Я колебалась, не зная, поймет ли она, что это особенный подарок, память о давно умершей матери.

– Это и будет платой за посещение колдуньи… ничего больше мы не попросим, – продолжала служанка, жадность которой заставляла ее торговаться.

Я попыталась сравнить связь с прошлым и надежду на будущее, но не знала, что предпочесть.

– Я отведу тебя туда сейчас, до того, как сядет солнце… полнолуние – самое подходящее время, – уговаривала женщина. – В следующем месяце ты зачнешь. Представь себе, маленькое холодное кольцо за теплую колыбель и уютный домашний очаг. – Я все еще медлила, и она подошла поближе и прошипела мне на ухо. – Но идти к колдунье надо сейчас, чтобы вернуться до прихода мужчин. А когда ты ляжешь сегодня со своим господином, ты будешь знать, что подаришь ему ребенка.

Это был умело сделанный шаг, и, в конце концов, я согласилась на сделку. Я позвала Фриду, чтобы она присутствовала при этом, и потом пошла за плащом.

Мы выскользнули через западные ворота города, и пошли по тропинке вдоль берега реки. На возвышенностях росли старые, искривленные деревья, а около болота их сменили кипрей и пучки тростника.

К концу дня воздух стал тяжелым, как густой мед, толстые лилии плавали на воде, от которой шел гнилостный запах. Наша спутница пробиралась по тропинке между лужами и болотистыми заводями. При нашем приближении в эту зловонную воду прыгали какие-то невидимые твари. Один раз я услышала, как что-то хлюпнуло у меня под ногами и тихо вильнуло в темную воду. По коже у меня пробежали мурашки. Вдруг эта колдунья вовсе и не женщина, а то отвратительное существо, о которых саксы рассказывали, сидя вокруг очага? Какой-нибудь ужасный дух, оборотень, полуживотное, получеловек, который питается людьми? Британские феи и духи обычно веселы и забавны, но силы саксонского потустороннего мира безобразны, отвратительны и заставят испугаться кого угодно.

Страх переполнял меня, когда мы увидели хижину. Мне хотелось убежать, но меня удержала Фрида.

Споткнувшись, я перешагнула порог, и меня окружила хаотическая смесь запахов, но когда мои глаза привыкли к темноте, я заметила, что хижина маленькая и опрятная, хотя заставлена горшочками, завалена мешочками, везде висели пучки трав и валялись свернутые кулечки. Ведьма, которая приветствовала нас, оказалась слепой на один глаз и совершенно глухой. Когда Фрида и наша проводница объяснили ей, в чем дело, старуха выгнала их из хижины и пристально посмотрела на меня.

– Ты хочешь, чтобы роды были легкими, – прокаркала она, испытующе поглядывая на меня своим единственным здоровым глазом, – или хочешь исцелиться от бесплодия?

– Роды, – пробормотала я, отказываясь даже думать о другом, – я хочу быть уверенной, что роды будут благополучными.

Старуха задумчиво покивала, но ее слезящийся глаз по-прежнему смотрел на меня. Одним костлявым пальцем она повертела в воздухе и, бормоча что-то, наконец, повернулась к полке за своей спиной, где лежали травы.

За окном догорал последний солнечный свет. В паутине в углу запуталась муха и громко зажужжала, пытаясь освободиться.

Внимание женщины привлек этот звук; она быстро схватила муху, зажала ее в кулаке и вытащила пробку из какой-то склянки. Легким движением руки она выпустила муху в склянку и заткнула склянку пробкой. Мне было видно, как муха ползает по высохшим телам таких же давно подохших пленниц.

– Для моих отваров все может пригодиться, – сказала ведьма, радостно ухмыляясь и ставя склянку на полку. Значит, бесплодие, – продолжала она, протягивая руку за куском жабьей кожи.

– Нет, нет, добродетельница, – вырвалось у меня, – просто благополучные роды, это все, что мне нужно.

– Ну, хватит, дитя! Нельзя родить то, что еще не посеяно, – с упреком сказала она. – Ты хочешь сказать мне, что ты уже понесла, но не сможешь проносить все положенное время?

