– Как вам известно, отец Бек, мне не разрешается покидать пост ни при каких обстоятельствах.

– Хорошо. – Ланге примирительно улыбнулся. – По крайней мере, хоть что-то вы делаете правильно. Пожалуйста, покажите, как пройти в кабинет отца Донати.

Гвардеец замялся, не зная, как поступить, но потом все же указал Ланге дорогу. В папских апартаментах никого не было, кроме подметавшей пол пожилой монахини. Она лишь улыбнулась посетителю, когда он, миновав дверь в кабинет Донати, вошел в соседнюю комнату.

Закрыв за собой дверь, Ланге остановился, привыкая к полумраку. Тяжелые шторы были опущены, скрывая открывающийся за ними вид на площадь Святого Петра, и комната казалась погруженной в глубокую тень. Пройдя по незатейливому восточному ковру, Ланге приблизился к письменному столу. Остановившись у стула с высокой спинкой, он провел ладонью по плюшевому чехлу и осмотрел письменный стол, чересчур скромный для столь влиятельного человека. Пресс-папье. Цилиндрический стаканчик для ручек и карандашей. Стопка разлинованной бумаги, белый телефон со старомодным наборным диском. Подняв голову, Ланге увидел картину с изображением Мадонны. Она будто наблюдала за ним из тени.

Ланге опустил руку в нагрудный карман, вытащил конверт и бросил его на стол. Конверт упал с приглушенным металлическим звуком. Незваный гость еще раз огляделся, повернулся и быстро вышел из комнаты.

В коридоре Ланге замедлил шаг и сурово взглянул на часового.

– Вы обо мне еще услышите, – бросил он и исчез за поворотом коридора.

Письменный стол в кабинете государственного секретаря Марко Бриндизи разительно отличался от своего скромного папского собрата – большой, антикварный, с изогнутыми ножками и золотой инкрустацией. Люди, стоявшие перед ним, обычно испытывали определенное неудобство, что как раз и отвечало целям Бриндизи.

В данный момент он сидел в кабинете совершенно один, сложив ладони домиком и глядя в пустоту. Несколько минут назад, стоя у окна с видом на площадь Святого Петра, кардинал видел, как папский кортеж устремился по направлению к реке по виа делла Кончиляционе. Сейчас они, вероятно, уже подъезжали к синагоге.

Взгляд кардинала переместился на экраны телевизоров, стоящих вдоль противоположной стены. Его целью всегда было восстановление былого могущества и влияния католической церкви. Того могущества и влияния, которыми она пользовалась в Средние века. Вместе с тем Марко Бриндизи считал себя вполне современным человеком. Давно ушли в прошлое дни, когда ватиканские бюрократы писали свои меморандумы на пергаменте чернилами и гусиным пером. Бриндизи потратил миллионы на усовершенствование аппарата своего секретариата, в результате чего эта бюрократическая машина превратилась в подобие нервного центра современного государства. Он переключил телевизор на международную службу Би-би-си. Наводнение в Бангладеш, тысячи погибших, сотни тысяч лишились крова. Бриндизи кивнул – Ватикан сделает пожертвование через свои благотворительные организации на облегчение страданий несчастных. Он включил второй телевизор, настроенный на РАИ, главный итальянский телеканал. Третий телевизор принимал Си-эн-эн.

Бриндизи пригрозил, что не станет сопровождать папу в постыдной и унизительной поездке в синагогу, и сдержал слово. И вот результат: все полагают, что сейчас он уединился, чтобы написать прошение об отставке. Составленное в мягких тонах, оно не поставило бы в неловкое положение Святой престол и не дало бы повода для грязных спекуляций, распространяемых обычно кучкой идиотов из ватиканского пресс-корпуса. Если бы он желал подать в отставку, то выразил бы в этом письме глубокое желание вернуться к пасторской деятельности, заботиться о вверенной ему пастве, крестить детей и ухаживать за больными.

