У Алекс было ощущение, будто она мчится на диком ярмарочном аттракционе, с трудом уклоняясь от возникающих опасностей. Она отчаянно стремилась быть именно такой подругой, которая нужна Меган. Прошло шесть месяцев с того дня, когда они с Клементиной привезли ее от доктора, а Меган еще не пришла в себя. Казалось, усталость ни на минуту не покидала ее, даже во время занятий в спортивном зале. Плечи ссутулились, грудь и живот опустились. Создавалось впечатление, что даже держать голову ровно требовало от нее огромных усилий. Она редко разговаривала, и то, только тогда, когда к ней обращались. Отвечала краткими, односложными фразами, лишенными всяких эмоций и чувств. Меган никогда не смеялась, но Алекс больше пугало то, что она и не плакала.

Когда Меган после аборта лежала на кровати Клементины, Алекс, сжав до боли ее руку, поклялась, что все время будет рядом с ней. Она сделает все, что только пожелает Меган… А сейчас та сторонилась ее, и бессознательно Алекс тоже удалялась от Меган. Она оставила при себе и чувства, и слова, боясь, что скажет что-то не то и еще больше травмирует Меган, если расскажет, как подло обманывал ее Тони. А может быть, она знает? Рассказывал ли ей Тони об их последнем свидании? Неужели Меган считает во всем виноватой ее, Алекс?

Было бы легче, если бы они поссорились. Они могли бы высказать все, что чувствуют и думают, кричать, вопить, плакать, писать злобные письма, вербовать сторонников. А потом помириться. Девушки по-прежнему вместе возвращались домой, обедали, встречались после школы. Но держались напряженно, обмениваясь лишь краткими репликами, напоминая дипломатов, которые пожимают друг другу руки и улыбаются перед объективом, после длительных гневных тирад наедине.

Алекс очень хотелось, чтобы рядом была Клементина. Будь она почаще рядом, ей удалось бы сломать лед и снова сблизить их. Но Клементина с каждым днем казалась все таинственнее – рано уходила из школы, становилась неуловимой, уклончиво отвечала, где она проводит время после занятий и по выходным. И холодность в отношениях Алекс и Меган росла, как будто они мчались в разных машинах, пытаясь разглядеть друг друга в ослепляющем свете бьющего в глаза полуденного солнца, не отводя взгляд от дороги.

Финал конкурса фотомоделей должен был состояться в последнюю неделю мая. Остались Клементина и еще девять девушек. Клементина оказалась, наконец, там, где хотела. До сих пор ей сопутствовал успех, чего нельзя было сказать о сотне других девушек, вступивших в состязание восемь месяцев назад. И все-таки Клементина ожидала чего-то другого.

От претенденток требовалось: быть хорошенькой (она была), представить несколько фотографий (она представила), стать «открытием» (пока что, нет), а потом – богатой (ха!). К этому времени Клементина потратила все до последнего пенса из своих сбережений на одежду и косметику: у нее было одиннадцать мучительных, неприятных сеансов у воинственных фотографов, хотевших или переспать с ней, или запечатлеть на пленке в таком виде, что она не смогла бы спокойно жить после этого; она на грани изнеможения прошла через четверть – и полуфинальные туры. Причем длились эти туры часами, во время которых Клементина и другие девушки, покрываясь потом, под слепящими юпитерами ходили по помосту, соединяющему зрительный зал со сценой, давая судьям возможность как следует рассмотреть их.

И вот она в финале, до которого осталось две недели. Клементина чувствовала себя увереннее, чем когда-либо. Несколько месяцев назад, получив счет за наряды, намного превышающий сумму, которую она могла выделить из своего содержания (пять долларов в неделю), ей пришлось открыться матери. Клементина ожидала услышать гневные слова и сотню причин, доказывающих, что фотомодель – ужасная профессия, и она слишком молода и неопытна, и ей надо все внимание уделять учебе.

Вместо этого Анжела взяла ее руку и заставила сесть рядом с собой на тахту.

– Это – трудная жизнь, – сказала она.

– Я знаю, мама. Но только этим я мечтаю заниматься всю свою жизнь.

Анжела отвела взгляд, и Клементина заметила тень печальной улыбки, замершей на ее губах.

