Магьер дошла до комнаты, в которой Брет поселил ее и Лисила, и с грохотом захлопнула за собой дверь. Винн и Малец благополучно скрылись у себя. Разочарованная и злая, Магьер стояла одна посреди темной спальни.

— «Я знаю, что делаю»! — пробормотала она, передразнивая Лисила. — Да, конечно, и при этом не тонешь с головой в своем прошлом… упрямец ты безмозглый!

Чем больше Магьер узнавала про Брета, тем больше возникало у нее вопросов, а ответов отнюдь не прибавлялось. Все эти вопросы неизменно касались одной темы: Лисил, его родители, замок Дармута. Все они сосредоточивались вокруг Брета. И вот теперь Лисил внизу, в общем зале, один дожидается человека, которого он практически не знает.

Она подошла к ночному столику, чиркнула снизу по столешнице серной спичкой и зажгла стоявший там же, на столике, фонарь со свечой. Накрыв пламя свечи стеклянным колпаком, Магьер уселась на кровать.

Она привыкла встречать любое решение Лисила в штыки — а это ошибка. И ей совсем не хочется сейчас стать еще одной помехой на его пути, толкать его своим упрямством к безрассудным поступкам.

Магьер извлекла из ножен саблю, положила ее на колени. Перегнувшись через изножье кровати, она запустила руку в дорожный сундук и выудила оттуда лоскут мягкой промасленной кожи. В кожу был завернут гладкий кусок базальта, и Магьер принялась чистить и точить саблю.

Она провела пальцами по клинку, от острия до гарды, и взгляд ее, скользнув по рукояти длиной в полторы ладони, упал на странный знак, выгравированный в навершии. Магьер до сих пор не знала, что этот символ обозначает, но этой саблей можно было ранить и даже убить вампира, — и одно это давало пишу для размышлений.

Магьер прервала на время работу и, взявшись за рукоять, подняла перед собой саблю.

Созданное Вельстилом Массингом, ее сводным братом, это оружие побывало в руках трех женщин одного рода. Вначале Магелия, мать Магьер, пыталась этим клинком защититься от ее отца, Бриена Массинга. Потом тетка Бея схватилась за саблю, защищая маленькую Магьер от деревенского старейшины, который рвался бросить «отродье тьмы» в чаще, на поживу диким зверям. И наконец, сама Магьер взяла в руки клинок, чтобы защищать свою жизнь… и жизни тех, кого она любила.

Не такое уж славное наследство, запятнанное кровью и отягченное страданиями… но все же ее наследство. Магьер смотрела на саблю и думала, что сейчас клинок обрел для нее иную ценность. Он уже не просто колдовской артефакт, сотворенный ради цели, которой она не знала и не хотела знать.

Этим оружием приемная мать Магьер, вспыльчивая тетка Бея, спасла ей жизнь.

Магьер вновь положила саблю на колени.

Лисил и его родители никак, никаким образом не могли бежать вместе. Магьер могла лишь гадать, подумали ли об этом Гавриел и Нейна. Лисила вырастили наследником ремесла его матери. С точки зрения Магьер, это было куда страшнее, чем все, что довелось испытать в детстве ей самой… и отсюда невольно напрашивался вопрос.

Почему Нейна сотворила такое со своим родным сыном?

Эльфийка, она жила среди людей и сочеталась браком с мужчиной. Одно это было случаем, из ряда вон выходящим. Нейна ничего не рассказывала Лисилу ни о своих соплеменниках, ни о касте, к которой она принадлежала, даже не обучила сына своему родному языку. Это было мало похоже на материнскую заботу. Магьер ни разу не заговаривала с Лисилом об этом.

Глядя на клинок, побывавший в руках трех женщин, Магьер не могла себе представить мать, которая способна так обойтись со своим ребенком. Но сейчас, когда Лисилу и так приходится несладко, она ни за что не выскажет ему своих соображений на этот счет.

И потом не выскажет. Будет молчать до тех пор, пока они не найдут Нейну. Если только Лисил доживет до этого дня.

Магьер сидела молча, не шевелясь, смотрела на дверь и напряженно прислушивалась. Ни единого звука не уловила она в сонной тишине почти пустого трактира. Внизу, в тускло освещенном общем зале Лисил безрассудно ждал, когда вернется человек из его прошлого.

