После смерти Екатерины Зубов считал себя погибшим. Еще до его возвышения ему случилось раз почтительно посторониться перед собакой Его Императорского Высочества, наследника престола. Но потом, сделавшись крайне дерзким, он ни с кем не стеснялся. Впоследствии он намекал, что поступал так по приказанию императрицы: она желала, чтоб он так обращался с людьми, и выходки его обезьяны одобрялись государыней. Может быть он и не лгал, может быть Екатерина была права, заставляя таким образом рабскую толпу своих подданных уважать ее фантазии. Не знал ли или не догадывался ли Павел об этом? Странное со всеми другими, его поведение с фаворитом вызывает сомнение!

Екатерина умерла 6 (17) ноября 1796 года. Скрывшись у своей сестры Жеребцовой, Зубов не выходил в продолжение десяти дней, представляясь больным и ожидая от нового Государя решение своей судьбы. Подошел день 28 ноября, который праздновался некогда с таким великолепием. Неожиданно в пустынные покои вчерашнего победоносца явился посланец двора: император давал знать экс-фавориту, что он велел приготовить ему дом на Морской и собирается завтра напиться у него там чаю. Зубов нашел на Морской улице комфортабельный дом с полным убранством, с посудой, экипажами и лошадьми. На другой день явился Павел с женой. Бывший фаворит бросился к его ногам; Павел поднял его со словами русской пословицы: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Он взял бокал шампанского и говоря: «Желаю тебе столько благополучия, сколько капель в этом стакане», отпил полбокала. Затем он подал его императрице, а потом разбил, чтобы этим обычаем страны выразить искренность своих чувств. Зубов снова упал к его ногам, и монарх снова произнес слова: «Кто старое»... – Императрица не вымолвила ни слова и казалась не особенно довольной этими излияниями, но император не отклонился от своих намерений и, обращаясь к ней, сказал: «Разлей чай, ты ведь знаешь, у него нет хозяйки». Она повиновалась и налила чаю также двум адъютантам, сопутствовавшим их величествам, а когда они поставили стаканы на поднос, Павел заметил: «Что это? Вы обыкновенно пьете по две чашки. Она вам нальет еще».

Зубов был поражен и в восторге. Но не долго пришлось ему радоваться: 27 января он был отрешен от всех должностей, его имения секвестрованы, и он получил позволение, иначе говоря приказание, отправиться путешествовать. Некоторое время провел он в Германии; в Теплице влюбился на минуту в прелестную эмигрантку, графиню де ла Рош-Эмон; потом, встретив двух курляндских принцесс, самых богатых наследниц Европы, начал ухаживать за одной из них. Лишенный княжества и оскорбленный ранее фаворитом, отец с негодованием отказал ему. Зубов имел намерение увезти девушку, но приказание Павла вернуться в Россию расстроило этот план. За время отсутствия друзья заступились за него: Пален, несмотря на все благодеяния Павла, замышлявший гибель императора, нуждался в сообществе человека, готового, как ему казалось, принять участие в авантюре и в преступлении. И действительно, 12 марта 1801 года Зубов находился в числе убийц несчастного Павла. Ожидаемой награды за это он не получил: Александр I холодно обошелся с ним. Он снова отправился в Германию. В следующем году, в Теплине же, он имел неприятную историю с шевалье де Сакс (сыном принца Ксавье графа де Люзас, дяди Людовика XVI). Спасшийся в России во времена революции, шевалье в 1794 году поссорился с князем Николаем Щербатовым. Дуэль не состоялась по вине князя; но была устроена западня, при участии Зубова: из этой свалки шевалье вышел живым, но изуродованным. Оставив поневоле Россию, он по газетам вызывал своих противников; но только случайная встреча на водах могла заставить Зубова ответит на вызов. Бывший фаворит сыграл при этом плачевную роль. Взяв предлогом свое неумение владеть пистолетом, оружием, выбранным секундантами обеих сторон, он отказался стать на свое место. Когда противник предложил драться на саблях, с Зубовым сделалось дурно. Щербатов заменил его и убил на месте бедного шевалье.

Последующие долгие годы этой неславной жизни мало известны: они прошли в замке Шавли, имении, доставшемся Зубову при разделе Польши и возвращенном экс-фавориту Павлом. Его братья, Валерьян до 1804 г. и Николай до 1814 г., занимали без всякого блеска высокие места в армии. Платон заботился только об управлении имениями и о накоплении денег: он сделался скупым и бессердечно притеснял своих крестьян. В 1807 г. Александр I, проезжая имением бывшего фаворита, был поражен нищенским видом деревень и плохим состоянием крестьян. Он приказал губернатору провинции положить конец злоупотреблениям, от которых страдали несчастные. Зубов жил одиноко, мучимый страхом смерти до того, что одно это слово, случайно произнесенное, заставляло его убегать и на три дня запираться в своей комнате. В пятьдесят лет он казался дряхлым стариком, Впрочем, в это время ему случилось безумно влюбиться. Заметив на улицах Вильны молодую девушку, дочь мелкого окрестного помещика, он поручил своему управляющему Братковскому привести ее. При полном неуспехе Братковского Зубов заупрямился, предлагал за обладание девушкой огромные суммы и, наконец, решился на женитьбу. Текла Валентинович стала княгиней Зубовой, а через год ее муж умер, оставив ей двадцать миллионов, которые уже давно бесполезно лежали в кладовых его дома.

Таков был конец последнего великого человека, открытого, воспитанного и любимого Екатериной.

Умственная жизнь при дворе Екатерины. Философы. [50]

I. Философия и самодержавие. – Задача, которую предстоит решить. Прошлое и настоящее. – II. Иллюзия и действительность. – Исповеди. – Обмен мыслей или обмен услуг? – Заказы памфлетов и посылки часов. – Лесть и ложь. – Петербургская Богоматерь и Като. – Почему Вольтер не поехал в Петербург. – III. Великий француз и Франция. – Раздел Польши. – Увлечение эллинизмом. – Не обскурант. – IV. Превосходство Екатерины. – Что она берет у философии и философов. – После смерти Вольтера. – Заключительное слово.

Представьте себе одного из африканских властителей, с которыми последние события близко познакомили нас – какого-нибудь Бенгазина, до прибытия генерала Додса. Надо предположить, что он очень занят своими правами, твердо отстаивает законы и обычаи, – одним словом, по-своему, очень консервативен. Представьте, что личный интерес, более или менее понятный, заставляет его войти в сношения с влиятельными людьми Европы. Думаете ли вы, что он счел бы препятствием для этих полезных для него сношений в то, что эти люди в своем отечестве считаются революционерами, приверженцами четвертого сословия, коммунальной автономии или какого-нибудь иного социального или политического постулата? Конечно, нет! Сам по себе этот факт не имел бы в глазах обитателя черного континента интереса и не казался бы ему опасным для устойчивости его политического и социального здания, построенного там, в девственных лесах, на совсем другом фундаменте. С другой стороны, и европейские люди, как бы они не были либеральны дома, стеснились ли бы ответить на его предложения – особенно если это им выгодно – рассуждениями более или менее верными о государственном устройстве земли этого экзотического варвара, так далекого от их политического и социального идеала? Без сомнения, нет.