Ланс даже не потрудился ответить, а Элейна продолжала беспечно болтать.

– Надеюсь, ты не собираешься стать христианином? Мой отец стал им, когда его ранили, и все свое время теперь он проводит в молитвах: надеется, что чудо вылечит его. Отцу все это нравится, а на меня нагоняет скуку. Есть столько всего на свете, с чем не в силах справиться даже христианин, например, боль, или грех. Нет, мне не хотелось бы стать женой христианина…

Элейна бросила на Ланса быстрый взгляд, но бретонец оставался глух к се речам.

Я тайком наблюдала за ней, забавляясь ее поведением, потому, что мое могло быть точно таким же. Ей, однако, еще предстояло понять, что между Ланселотом и его богами было нечто, не терпящее вмешательства. Эта часть его души была недоступна ни одной женщине – ни ей, ни мне, ни кому-то еще.

В том месте, где река встречается с морем, стоит маленькое рыбацкое, поселение. Бедные хибарки жмутся друг к другу, и прибой одинаково омывает ступени, ведущие в жилища саксов, кельтов или пиктов. И независимо от их происхождения люди живут в этом маленьком мирке миролюбиво и радостно, что тронуло мое сердце. Это было одной из причин, почему Ланс стал называть свою усадьбу Сад Радостей.

Паломиду тоже нравилось это поселение так же, как Лансу и мне, и мы брали его с собой, когда ездили покупать рыбу у рыбаков, после того как они вытаскивали на берег свои маленькие лодки.

– Мне хотелось бы, чтобы он был подобрее к ней, – сказал нам араб, когда мы втроем однажды вечером возвращались домой. – Это не мое дело, но мне противно, когда пытаются обманывать женщину.

Мне казалось, что такие слова не уместны, когда речь идет об отношениях Тристана и Изольды, и я молча размышляла, в чем же дело.

– Да, я знаю, боги благословили… или обрекли их на эту любовь… но это не значит, что он должен вести себя так грубо. Мне кажется, ни у кого нет права вмешиваться в судьбу другого человека, но вчера ночью у них произошла еще одна ссора, и мне пришлось сдержать себя, чтобы не вмешаться. Не думаю, – добавил он робко, – что она поблагодарила бы меня за это… ей и вправду суждено любить его вечно!

– Очень удобно иметь любовный напиток, не правда ли? – заметил Ланс. – Не могу придумать более легкого способа снять с себя ответственность. – Он поднес тыльную сторону ладони ко лбу, изображая отчаяние. – Ах, во всем виноваты боги!

Я расхохоталась, и даже Паломид улыбнулся прежде, чем Ланс повернулся к нему, внезапно став серьезным.

– Что ты знаешь об арабских богах? – спросил он.

– Немного… совсем немного, – ответил наш друг с Востока. – В действительности, есть очень много такого, чего я не знаю о родной стране. Иногда я мечтаю совершить путешествие на родину предков и посмотреть, на что она похожа. Вдруг там я почувствую себя больше дома, чем в Британии…

Это было сказано мимоходом, как многое другое, что говорилось этим усыпанным цветами летом, и не оставило никаких следов в памяти. Кто бы мог подумать, что в, течение года судьба разбросает нас всех по разным дорогам, и лето в Саду Радостей станет только приятным воспоминанием.

– Все. С меня довольно! – Девочка-жена корнуэльского короля ворвалась в мои комнаты с видом разгневанной богини.

– Я бросила все, что у меня было в этом мире, чтобы быть с ним, и он не может обращаться со мной как с собакой. Даже хуже, чем с собакой, – с жаром добавила она, – по крайней мере, со своими собаками он разговаривает, когда входит в комнату.

Мне нужно было очень постараться, чтобы не рассмеяться.

Как часто мне хотелось, чтобы Артур смотрел на меня хотя бы вполовину так нежно и заботливо, как он обычно смотрел на Кабаль.

– Что натворил Трис на этот раз? – спросила я.

Лето шло, и ссоры влюбленных становились все громче и происходили все чаще, и не заметить их было просто невозможно.

Изольда беспокойно металась по комнате, потом, наконец, остановилась у открытого окна.