– До того, как встретить твоего отца, я несколько лет была фотомоделью, В основном, демонстрация мод на сцене. А также фотографии в каталогах.

– Ты?

– Не надо удивляться, Клемми. Я тоже когда-то была молодой. И довольно хорошенькой. По крайней мере, так считал твой отец.

Клементина взглянула на Анжелу, и мало-помалу разглаживались морщины и исчезали преждевременно поседевшие волосы. Почти наяву различила она под ними голую, трепетную девушку с белокурыми волосами, сияющими синими глазами и ослепительной улыбкой. Странно, но до этого момента она думала о своей матери, как о старой замужней женщине. Ей даже в голову не приходило, что у матери была своя жизнь, своя собственная карьера.

– Я просто потрясена, мама. Вот и все. Я не знала, что ты работала.

Анжела встала и подошла к столу. Внизу лежал слой пыли, и она опустилась та колени, чтобы вытереть ножки стола.

– В твоем возрасте я тоже была независимой и старалась добиться многого. Но потом встретила Дюка и, понимаешь…

– И что? – спросила Клементина, подавшись вперед. Одно упоминание имени ее отца вызвало сильный и живой образ. Она почувствовала даже, как его руки поднимают ее и подбрасывают в воздух. На мгновение, когда она оказывалась совершенно одна и стремительно падала вниз, ее охватывал страх, но потом руки Дюка подхватывали ее, прижимали к сильной груди, она чувствовала его запах – смесь пота и сладковатого одеколона и пива, пролитого на ворот рубашки.

Анжела вытерла ножки и опустилась на ковер.

– Я не знаю, что случилось. Дюк был таким властным, таким потрясающим. Хватило одного его прикосновения, чтобы стали бессмысленными все желания, кроме одного – быть с ним рядом.

Голос Анжелы звучал ровно, и Клементина не могла понять, жалела ли она, что упустила свой шанс, позволила завладеть тем, что принадлежало только ей одной – своей жизнью? И ради чего? Вскоре Дюк оставил ее, Клементине было тогда только четыре года. Ему нужна более независимая женщина, которая может больше ему дать, объяснил он. Клементина встала и подошла к матери. Наклонившись, она поцеловала ее волосы.

– Я никому не позволю ворваться и завладеть моей жизнью. Давным-давно я решила стать звездой и не остановлюсь, пока не добьюсь этого. Если я проиграю сейчас, то приму участие в другом конкурсе, потом еще в каком-нибудь, пока, наконец, не достигну вершины.

Анжела встала и пристально взглянула в решительное лицо дочери.

– И в твоей жизни не будет места мужчине, даже, если ты полюбишь его?

– Ах, мама, не думаю, что я когда-нибудь влюблюсь. Нет, правда. Я недостаточно романтична для этого. Любовь полна закатов и рассветов, бабочек, цветов в раю. Зачем мне все это?

Анжела вздохнула и обняла Клементину:

– Хорошо, Клемми. Я понимаю. И я помогу тебе в этом конкурсе, но постарайся запомнить, что жизнь велика и не предсказуема, все еще впереди. Возможно, я слишком замкнулась и закрылась в одном – в любви, сначала к твоему отцу, а потом к Джону, – но ты, кажется, рискуешь замкнуться в другом. Научись балансировать, дорогая. В этом основная разгадка счастья.

– Ба, посмотрите, кто пришел, – сказала Алекс, подняв глаза от столика, за которым делала Меган маникюр. – Мисс Монтгомери. Ученица одиннадцатого класса средней Линкольнской школы, которая раз в неделю не является на занятия, а растворяется в воздухе, без всяких объяснений.

Клементина села на кровать Меган, все еще покрытую бледно-лиловым покрывалом с оборочками, хотя она множество раз говорила Меган, что оно слишком несолидно для ее возраста. Клементина боялась приходить сюда. Она знала, что в последнее время была не очень хорошей подругой. Меган по-прежнему чувствовала себя обиженной, Алекс злилась, и Клементина заметила их отчужденность, как будто между ними выросла стена, разделявшая друг от друга. Но у нее есть и своя жизнь. Время идет, и пора начинать действовать, если она хочет добиться успеха. Фотомодель должна начинать молодой. Она не могла допустить, чтобы чужие проблемы мешали ее целям, даже если это проблемы ее лучших подруг.