Даже сейчас, по прошествии многих лет, в ушах стоял крик друга.

– Ты опоздаешь на самолет!

– Дай мне минуту.

– Ты пропустишь свой рейс.

– Я же сказал, дай мне минуту!

– Да что с тобой? Этот ублюдок заслуживал смерти!

– Ты не видел его лица, Бени. Ты не видел его чертова лица!

На протяжении последующих восемнадцати месяцев группа Шамрона уничтожила дюжину членов «Черного сентября». Габриель лично убил шестерых. Когда все закончилось, Бенджамин вернулся к академической карьере. Габриель тоже хотел вернуться в школу искусств, но призраки убитых им людей отвратили его от письма, поэтому он оставил Лию в Израиле и переехал в Венецию, чтобы изучать искусство реставрации под руководством Умберто Конти. В этом увлечении он нашел исцеление. Конти, ничего не знавший о прошлом Габриеля, похоже, понимал это. Нередко поздними вечерами он приходил в комнату ученика в развалюхе-гостинице и вытаскивал его на улицу. Они гуляли по городу, и Конти показывал ему настоящее искусство. Как-то, когда они стояли перед алтарем великого Тициана в церкви Фрари, Конти схватил Габриеля за руку.

– Человек, довольный собой, может стать неплохим реставратором, но не великим. Только тот, чье собственное полотно безнадежно загублено, способен стать поистине великим реставратором. Для тебя это медитация. Ритуал. Придет время, и ты станешь великим реставратором. Ты превзойдешь меня. Я в этом уверен.

Конти, конечно, не знал об этом, но практически то же самое сказал Габриелю Шамрон в ту ночь, когда отправил его в Рим, чтобы убить своего первого палестинца.

Ровно в половине седьмого Габриель стоял у входа в «Атцингер». Сначала туман, повисший над Амалиенштрассе, прорезал свет фары профессорского велосипеда. Затем выплыл неясный силуэт, проявились ритмично работающие ноги и развевающиеся над оттопыренными ушами седые, напоминающие крылья волосы. За спиной у профессора висела коричневая кожаная сумка.

Однако симпатия, вызванная столь демократичной и внушающей доверие манерой появления, быстро испарилась. Подобно многим немецким интеллектуалам, Гельмут Бергер изображал человека, проведшего весь день в тяжелой борьбе с существами куда более низкого интеллекта. Он сразу заявил, что ограничен во времени и может позволить себе только бокал пива, однако при этом предложил Габриелю заказать что-нибудь из меню. Габриель заказал минеральную воду, что немец, похоже, воспринял едва ли не как оскорбление.

– Мне очень жаль, что все так случилось. Примите мои соболезнования. Ваш брат – точнее, сводный брат – пользовался большим уважением на факультете. Его смерть стала потрясением для нас всех. – Он проговорил это без малейшего намека на сколь-либо подлинное чувство, как будто и сами слова принадлежали не ему самому, а были написаны студентом-выпускником. – Чем могу помочь вам, герр Ландау?

– Правда ли, что Бенджамин взял отпуск?

– Верно. Он работал над очередной книгой.

– Знаете ли вы, какова была тема книги?

– Вообще-то нет.

– Неужели? – Габриель искренне удивился. – Человек берет отпуск, чтобы работать над книгой, даже не сообщив вам, чему посвящено его исследование?

– У нас такое не практикуется, но Бенджамин с самого начала проекта проявлял большую скрытность.

Настаивать не имело смысла, и Габриель слегка изменил тему разговора.

– Вам известно что-нибудь об угрозах, которые получал мой сводный брат?

– Таких угроз было много. Бенджамин поддерживал теорию о коллективной вине немцев за события военного времени, и такие взгляды, надо сказать, не способствовали его популярности.

– Вы, похоже, тоже не разделяете его точку зрения?

Профессор пожал плечами.

– Несколько лет назад я написал книгу о роли германской католической церкви в годы войны. Бенджамин не согласился с моими выводами и выразил свое мнение публично и весьма резко. Для нас обоих то было не самое приятное время.

Гельмут Бергер посмотрел на часы.

– Прошу извинить, но у меня еще одна деловая встреча. Что еще вы хотели бы узнать? Может быть, что-то, имеющее более непосредственное отношение к предмету вашего расследования?

