Я вздрогнула, услышав имя последнего, потому что в детстве знала сына Кау и даже, кстати, отвергла его предложение о замужестве. Однако я не знала, что он ушел в монастырь Южного Уэльса.

– Ну, а теперь скажи, что ты собираешься делать с твоим Круглым Столом? – спросил Иллтуд.

Артур непонимающе смотрел на него.

– А что мне надо с ним делать, кузен?

– Организовать такую боевую мощь, как в твоих конных отрядах, собрать их всех в Братство, которое уже становится знаменитым; заставить их забыть вражду племен и следовать за тобой… Это похвально и почти невозможно для выполнения, сказал бы я, зная, как обидчивы могут быть кельты. Но ты, конечно же, не собираешься останавливаться на этом?

Мне было интересно, что ответит Артур, но именно в этот момент Пулентис стал показывать мне только недавно приобретенную великолепную керамическую чашу, которую поднес мне слуга. Я внимательно рассматривала чашу, заинтересовавшись изображением на глиняном кругу леопардов, преследующих друг друга.

– Пятнистые кошки из Англии? – пошутила я, вспомнив историю о сыновьях Палуга, которые пожалели пятнистого котенка, приплывшего к их берегу и выросшего потом в кровожадного зверя, рыщущего по их лесам.

– Это существо постепенно становится все больше и свирепей, – добродушно, засмеялся Пулентис.

– Значит, ты не веришь, что это, потомки того леопарда, который сбежал из какого-то римского цирка? Может быть, он сбежал из зверинца Маэлгона?

– Там и вправду зверинец, – на лице военачальника было отвращение. – Король Маэлгона – хвастун, он сделает все, чтобы его двор выглядел как можно привлекательнее. Недавно он хвалился, что его новый злой пес, которым он так гордится, явился! из потустороннего мира. Он называет его Дорматом – это означает «Дорога смерти». А скоро он будет утверждать, что держит драконов и грифонов в качестве домашних животных.

Я была согласна с такой оценкой моего кузена. Как хорошо узнать, что другие находят его таким же хвастливым и самоуверенным. Мои отношения с Маэлгоном были очень сложными. До замужества он оказывал мне знаки внимания, а когда я однажды дала ему пощечину, он рассказывал всем, что его ударила легкомысленная девица.

Вспомнив это, я вздрогнула, то ли от отвращения, то ли от страха, потому что Маэлгон поклялся, что отомстит мне за отказ. Я никогда не рассказывала Артуру об этом случае, чтобы не вносить раздоров, потому что король Гвинедда нужен был нам как северный союзник. Но одно только упоминание об этом человеке лишало меня душевного равновесия, поэтому я сменила тему разговора и спросила о свиньях, которых разводил Пулентис. Обрадовавшись возможности поговорить на свою любимую тему, наш хозяин принялся описывать животных, только что полученных из Пемброкшира, и мой кузен был забыт.

Мы приближались к Кармартену, и нас стали спрашивать о Мерлине: он рос в этих местах, и сейчас, когда его и Нимю не было уже более двух лет, люди проявляли любопытство и высказывали всякие предположения о том, где он находится.

– Мне известно, – признался мельник, – что чародей вернулся в ту пещеру, которую он называет домом, но держит свое, возвращение в тайне.

– Неужели? – я попыталась скрыть свою радость и изобразила на лице изумление. Мерлин вряд ли приехал бы в Британию, не известив об этом Артура.

– Да, это совершенно точно. – Человек, уверенно закивал головой. – Иногда его паж спускается с холмов и проезжает мимо мельницы на пути в город, где он покупает припасы.

– Какие же чародею нужны припасы? – спросила я, вспомнив, что Мерлин укреплял в людях мысль о том, что он и его силы сверхъестественны.

Это был, как объяснял он Артуру, один из способов ослабить врагов верховного короля.

– Скорее, это припасы для пажа, – заметил мельник. – Чародею не нужно ничего, кроме семени папоротника, чтобы стать невидимым, и желания, чтобы обрести человеческий облик.

Я усмехнулась, видя, как горд своей находчивостью мельник, и позволила разговору угаснуть. Но два дня спустя, когда Артур и Агрикола поехали в карете осматривать часть Дороги, которая проходила через Демецию, мы с Грифлетом поехали верхом по тропинке к пещере чародея.

