перехватила горло, преградив путь потоку протестующих слов. Отчаянно тряся головой, я отпрянула от него. Он был волен уехать, я – нет. Но он должен сказать, почему собирается сделать это, прежде чем покинет меня!

Но у него было такое расстроенное, обиженное и грустное лицо, что я не смогла еще больше огорчить его, поэтому вздохнула и слабо кивнула.

– Езжай, люблю тебя и благословляю, – покорно прошептала я, зажмуриваясь. – И знай: ты увозишь с собой мое сердце.

Больше мы не касались друг друга. Он несколько раз нежно поцеловал мою макушку и вышел так же бесшумно, как вошел.

В совершеннейшем оцепенении я стала на колени на солому и попыталась приложить припарку к ноге Быстроногой. Она мотала головой и дышала мне в волосы ласково и беспокойно, и, закончив с припаркой, я встала, обняла ее за шею и зарыдала как ребенок.

Наконец, измученная и опустошенная, я повалилась на кучу сена и уставилась на входную дверь конюшни. В доме уже готовились к ужину, а я еще не одета. Ладно, сегодня попрошу Эниду извиниться за меня, и она принесет еду в мою комнату.

Я собиралась с силами, чтобы подняться и уйти, и тут через щелку в двери проскользнула Тигровые Зубки. Она исчезла за кормушкой, и, украдкой заглянув в темноту, я услышала слабый писк котят.

Несмотря на мою тоску, я улыбнулась и вышла на встречу с миром, думая о том, что со временем взрослеют все, даже пестрая кошка Элейны.

Если лето прошлого года было временем любви, то это лето посвящено домашним делам. Артур занимался помещениями для воинов и кузней, а я начала разбирать руины храма, построенного римлянами на холмах Кадбери.

– Там много хороших изразцов, – сказал Кэй, – большие блоки мы используем в других местах, но маленькие, может быть, пригодятся для сада.

Новый дом становился великолепным. Мои женщины не отходили от ткацкого станка и постоянно шили наволочки и занавески, которые придавали обжитой вид холодным интерьерам комнат.

Я занималась двумя важными делами: помогала управлять королевством, как обычно, не упуская из виду обустройство двора. И все-таки время тянулось бесконечно. Каждый день я смотрела на солнце, гадая, где сейчас Ланс, не возвращается ли он к нам, и ожидая, когда же настанет ночь. На душе была пустота, которую, похоже, ничто не могло заполнить. Артур был слишком занят, чтобы заметить это, а я не умела выразить свое состояние, которое, в конце концов, тоже стало частью моря молчания, разделявшего нас.

Герайнт, как всегда, шикарный, приехал в канун зимнего солнцестояния, вызвав множество предположений у женщин, выскочивших во двор посмотреть на его красочную свиту. Артур с огромным удовольствием приветствовал короля Девона, и мне пришло в голову, что мой муж тоже чувствует себя одиноко в отсутствие большинства своих рыцарей.

– Господи, ну и замечательную цитадель ты строишь, – одобрительно кивал Герайнт, обходя крепость. – Ты уже придумал, как она будет называться?

– Поселение под нами известно как Южный Кадбери, – сказал Артур. – А у тебя есть предложение получше?

– Когда я в последний раз был в Бретани, люди упоминали какое-то место. – Изящный южанин пригладил усы и на минуту задумался. – Это необыкновенная земля, полная магии, чудес и великолепных рыцарей. Мне кажется, ее называли Камелот. – Герайнт закрыл глаза и, несколько раз со вкусом произнеся это слово, кивнул. – Да, так оно и называется. Эй, Кэй, что это у тебя? – поинтересовался он, когда сенешаль гордо выступил вперед, держа стеклянный кувшин и четыре таких же кубка.

Вино удовлетворило привередливых Кэя и Герайнта, поэтому все мы подняли тост за новое название нашего дома. Я неторопливо выпила первый кубок и перешла на воду. Во время обеда мы узнали множество новостей, потому что Герайнт постоянно путешествовал и многим интересовался. На Саксонском берегу было спокойно, жизнь в Касл-Дор вернулась в нормальное русло, потому что королева теперь была дома. Единственной грустной новостью было то, что Пеллеас не занимается своими землями, а лежит в постели, мучаясь кошмарами и лихорадкой. Такая участь казалась для худого рыцаря несправедливой, и мне хотелось что-нибудь сделать для него.

– А я ведь езжу с определенной целью, – неожиданно, признался Герайнт с дьявольской ухмылкой. – Ищу себе королеву. И, отвергнув множество женщин, приехал просить Эниду выйти за меня.

– Что? – прошептала я, ставя на стол кубок с водой.

– Твоя светлость знает, что мне доверять можно, – многословно стал объяснять холостяк, – но я не хотел увозить твою лучшую кухарку без твоего разрешения.

Он так волновался, что я рассмеялась, несмотря на свое удивление. Из всех избранниц Герайнта, Энида, по моему мнению, должна была быть последней.

– А что же скажет по этому поводу сама фрейлина? – спросила я, гадая, сколько же еще любовных историй разворачивается прямо под моим носом незаметно для меня.

– Давай ее спросим. – Герайнт широко ухмыльнулся, когда я позвала Эниду из кухни, где она следила за приготовлением ужина.

Черноволосая молодая женщина пришла с передником в руках, слегка хмурясь, оттого что ее застали врасплох.

– Что-нибудь случилось, госпожа? – быстро спросила она.

– Не знаю. Но, похоже, этот господин хочет увезти тебя от меня… Что скажешь?

Озорная улыбка осветила лицо Эниды, и она посмотрела прямо в глаза девонскому королю. – А ты починил кухню в Эксетере? В последний раз я видела, что печь треснула, да и колодец слишком далеко.

– Конечно, госпожа, – вздохнул Герайнт, – каменщики сложили новую печь, провели воду по трубам от акведука и, кроме того, замостили кухонный двор. Теперь-то ты примешь мое предложение?

Я смотрела на этих двоих, игриво поддразнивающих друг друга, и неожиданно почувствовала себя старой и скучной.