В 1956 году погожим августовским днем тысячи жителей Стокгольма могли видеть необычное зрелище: в гавани, тесной от танкеров и суперлайнеров, медленно, метр за метром, поднимался из синей толщи воды… парусный фрегат. Триста тридцать один год миновал с того дня, когда сорокапушечный корабль «Ваза» был опрокинут ураганным порывом ветра и ушел на дно. Цепкие объятия моря разжали водолазы.
Водолазы…
Людей этой специальности всегда окружал ореол дерзости и риска. Широкогрудые парни первыми шли в черную бездну за тайнами погибших кораблей. С тайны начиналась Экспедиция подводных работ особого назначения — ЭПРОН.
В тридцатые годы не было, пожалуй, в нашей стране мальчишки, который бы не произносил с замиранием сердца это слово. Эпроновцы стояли в одном ряду с челюскинцами, с покорителями полюса. Они поднимали ледоколы со дна полярных морей, снимали с рифов накренившиеся сухогрузы, уходили в воду на рекордные глубины. А ведь не окажись «Черного Принца»…
Впрочем, нынешний читатель, может быть, и не слышал ничего об этой нашумевшей когда-то истории. Я напомню ее.
27 ноября 1854 года у берегов Крыма бушевал шторм. Темно-зеленые валы, грохоча галькой, грудью падали на гранитные скалы, ветер гнул до земли чинары, задувал маячные огни.
Десятки судов английской эскадры, застигнутой в ту ночь штормом на внешнем рейде Балаклавы, были сорваны с якорей и пошли на дно. Среди них винтовой пароход «Принц», на котором находились медикаменты, обмундирование для английской армии, высадившейся в Крыму, и жалованье солдатам: что-то около пяти тысяч рублей золотом.
Шли годы. Как обрастают водорослями борта затонувших кораблей, так обрастала легендами эта катастрофа. «Принц» превратился в «Черного Принца», а пять тысяч рублей — в бочки, набитые золотом.
Искатели приключений и авантюристы всех мастей пытались найти «Черного Принца», но тщетно. Да и техника этих поисков была достаточно примитивной.
Затонувшие сокровища привлекли внимание русского инженера В. С. Языкова. Человек энергичный и предприимчивый, он привлек к этому делу изобретателя Е. Г. Добровольского, и тот сконструировал рабочую камеру с иллюминаторами и выдвижными стальными руками (прообраз теперешних батискафов).
В 1923 году В. С. Языков обратился к Ф. Э. Дзержинскому за разрешением начать поиски. Молодая Советская республика остро нуждалась в золоте. Расчеты, представленные Языковым, показывали, что затраты предстоят незначительные. И решение было принято.
Приказом ОГПУ от 17 декабря 1923 года была создана Экспедиция подводных работ особого назначения. Ее первым начальником стал участник гражданской войны двадцатичетырехлетний чекист Лев Николаевич Захаров.
«Принца» искали полтора года, но так и не нашли. Вернее, были обнаружены обломки мачт, паровой котел и… четыре золотые монеты.
Но зато с первых же дней своего существования ЭПРОН стал приносить ощутимую пользу республике. В середине 1924 года была поднята подводная лодка «Пеликан», затопленная интервентами на самом выходе из одесской гавани, потом на Балтике была извлечена со дна морского английская подводная лодка Л-55…
И вскоре слово «ЭПРОН» стало так же понятно и весомо, как в наши дни слово «спутник».
И каждый молодой военмор тех лет в ответ на каверзный вопрос: «Какое самое длинное в море судно?» — незамедлительно отвечал: «Харьков», ибо нос его находился в Стамбуле, а корма… в Севастополе.
Действительно, в марте 1933 года груженный зерном пароход «Харьков» сел на мель на подходе к Босфору. В грузовые трюмы попала вода, зерно набухло… и «Харьков» буквально разорвало пополам.
Так вот, эпроновцы ухитрились вначале снять с мели и отбуксировать в Севастополь корму парохода, а уж потом нос…
Началась Великая Отечественная война, и ЭПРОН стал составной частью Военно-Морского Флота, ядром его нового подразделения — Аварийно-спасательной службы ВМФ.
В кромешном аду невероятной по тяжести работы, имя которой — Война, бывшим эпроновцам пришлось вырывать у моря новые тайны. Иногда от их разгадки зависела жизнь десятков тысяч моряков… Под бомбежкой, когда гидравлические молоты разрывов били так, что кровь шла из ушей, водолазы обезвреживали фашистские акустические мины. В нескольких десятках кабельтовых от вражеских берегов они ухитрялись поднимать потопленные нами немецкие корабли с неизвестными образцами боевой техники. Так было в 1941 году в Севастополе, в 1944-м на Балтике…
Я еду в соединение кораблей аварийно-спасательной службы и вспоминаю эти случаи и многие другие — и читанные мной, и рассказанные товарищами. За окном электрички стремительно проносятся черные стволы с редкой позолотой последних листьев, влажные от росы валуны.
Дорога поворачивает к морю, поезд останавливается, и я шагаю туда, где из-за невысокой ограды уже покачиваются мачты кораблей и трещат, хлопают по ветру алые ленты вымпелов…
— Героических дел я за последнее время что-то не припомню, — капитан 2 ранга В. А. Десятое морщит высокий лоб. Судя по всему, человек он доброжелательный, и его обескуражила невозможность помочь мне.
Начальник штаба капитан-лейтенант В. В. Захаров был еще более категоричен:
— Все наши дела — будни. Впрочем, поговорите с капитаном третьего ранга Дьяконовым. Он служит здесь давно. Может, что-нибудь и вспомнит.
Но оказалось, что и Дьяконов ничего, как он выразился, «выдающегося» припомнить не может. Сам он только что вернулся из Выборга, где руководил подъемом буксира, затонувшего полтора года тому назад во время шторма.
Невысокий, с мягкими чертами лица, капитан 3 ранга-инженер никак не походил на покорителя глубин. Я, скорее, мог представить его за профессорской кафедрой, чем в скафандре. Мне было тем более легко это сделать, что отец Георгия Михайловича был моим преподавателем в Высшем военно-морском инженерном училище. Дьяконов-младший тоже окончил Дзержинку и вот уже восемнадцать лет служил в АСС.
— Георгий Михайлович, а при подъеме буксира вы встретились с какими-либо трудностями?
— Трудности были, да дуб выручил.