Приближалась зима, но на улице ласково светило солнце, и от этого становилось теплее на душе. Собаки бежали по лесу рядом с тропой, а Быстроногая, казалось, радовалась вместе со мной возможности отправиться на прогулку. Это заставило меня вспомнить годы, проведенные в Регеде.

Когда мы проехали мельницу у ручья, Грифлет нервно огляделся по сторонам.

– Госпожа, ты думаешь, волшебник дома? – Главный псарь нахмурился и быстро перекрестился, когда дорогу нам преградила олениха. – Говорят, что пещера Мерлина сделана из стекла, меняющего цвет при свете факела, а из глубины пещеры, доносится музыка, и что он видит невидимое человеческому взору. Как ты думаешь, госпожа, он позволит нам войти?

Я улыбнулась сыну Ульфина и предложила ему остаться с лошадьми. Откровенно говоря, мне тоже не хотелось входить в обиталище чародея, но мне очень нравилась Нимю, и прежде, чем рассказать Артуру о этих слухах, я хотела убедиться, что они вернулись.

Поворот с тропы обнаружили собаки, которые бегали возле изгороди из боярышника и привели нас на край луга. Одинокий пони выглядывал из-под навеса, построенного на склоне холма, и заржал, когда мы подъехали. Я отозвала собак, чтобы они не напугали пони. Грифлет осматривался по сторонам.

Холм со всех сторон окружал лес, но его верхняя часть была открыта и небу, и ветру. Серая скала выступала вперед над длинным низким входом в пещеру, рядом зеленели папоротники и бил родник. Скалы были расчищены от камней, и в углублении скалы виднелась пещера чародея.

Какая-то тень шевельнулась в, пещере, и Грифлет внимательно смотрел на нее, а я слезла с лошади и наклонилась, чтобы наполнить чашу. Я плеснула немного воды как подношение богам, чтобы тот, кто наблюдает за нами, мог убедиться, что мы приехали с миром.

– Гвенхвивэр – Белая тень…

Звук был отчетливым и ясным, и волоски на моих руках встали дыбом. До этого я только дважды слышала голос богини, и сейчас она произнесла мое древнее имя.

– Белая тень севера, добро пожаловать в дом Мерлина.

Я медленно повернулась и посмотрела на фигуру женщины, выходящей из темноты на дневной свет. Она была похожа на Нимю, и, хотя на ней был костюм пажа, а не белые одежды жрицы, у нее был взгляд богини.

Грифлет спрыгнул с лошади, и мы опустились на колени перед, матерью-богиней. Она заставляла дрожать землю и небо, и я плотно зажмурила глаза, когда мать-богиня положила руки на наши головы и благословила нас.

– Почему ты плачешь, дитя мое? – Ее голос был звучным и глубоким, как будто исходил из потустороннего мира.

– Я бесплодна, – прошептала я. – Я не могу иметь детей.

– Ты, несомненно, можешь их иметь, и в свое время они у тебя появятся.

Наверное, богине это казалось пустяком, потому что говорила она беспечно, как будто утешала ребенка. Опасения, которые не оставляли меня эти последние месяцы, растаяли в чарах ее уверенности. У меня, на душе стало легче, и я подняла к ней лицо, по-прежнему не открывая глаз – я не могла смотреть в лицо богине.

Она потрогала мои веки, а потом щеки. Когда богиня отняла руки и я, наконец, открыла глаза, передо мной стояла Нимю. Она была такой же Молодой и прекрасной, какой я се помнила, и я была счастлива, что она вернулась.

– Приятно видеть, что ты так хорошо выглядишь, госпожа, – сказала, жрица, и голос ее звучал, как прежде.

Грифлет поднялся с колен и занялся собаками и лошадьми. Хотя он был христианином, я заметила, что се благословение Грифлет принял спокойно и застенчиво улыбнулся, когда Нимю поздоровалась с ним.

Пока мы шли через луг, жрица молчала, но когда мы дошли до каменистого обрыва у входа в пещеру, богиня указала на деревянный пень между валунами.

– Не заходите внутрь. Солнце нагрело камни, и к тому же сегодня хорошая погода.