Магьер сунула саблю в ножны, встала, подошла к окну, раздернула плотные занавески и распахнула ставни. Спрыгнуть из окна в проулок за трактиром было делом минутным. Ни на миг она не выпустит Лисила из виду, и не важно, узнает он об этом или нет.

Хеди повернула за угол «Бронзового колокольца» и сразу заметила в проулке дородного мужчину, присевшего на пустую пивную бочку. Даже в темноте она разглядела, что голова его повязана ярко-желтым шарфом, и уже точно знала, что перед ней Брет. Между бровей его залегла глубокая складка, хотя на румяном дружелюбном лице играла усмешка. Впрочем, для Хеди в этом мире фальшивых улыбок деланная ухмылка Брета не значила ничего.

— Леди моя, — проговорил он, как всегда иронически перевирая титул, — ночной проулок не самое подходящее место для тебя… да и для меня тоже, если вдруг кто увидит.

Три года прошло с тех пор, как к Хеди впервые явился один из мелких осведомителей Брета, не обладавший, впрочем, и сотой долей его обаяния. Вскоре после того она начала шпионить для Вонкайши, будущих мятежников, поддерживая связь с ними через Брета. Хеди давно и страстно желала смерти Дармута и теперь обнаружила, что в этом желании она не одинока. На ее памяти было уже немало покушений на жизнь лорда, но до сих пор все они заканчивались провалом, а их организаторов казнили как предателей. Брету нельзя было доверять ни на грош: его не заботила ничья жизнь, кроме его собственной, и ничьих планов, кроме своих, он не признавал, — однако именно благодаря ему Хеди впервые поверила в то, что Дармута можно уничтожить.

Чтобы помочь Брету, Хеди всякий раз, когда отправлялась с Эмелем в замок Дармута, старалась запомнить как можно больше подробностей или же, если находилось время, наспех делала наброски на клочках бумаги. Все эти сведения она собирала с терпением мелкого падальщика, а потом по капле, по крошке скармливала Брету. Хеди знала, что подвергает себя — и Эмеля — безмерной опасности, но, если Дармут сдохнет, этот риск будет стократ оправдан.

— Тсс, — сказала она вслух, — молчи и слушай. Сегодня вечером Фарис явился на званый ужин Дармута со срочным сообщением. Дармут немедленно велел удвоить стражу на стенах замка и в городе… а еще приказал арестовать или убить на месте всякого человека со светлыми волосами и смуглой кожей.

Брет подался вперед, и румяное лицо его стремительно отвердело, но когда он заговорил, голос его остался сдержанным и ровным:

— Почему? Что еще тебе удалось расслышать из того, что сказал Фарис?

— Совсем немного, — покачала головой Хеди. — На границе со Стравиной произошла стычка. Человек, о котором шла речь, переправился через пограничную реку и напал на солдат Дармута, которые гнались за дезертирами и их семьями. — В голосе женщины промелькнула откровенная паника. — Если солдатам приказано арестовывать всякого, кто похож на эльфа, — мы погибли! Каким дурным ветром твоего союзника занесло на Стравинскую границу?

Тень смятения прошла по лицу Брета, но тут же исчезла, сменившись пониманием. Он покачал головой.

— Где барон Милеа?

— Спит, — коротко ответила Хеди.

Ей не нравилось, когда Брет расспрашивал об Эмеле, и не для того она рискнула устроить эту встречу, чтоб оставить без ответа собственные вопросы. Она в упор смотрела на Брета — и ждала.

Его ответный взгляд был таким же прямым и твердым.

— Помнишь ту супружескую пару, которая служила Дармуту еще до того, как умер твой отец? Мужчина и женщина-эльф.

Опять он пытается сменить тему! Это намеренно или он просто не понимает, что значат для их дела нынешние приказы Дармута? Конечно, Хеди помнила эту женщину, да и кто бы не запомнил эльфийку, живущую среди людей, тем более в этом проклятом городе?

— Да, мне довелось их видеть пару раз.

— У них был сын.

Этого Хеди не помнила, но ее семья жила не в Венъеце и редко посещала придворные приемы, разве только во время праздника зимы.