Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Очерки завершают галлерею образов слуг, созданную Гончаровым (Елисей в «Счастливой ошибке», Авдей в «Поджабрине», Евсей в «Обыкновенной истории», Фаддеев в «Фрегате «Паллада», Захар в «Обломове», Егор в «Обрыве» и др.).

В «Слугах старого века» наиболее значителен образ Матвея, человека, физически и духовно искалеченного крепостным правом.

Либеральные журналы сочувственно откликнулись на новое произведение маститого писателя. Например, рецензент «Вестника Европы», вероятно сам редактор журнала Стасюлевич отмечал в524 очерках «руку мастера, сохранившего на протяжении более полувека те художественные приемы, которые сделали его одним из наследников пушкинской прозы». Особенно внимательно остановился он на образе Матвея, указывая, что, при всех противоречиях этого характера, в нем «преобладает одна черта: жажда воли, доходящая до страсти» (1889, № 4).

Реакционная газета «Новое время» отмечала «яркость и законность» первых двух набросков.

Критик демократического лагеря Шелгунов в «Очерках русской жизни» отмечает несозвучие эпохе этого произведения, первоначальные зарисовки которого сделаны несколькими десятилетиями ранее: в конце 80-х годов такие очерки «могут пойти только в «Ниве». Для Шелгунова наиболее ценным в очерках является «авторская исповедь», как он называет предисловие. Постановка темы в «Слугах» кажется ему мелкой и несовременной, он воспринимает эти очерки как «сатиру на лакеев» («Русская мысль», 1888, № 6).

Салтыков-Щедрин в это время продолжал писать «Пошехонскую старину», и в марте 1888 г., после двухмесячного перерыва, в «Вестнике Европы» появилась восьмая глава хроники, «Тетенька Анфиса Порфирьевна», с огромной силой разоблачающая ужасы крепостничества. По воспоминаниям Пантелеева, Щедрин прямо противопоставлял свое отношение к теме гончаровскому: «Вот я ему покажу настоящих слуг прошлого времени» (Л. Ф. Пантелеев, Из воспоминаний прошлого, «Academia», 1934, стр. 529).

– ---

К стр. 325. Апокалипсис – раннехристианское мистическое произведение, в котором излагаются «откровения» (апокалипсис – по-гречески – откровение), фантастические видения о судьбах мира и человечества.

К стр. 327. «Юрий Милославский» – см. прим. к стр. 125.

К стр. 329. Плещут волны Флегетона […] Из Аида бога мчат… – Начало стихотворения Пушкина «Прозерпина» (1824). Флегетон в греческой мифологии – огненная река, окружающая подземное царство. Тартар – темная бездна, так же отдаленная от земли, как земля от неба. Плутон – бог подземного мира, «царства теней», аида. Пелион – гора в древней Греции.

К стр. 347. …«и денег и белья моих рачители…» – неточная цитата из «Послания к слугам моим…» (1763) Ф. И. Фонвизина.

«Иных уж нет, а те далече» – см. последнюю строфу восьмой главы «Евгения Онегина» А. С. Пушкина.

К стр. 362. Тогда действительно в высших сферах был затронут525 этот вопрос. Но наступившие политические события в Европе отодвинули его на второй план. – Вопрос об освобождении крестьян стал на очередь дня сразу же после восстания декабристов. Особый секретный «Комитет 6 декабря 1826 г.» при всем своем страхе перед крестьянской революцией не ставил, однако, вопроса о полном уничтожении крепостного права, а требовал лишь частичных преобразований. Даже отдельные предложения «Комитета 6 декабря», а вслед за тем еще восьми секретных комитетов, ограничить в какой-то мере помещичьи права не отвечали требованиям крепостнического большинства. Европейская революция 1848 г. обострила правительственную реакцию в России. В речи петербургскому дворянству 21 марта 1848 г. царь объявил, что дворянское землевладение «вещь святая», а самая мысль об ограничении крепостного права «нелепа» и «безрассудна». И все же «сила экономического развития, втягивавшего Россию на путь капитализма», заставила помещиков в 1861 г. согласиться на «освобождение» крестьян; несмотря на грабительский, крепостнический характер крестьянской реформы, она явилась «шагом по пути превращения России в буржуазную монархию» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 17, стр. 95).