Горячие, злые слезы полились из моих глаз, и мне захотелось крикнуть этой старухе, что она ошибается, что я не бесплодна, нет! Но понимание того, что мне нужно снадобье, перебороло мою растерянность, и я смолчала.

– Ну вот, – кивком головы подтвердила она. – Нам нужно искать средство от бесплодия.

Женщина медленно ходила вокруг стола, толкла и растирала какие-то кусочки в горшке. Все, что она туда клала, было высушенным, черным или коричневым, иногда хрустящим, иногда комковатым, но все это было ядовитым. И, наконец, она добавила для верности, как она сказала, шерсть летучей мыши, потом наполнила горшок горячим вином из котелка, стоящего на огне, и поставила снадобье настаиваться. Усевшись на скамейку перед огнем, старуха тупо глядела на угли, размышляя вслух скорее для себя, чем для меня.

– А что, если нить твоей жизни не включает детей? Многие другие королевы считают, что их обязанностей перед народом вполне хватает, чтобы занять все их время.

Я вздрогнула, не понимая, как она узнала, кто я, потому что ни я, ни мои спутницу не называли меня по имени и не упоминали моего звания, а на черном плаще не было никаких знаков моего положения.

– Ну, хорошо, – вздохнула ведьма. – Сын Артура будет занимать очень много твоего времени, поэтому беспокоиться тебе не нужно.

Я уже стала жалеть, что пришла искать помощи у этой колдуньи, которая знала чересчур много. От волнения мое тело покрылось липким потом.

– Неплохо приготовлено, – пробормотала она, сунув палец в варево и мешая его. – А теперь пей это до дна, и посмотрим, разрешит ли это твои трудности.

Я взяла нагревшийся горшок и, набрав побольше воздуха и закрыв глаза, стала глотать варево. Я знала, что снадобья для деторождения чаще бывают отвратительными, и глотать их надо как можно быстрее. Но прежде, чем я выпила содержимое этого горшка, у меня перехватило дыхание и стал болеть желудок. Я медленно опустила сосуд, очень желая, чтобы снадобье удержалось в желудке как можно дольше.

Ведьма сопела и фыркала у своего очага, и когда я убедилась в том, что меня не стошнит, я открыла глаза и увидела, что она заснула.

Я пристально рассматривала ее, гадая, действительно ли она была богиней черных сил. Все старые женщины, саксонские, кумбрийские или римские бритты, молились древней богине, и неважно, каким именем они называли ее. Я попыталась найти в ней что-нибудь божественное, но видела перед собой всего лишь беззубую колдунью с дергающимися пальцами, похрапывающую у очага.

Наконец, завернувшись в плащ, как в кокон, я прокралась к двери и наткнулась на Фриду. Бедная девушка, похоже, была испугана не меньше, чем я, и вместе с нашей проводницей мы побежали обратно в Лондон.

По иронии судьбы, мед, который выпил Артур, и тошнота, не оставлявшая меня после снадобья, не вдохновили нас на занятия любовью. Но я засыпала убежденная, что мне стоило делать то, что я сделала: я запомнила предсказание ведьмы о том, что у нас с Артуром будет сын.

Артур ликовал:

– Договоры, перемирия, право на торговлю. Это даже больше, чем я ожидал, Гвен. Смотри, некоторые, например Веха-швед, даже обещали мне, что вместе со мной пойдут сражаться с завоевателями, если это потребуется. Ты понимаешь, что это означает для будущего страны?

Я едва кивнула, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не расплакаться. От варева, которое мне пришлось выпить, у меня болел живот, а на сердце становилось горько всякий раз, когда я смотрела на свой палец, на котором не было материнского кольца. Я понимала, что у Артура были причины для радости, но в тот момент я чувствовала себя настолько несчастной, что даже не могла выдавить на лице улыбку.

К счастью, мой муж был слишком взволнован последним событием и не спрашивал о моем самочувствии. Я радовалась этому, потому что мне не хотелось рассказывать ему о колдунье.

Мы выехали из Лондона после полудня. Все были в прекрасном настроении, я с королевским величием восседала на лошади и старалась не стонать. Боль пронизывала все мое тело; но, когда мы подъехали к Каэрлеону, я пересилила себя и подняла голову, зная, что нас будет встречать Бригит.