– В прошлом месяце Бенджамин ездил в Италию. Вы, случайно, не знаете, с какой целью? Не была ли эта поездка как-то связана с работой над книгой?

– Не имею ни малейшего представления. Видите ли, доктор Штерн обычно не уведомлял меня о своих планах заранее. – Профессор допил пиво и поднялся. Урок окончен, все свободны. – Еще раз примите мои соболезнования, герр Ландау. Желаю успеха в вашем предприятии.

«Черта с два ты мне желаешь успеха», – подумал Габриель, провожая взглядом Гельмута Бергера, который, выйдя из бара, сел на велосипед и уехал.

Возвращаясь в отель, Габриель заглянул в большой книжный магазин на южной стороне студенческого квартала. Остановившись на мгновение у плана магазина, он поднялся на второй этаж и прошел в секцию, отведенную для страноведческой литературы, где быстро отыскал карту Северной Италии.

Габриель расстелил ее на ближайшем столике, после чего достал из кармана почтовую открытку. Отель, в котором останавливался Бенджамин, находился в небольшом городке Бренцоне. Судя по фотографии, городок располагался на берегу одного из северо-итальянских озер. Начав с запада, Габриель медленно продвигался на восток, считывая названия маленьких городков и деревушек, облепивших каждое из озер – Маджоре, Комо, Исео и, наконец, Гарда. Бренцоне. Вот и он. На восточном берегу Лаго ди Гарда, примерно на полпути между выступом у южного края и напоминающим формой кинжал мысом на северной оконечности.

Габриель сложил карту и спустился на первый этаж, где стояла касса. Через минуту он уже вышел на улицу через вращающиеся двери, положив карту вместе с открыткой в карман пальто, и привычно скользнул взглядом по тротуару, припаркованным машинам и окнам окружающих зданий.

Повернув налево, он направился к отелю, раздумывая о том, почему детектив Аксель Вайс сидит в кафе как раз напротив книжного магазина и с какой целью полицейский вообще следит за ним в самом центре Мюнхена.

Габриель мог без особого труда избавиться от слежки или же дать понять немцу, что тот обнаружен, но, подумав, решил не выдавать пока своего профессионализма. В глазах Акселя Вайса он оставался Эхудом Ландау, братом убитого историка Бенджамина Штерна, и никем больше – и именно поэтому факт слежки представлялся еще более любопытным.

Он вошел в отель на Максимилианштрассе. Позвонил по висевшему на стене в фойе телефону. Снова вышел на улицу и продолжил путь. Полицейский не отставал; он шел по противоположной стороне улицы, держась метрах в пятидесяти от объекта наблюдения.

Габриель направился прямо к отелю. Забрал у портье ключ от номера и поднялся на лифте на свой этаж. В комнате уложил одежду в черный кожаный портфель, потом достал из сейфа полученное в израильском консульстве досье и конверт с очками Бенджамина и убрал их в дипломат. После этого он выключил свет, подошел к окну и раздвинул шторы. На другой стороне улицы стояла машина. За ветровым стеклом мерцал огонек сигареты. Вайс. Габриель отошел от окна и сел на край кровати, ожидая телефонного звонка. Телефон зазвонил через двадцать минут.

– Ландау.

– Угол Зайцштрассе и Унзольдштрассе, южнее Принцрегентен. Знаете, где это?

– Да. Назовите номер.

Номер состоял из девяти цифр. Габриель не стал их записывать.

– Ключи?

– Как обычно. Задний бампер, со стороны тротуара.

Габриель надел пальто, забрал портфель и дипломат, спустился в фойе и объяснил ночному портье, что выписывается.

– Вызвать такси, герр Ландау?

– Нет, меня заберут. Спасибо.

Портье положил на стойку счет. Габриель расплатился одной из кредитных карточек Шамрона и вышел. На улице он повернул налево и быстро зашагал по тротуару, держа в одной руке дипломат, а в другой – портфель с одеждой. Секунд через двадцать до него донеслись негромкие звуки – это открыли и закрыли дверцу автомобиля. За этими звуками последовали другие – приглушенный шорох торопливых шагов по сырым камням Аннаштрассе. Желание оглянуться было велико, но Габриель удержался.