ПО ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ

Впервые опубликовано в журнале «Русское обозрение», 1891, № 1, по тексту которого и печатается. Неполные копии очерка с поправками и вставками Гончарова хранятся в рукописном отделе Института русской литературы АН СССР в Ленинграде.

Очерк «По Восточной Сибири» – последнее произведение Гончарова, опубликованное при жизни.

Тематически очерк примыкает к «Фрегату «Паллада», дополняя повествование о кругосветном путешествии главой о пребывании в Якутске и Иркутске. Гончарову пришлось задержаться в Якутске в связи с болезнью, явившейся следствием тяжелого пути из Аяна в Якутск, который описан в одной из последних глав «Фрегата «Паллада», а также в письме к Майковым от 14 сентября 1854 г. («Литературное наследство», № 22-24, стр. 415-416).

Восточная Сибирь при царизме была местом ссылки. Однако в очерках «Фрегат «Паллада», написанных в годы усилившихся цензурных гонений, нет упоминаний о ссыльных революционерах. В настоящем очерке Гончаров пишет и о своем посещении декабристов, и о «государственном преступнике» Петрашевском, и даже приводит стихи Рылеева о Якутске, чего в 50-е годы цензура не пропустила бы.526 Тема очерка уже не путешествие, а якутское и иркутское общество. На первом плане стоят две фигуры: Иннокентия, архиепископа якутского, алеутского и курильского, и генерал-губернатора Восточной Сибири (с 1847 по 1861 г.) Н. Н. Муравьева.

Иннокентий (Иван Евсеевич Павлов-Вениаминов, 1797-1879) в течение сорока пяти лет был священником, а затем архиепископом в самых отдаленных и суровых районах России, ему принадлежат также географические и этнографические «Записки об островах Уналашкинского отдела» (1840). Впервые Гончаров дает характеристику Иннокентию в письме Майковым, написанном в январе 1855 г., то есть сразу же после первого знакомства с архиепископом: «Тут бы увидели русские черты лица, русский склад ума и русскую коренную, но живую речь. Он очень умен, знает много и не подавлен схоластикою, как многие наши духовные, а все потому, что кончил учение не в академии, а в Иркутске и потом прямо пошел учить и религии и жизни алеутов, колош, а теперь учит якутов. Вот он-то патриот. Мы с ним читывали газеты, и он трепещет, как юноша, при каждой счастливой вести о наших победах» – имеется в виду ход событий Крымской войны («Литературное наследство», № 22-24, стр. 420).

Гончаров, всегда противопоставлявший бездействующим обломовым предприимчивых и деятельных работников, высоко оценивает Н. Н. Муравьева (1809-1881). Это «человек бодрый, энергичный, умный до тонкости и самый любезный из русских людей, – пишет Гончаров в том же письме к Майковым. – […] Имя его довольно популярно у нас: все знают, как сильно и умно распоряжается он в Сибири, не секрет уже и то, что он возвратил России огромный и плодоносный лоскут Сибири по реку Амур включительно» (там же). П. А. Кропоткин, служивший в те годы в Сибири, в «Записках революционера» также рассказывает об уме и «обаянии» Муравьева, отмечая в то же время, что этот сторонник «крайних мнений», «не вполне удовлетворявшийся демократической республикой», был «деспотом в душе» (изд. «Academia», 1933, стр. 111).

Этим положительным отзывам противостоит несравненно более справедливая оценка генерал-губернатора Восточной Сибири, принадлежащая вольной русской прессе. «Колокол» писал в 1860 г. о «тиранстве сибирского Муравьева». Такую же характеристику Муравьева мы находим в переписке декабриста Завалишина («Русская старина», 1881, №№ 9 и 10) и в письмах Петрашевского (см. «Голос минувшего», 1915, №№ 1, 3, и 5, «Петрашевцы в воспоминаниях современников», 1926, стр. 139-143, В. Лейкина, «Петрашевцы», М. 1924, стр. 82-83), где приведено немало фактов произвола Муравьева.527 Попытки выступить против колонизаторских методов освоения Амура, против разорения местных жителей, деспотизма и бесконтрольной власти Муравьева привели к тому, что петрашевец Львов был уволен со службы в Главном управлении Восточной Сибири, а Петрашевский выслан из Иркутска в глухую деревню.

131
{"b":"98159","o":1}