– Это не важно, – она вздохнула. – Я имею в виду, что не важно на этот раз. Я говорю о положении в целом… теперь, когда мы далеко от Марка, он потерял интерес ко мне… моя вина… наш общий позор. Временами мне кажется, что моя любовь к нему – это то, что христиане называют сущим адом.

– Может быть, – решилась я, дело не в том, любишь ли ты его, или нет, а в том, что ты собираешься делать с этим.

Я сомневалась, что ирландка отнесется спокойно к моей критике, потому что она была убеждена, что любовь ей послана богами. Но, к моему удивлению, она повернулась ко мне и вопросительно повела бровью.

– Как ты и Ланс? – Я вспыхнула, а она засмеялась. – Ты что же, думаешь, я могу не заметить признаков тайной любви? Но догадываюсь, что в постель он тебя еще не уложил, правда?

Я была так ошеломлена ее откровенностью, что просто молча покачала головой.

Изольда прислонилась к окну и печально смотрела на реку, где за дюнами поблескивало неширокое устье, а за бурунами прибоя качались на волнах рыбацкие лодки. Когда Изольда заговорила, голос у нее был мечтательным.

– Ты знаешь, как это бывает, когда ложь создана руками божьими? Вся страсть растрачена, но крепко держит тебя около мужчины, который вцепился в твою душу. Я не знаю, как это бывает с другими женщинами… всегда ли бывает так. Я знаю, что это не похоже на отношения с Марком… ни на что не похоже. Когда я бывала со своим мужем, это становилось обязанностью, каким-то постыдным спортом, где я изо всех сил пыталась приспособиться к той горе мяса, которая яростно фыркает и пыхтит надо мной, как морж. А когда он насыщает свою страсть, он просто скатывается с меня и засыпает. Я лежала рядом с ним без сна ночь за ночью, размышляя о том, что же я делаю не так, что можно сделать, чтобы стало лучше.

– Я даже пыталась говорить с ним об этом… – Она посмотрела на меня, пытаясь определить, понимаю ли я ее.

– Он тебя выслушал? – спросила я с надеждой.

– Выслушал? – усмехнулась Изольда, и в голосе ее вновь зазвучала ярость. – Выслушал! Только для того, чтобы решить, что я умаляю его мужскую силу. Гвен, я изо всех сил старалась быть потактичнее. Я даже предположила, что со мной что-то не в порядке… что, может быть, я устроена не так, как другие женщины, потому что мне нужно, чтобы меня немного поласкали. Но получилось еще хуже. Конечно, после этого он иногда забавлялся с моей грудью и даже засовывал руки мне между ног, но делалось это всегда как-то воровато, будто боялся, что его поймают, или хотел умиротворить меня в надежде, что я не замечу эти убогие поползновения. Он вел себя, как какой-нибудь мерзкий мальчишка, который молится, чтобы девчонка, о которую он трется, не поняла, чем он занимается. – Она содрогнулась и уставилась на свои колени. – Может быть, если бы мы с Трисом не сошлись… если бы я не знала, как прекрасно это может быть… – она говорила тихо, голос ее дрожал, и, даже не видя ее глаз, я чувствовала их исступленный восторг. Иногда это походило на ярость и бешенство и какое-то жертвоприношение, иногда на ласковое, нежное и тихое шевеление волн у берега озера, но всегда после этого наступало ощущение летящего, захватывающего, неописуемого счастья, и мы держали друг друга в счастливых объятиях. Нет, это не просто веселая игра, хотя вначале обычно была и она. Нет… это что-то другое. Не было ничего, чего я бы не сделала для него в то время, я могла быть для него всем… как и он для меня.

Она покачала головой и снова посмотрела на меня глазами, полными изумления и благоговейного ужаса. Я затаила дыхание от уверенности, что именно так все и происходило бы у нас с Лансом, окажись мы вместе в постели, а также от понимания, что я даже думать не должна об этом.

– Поэтому я смирилась с его грубостью, и сама стала похожа на торговку рыбой, когда орала на него и вела себя не лучше, чем он… да ладно, – вздохнула она, – никто и не обещал, что это будет легко.

Что-то в ее голосе напомнило мне Игрейну, которая говорила почти то же самое. Наверное, страстные любовные истории сами по себе должны быть трудными.