Любой человек, мало-мальски знакомый с внутренней жизнью Ватикана, счел бы такое прошение грандиозным обманом. Марко Бриндизи учился, работал и жил для того, чтобы управлять бюрократической машиной курии. Мысль о том, что он добровольно откажется от своей власти, была совершенно абсурдной для всех, кто знал кардинала. Никто бы не поверил такому прошению, и Бриндизи не имел ни малейшего намерения писать его. Кроме того, думал он, человек, который приказал бы ему подать в отставку, вряд ли прожил бы очень уж долго.

Напиши он такое письмо, оно вызвало бы немало неудобных вопросов после убийства папы. Каковы были отношения между двумя самыми могущественными в Ватикане людьми в последние недели? Не испортились ли эти отношения? Не выигрывает ли что-либо государственный секретарь от смерти главы церкви? Нет прошения об отставке – нет и неудобных вопросов. Наоборот, благодаря умело организованным утечкам информации кардинал Бриндизи предстанет в глазах общественности ближайшим другом и сторонником папы, проводником его идей в курии, человеком, который всегда восхищался понтификом и пользовался его полным доверием и уважением. Будучи опубликованными, такие материалы, несомненно, обратят на себя внимание кардиналов, когда те соберутся на следующий конклав. Привлечет их и то, как умело и осторожно воспользуется государственный секретарь своей временной властью в первые, самые тяжелые для церкви дни после гибели папы. В столь ответственный период конклав вряд ли захочет возводить на престол постороннего. Следующим папой должен стать человек из курии, а курия выдвинет кандидатом государственного секретаря Марко Бриндизи.

Из сладкого транса его вырвал голос комментатора, сопровождавший телекартинку РАИ: папа Павел VII входит в Большую римскую синагогу. Бриндизи закрыл глаза. Он видел другое: Бэккет у алтаря в Кентербери.

Неужто никто не избавит меня от этого вредного попа? Пошлите ваших четырех рыцарей, Карло. Пусть его зарубят.

Кардинал Марко Бриндизи увеличил звук и стал ждать сообщения об убийстве папы.

Большая римская синагога: по-восточному пестрая, возбужденная, ожидающая. Габриель занял место в передней ее части, рядом с алтарем. Руки за спиной, плечи прижаты к холодной мраморной стене. Отец Донати стоял в шаге от него, напряженный и раздражительный. Занятая позиция позволяла ему видеть весь зал. В нескольких футах – группа кардиналов в ярких алых сутанах, внимательно прислушивающихся к словам главного раввина. Сразу за кардиналами разместились беспокойные сотрудники ватиканского пресс-корпуса. Остальные места занимали рядовые члены еврейской общины Рима. Зал замер, когда со своего стула наконец поднялся глава католической церкви.

Габриель с трудом подавил желание обернуться. Его взгляд снова и снова прочесывал помещение. То же самое делал и стоящий невдалеке Карл Брюннер. На мгновение их взгляды пересеклись. Нет, решил Габриель, опасность исходит не от него.

Папа начал с того, что поблагодарил лично главного раввина и всю общину в целом за любезное приглашение выступить здесь в этот день. Затем выразил свое восхищение красотой синагоги и особо подчеркнул, что христиан и иудеев объединяет общее наследие. Следуя примеру своего предшественника, он назвал евреев старшими братьями римских католиков. Между родственниками всегда существуют особые отношения, особая связь, способная прерваться при отсутствии должной заботы и внимания. В последние два тысячелетия братья слишком часто ссорились, что имело катастрофические последствия для еврейского народа. Папа говорил без бумажки, и аудитория слушала его, как завороженная.

– В апреле тысяча девятьсот восемьдесят шестого года мой предшественник, папа Иоанн Павел Второй, пришел в эту синагогу, чтобы перекинуть мост через то, что разделяет наши две общины, и начать процесс выправления отношений. За минувшие с тех пор годы проведено немало работы. – Он подождал, словно вслушиваясь в тяжелую, гнетущую тишину зала. – Но сделать нужно еще больше.

Эти слова были встречены теплой волной прокатившихся по синагоге аплодисментов. Присоединились к ним и кардиналы. Отец Донати толкнул Габриеля локтем в бок и, наклонившись, прошептал: