Я рад, что могу рассказать об отважных военных моряках.

Они служат не на атомном крейсере, не на подводном ракетоносце. Даже на трудяге-тральщике не довелось им побывать. Под их ногами не палуба — клочок суши, затерянный в океане. Но без ведома этих ребят не выйдет в море ни один наш корабль. Военный, гражданский — все равно. И опять-таки без их ведома ни один корабль не войдет в гавань. Потому что служат эти ребята на радиометрических постах Военно-Морского Флота. Я побывал на таком посту, и мой рассказ — об этом.

— Можем вас доставить на пост. Не возражаете? — сказали мне в штабе Северного флота.

Я не возражал.

Десятки раз проходил я мимо него. Черная на закате и серо-зеленая поутру каменная глыба возникала с правого борта, а через какое-то время пропадала в туманной дымке. «Пост прошли», — говорили мне. Это означало, что впереди взбаламученный ветром простор Баренцева моря, ледяное дыхание Арктики…

Во время войны здесь стояли батареи. Ни разу не решились сунуться сюда корабли противника. А между тем всего в нескольких десятках миль от острова огненные блики вспыхивали на скользких от воды скалах и тяжкий грохот прокатывался по каменистому ущелью. Это рвались в бухте Петсамовуомо фашистские транспорты.

В первые месяцы войны гитлеровцы превратили ничем не примечательный порт Линахамари в крепость. На мысу Крестовом установили шестидюймовые орудия, перегородили залив железными ячеями противолодочных сетей. Казалось, было сделано все, чтобы груженные награбленным никелем суда могли беспрепятственно следовать из Петсамо в Германию. Древним путем викингов, через Варангер-фиорд.

Но не вышло. 26 августа 1941 года подводная лодка М-172 под командованием капитан-лейтенанта Фисановича прорвалась на рейд Линахамари. Первой же торпедой был пущен на дно транспорт, на обратном пути из фиорда «малютка» торпедировала фашистскую яхту.

Вошел в историю подводного плавания дерзкий рейд «малютки», которой командовал капитан-лейтенант Николай Стариков. Под прикрытием темноты она проникла в Линахамари и торпедировала два стоявших под погрузкой транспорта. Но когда лодка стала пробираться к выходу, по обшивке заскрежетал металл. Лодка клюнула носом, потом повалилась на корму. Противолодочная сеть! Казалось, лодка обречена. Но выдержка и профессиональное мастерство командира сделали свое дело. Произошло, казалось, невероятное: лодка вырвалась из сети и пришла в базу.

И вот теперь мне предстояло ступить на его землю. Впрочем, какая земля могла удержаться на спине каменного кита?

Катер ткнулся в деревянный причал и сразу же прижался к его желтым на солнце бревнам. Погреться. Сразу же за причалом начиналось озерцо, поросшее по берегам чахлой, пожухлой травой.

— Как оно называется?

— Могильное.

Вот этого я не ожидал! Известное всем натуралистам мира озеро, где причуды природы образовали пять никогда не перемешивающихся слоев воды — от пресной до горько-соленой, — походило на пруд где-нибудь в Подмосковье…

О Могильном я был наслышан с первых дней своей службы на Севере. Глубина озера достигала двадцати метров, и оно никоим образом не сообщалось с морем. От бухты его отделял пятиметровый барьер из гальки. Во всяком случае, многочисленные исследователи никаких видимых выходов не обнаружили. Откуда же появилась в озере морская вода? И еще более удивительный слой красных бактерий? Десятки версий высказывались по этому поводу. Как, впрочем, и по другому — откуда в Могильном пресноводная… треска? Нигде в мире не водилось такой рыбы.

Озеро млело под неярким полярным солнцем и, было похоже, ни о каких своих секретах рассказывать не собиралось.

Причал находился на восточной оконечности острова, радиометрический пост — напротив.

Посты СНИС, как правило, находились в отдалении от главных сил флота, порою на таких точках, куда не то что корабль — шлюпка еле подойдет. Ребята там служили крепкие, просоленные штормами.

Сигнал надвигающейся опасности — знаменитое штормовое предупреждение — передавали они, посты СНИС. Получив этот сигнал, корабли спешили укрыться в гавани, зябко ежились опустевшие рейды. И только моряки постов СНИС оставались один на один с разъяренным океаном…

В годы войны на Эзеле и Даго, Херсонесе и Тендре снисовцы первыми встречали врага, а уходили последними…

В послевоенные годы эти традиции продолжали жить на продутых ветрами постах. Да и суть службы вроде не менялась. Но вот флот начал уходить в дальние плавания. И стало ясно, что маленьким постам не под силу поддерживать связь с кораблями, разбросанными по необъятной акватории Мирового океана. Другая служба флота взяла на себя эту нелегкую работу. Постам было поручено только наблюдение, и называться они стали радиометрическими. Потому что к всевидящим глазам сигнальщиков прибавилась радиометрия: гидроакустика и радиолокация… Ни на одном из постов СНИС прежде я так и не смог побывать. Все было недосуг. Теперь предстояло познакомиться с их преемниками.

Газик хрипло откашлялся и, натужно дыша, полез в гору. Въехали на плато. От обилия цветов зарябило в глазах. Белые островки ромашек, лиловые — иван-чая. То там, то здесь кудрявились карликовые березы. Их ветки были осыпаны светло-зелеными круглыми листьями. Казалось, медные пятаки приклеены к маленьким, изогнутым стволам.

— Летом здесь хорошо, — сказал капитан 2 ранга Трухин. Этот и другие острова были его заведованием.

— А вот и пост! — Трухин указал на одноэтажный каменный дом и несколько строений за ним.

Собственно, здесь дорога и кончалась. Дальше начинался океан. Я наклонился над обрывом. Игрушечные волны разбивались о камни, в голубом воздухе кружили бакланы…

— Поберегитесь, триста метров, — предупредил Трухин. Да я и сам видел: высоковато…

Крепкотелый капитан-лейтенант с аккуратно причесанными волосами привел меня в небольшую комнату, показал на одну из двух коек.

— Это будет ваша. Вечером прошу домой, на чашку чая. «Домой» означало следующую по коридору дверь. За нею располагалась казенная квартира командира поста Виктора Васильевича Крашенинникова. Постоянной, на материке, он не обзавелся, ибо был распределен на пост сразу после училища…