Пол уселся в кресло-качалку в прохладной синей тени крыльца Административного Здания, положив ноги на неошкуренное бревно перил, и приготовился ждать.

Огоньки, развешанные вдоль дорожек, начали зажигаться и гаснуть — безмолвный сигнал, что последнее судно собирается уходить на остров.

Послышались смех и хруст быстрых шагов по гравию — из-за деревьев появилась пара, бегущая к пристани. Они обнимали друг друга за талию, и их упорное нежелание разомкнуть объятия делало их передвижение столь же лишенным грации, как бег в мешках. Полу, имеющему длительный опыт, преподанный ему искусной Анитой, и понимающему, что все это должно походить на чудесный танец, если только вести себя надлежащим образом, больно было следить за этим неуклюжим ухаживанием. Оно раздражало Пола.

И вот она заставила его замедлить шаг, и их силуэты стали более четкими на фоне деревьев в лунном свете. Пол был уверен, что прощальный поцелуй будет смазан, но благодаря ее сноровке они остановились и сделали все как следует. Молодцы.

Пол следил за ними и все больше отождествлял себя с этим мужчиной. Пол всегда любил следить за подобными моментами у других, и его стремление к этому в данный момент было особенно острым. Поскольку вся его прошлая жизнь отошла в прошлое, а новая, какой бы она ни была, еще не началась, он с жадностью жаждал любви — любви Аниты, живо представляя себе эту любовь, искупляющую — любую любовь, которая может быть доступна ему сейчас же, немедленно.

Теперь она тихо шла обратно, задумчивая, удовлетворенная. Великолепно.

Лампы зеркала-ловушки вспыхнули. Женщина разгладила брюки на бедрах и поправила прядь волос. Она надолго замешкалась перед зеркалом, поворачиваясь то так, то эдак, явно довольная тем, какою она может быть, формой своих грудей, несправедливо упрятанных под глухой зеленой рубашкой с надписью «Капитан», вышитой наискосок сверху вниз.

— Анита!

Вздрогнув, она машинально защитным жестом скрестила на животе руки. Потом руки ее очень медленно опустились, она выпрямилась с видом женщины, которой нечего скрывать вообще, а уж менее всего зеленую рубашку Шеферда.

— Привет, Пол. — Она поднялась на веранду, где он сидел, и, царственная, холодная, уселась рядом с ним. — Ну?

Так как он ничего ей не ответил, ее царственность несколько сдала, и Анита принялась пощипывать перила, отрывая крохотные щепочки и бросая их в ночь.

— Ну, выкладывай, — произнесла она наконец.

— Кто, я должен выкладывать? — спросил Пол.

— А разве ты не считаешь, что нам следует объясниться?

— Это уж точно.

— Тебя все-таки вышибли, не так ли?

— Да, но не за нарушение заповеди.

— Неужто надеть рубашку другого мужчины является в твоем понимании нарушением супружеской верности? — В ней под спокойной личиной чувствовалось явное смущение.

Пол был доволен. Теперь он был уверен, что, запугав Аниту, сможет забрать ее с собой. Несомненно, что она воспользовалась надоедливым, претенциозным и самодовольным Шефердом в качестве «подначки» для Пола, однако это да еще плюс ее сознание вины могут сыграть ему на руку.

— А ты не считаешь, что рубашка эта довольно симптоматична, если к ней добавить еще прелюбодеяние в зарослях? — спросил он.

— Если ты намекаешь на то, что я его люблю, то ты прав.

Пол спокойно рассмеялся.

— Я рада, что ты это так просто воспринимаешь, — сказала она чопорно. — Я считаю, что это только доказывает, что я всегда была права в своих догадках.

— И о чем же ты догадывалась?…

Неожиданно она разразилась слезами.

— Что я никогда не была нужна тебе. Финнерти был прав, всхлипнула она. — Все, что тебе было нужно, это нечто из нержавеющей стали, чему придана форма женщины, покрытое губчатой резиной и нагретое до температуры тела.

Теперь наступила очередь Пола смутиться.

— Анита, дорогая, послушай…

— И если тебе она не нужна в данный момент, ты с удовольствием одолжишь ее, первому встречному.

— Черт побери, так ведь я…

— Меня уже тошнит от того, что со мной обращаются как с машиной! Ты вечно ходишь и болтаешь о том, что управляющие и инженеры сделали со всеми остальными бедненькими тупицами. Так вот, полюбуйся, что инженер и управляющий сделали со мной!

— Ради всего святого, любимая, я…

— Ты все толкуешь о том, как нехорошо, что пробивные люди подмяли под себя тех, кто не имеет таких пробивных способностей, а потом расхаживаешь по дому, выставляя напоказ свой высокий ПИ, точно это рисунок на рождественском пироге. Ну и ладно, пусть я буду глупой.

— Да никакая ты не глупая, ангел- мой. Послушай, я…

— Саботажник!

Пол откинулся в кресле и вертел головой, как бы пытаясь уклониться от сыпавшихся на него ударов.

— Ради всего святого, выслушай меня, хорошо? — взмолился он.

— Ну? — Теперь, вне всяких сомнений, хозяйкой положения была она.

— Дорогая, возможно, что все сказанное тобой и справедливо. Не знаю. Но прошу тебя, жена моя, моя любимая, ты мне нужна сейчас так, как никто и никогда в моей жизни.

— На это хватит и десяти минут. Прямо здесь, на свежем воздухе? — добавила она насмешливо.

— «В богатстве и в бедности, во здравии и в недуге», — процитировал Пол. — Ты это помнишь, Анита? Ты помнишь?

— Ты все еще богат и ни капельки не болен. — Она посмотрела на него с интересом. — Ты не болен, а?

— Болезнь у меня в сердце.

— Привыкнешь. Я вот привыкла.

— Прости меня, Анита, я никогда не думал, что все это было настолько плохо. Теперь я понимаю, что, наверное, так оно и было.

— В следующий раз я выйду замуж по любви.

— За Шеферда?

— Он нуждается во мне, уважает меня, верит в то же, во что верю и я.

— Надеюсь, вы будете счастливы вдвоем, — сказал Пол, вставая.

Губы у нее задрожали, и она опять залилась слезами.

— Пол, Пол, Пол.

— Ммммм?…

— Ты мне нравишься. Никогда не забывай об этом.

— Ты мне тоже нравишься, Анита.

— Доктор Протеус! — окликнул клерк, высовываясь в окно.

— Да?

— Доктор Кронер позвонил и сказал, что вас следует доставить на железнодорожную станцию сегодня же ночью. «Джип» ждет вас по другую сторону здания. У вас остается в запасе полчаса, чтобы поспеть на 12.52.

— Иду.

— Поцелуй меня, — сказала Анита.

Это был ошеломляющий поцелуй, и, начиная приходить в себя после томительного полузабытья. Пол понял, что Анита не придает поцелую абсолютно никакого значения, что она поцеловала его, как это ни удивительно звучит, просто по доброте душевной.

— Едем со мной, Анита, — прошептал он.

— Я не так глупа, как ты думаешь. — Она решительно оттолкнула его от себя. — До свидания.

Доктор Пол Протеус, человек неопределенных занятий, сел на поезд в 12.52. На его долю выпал допотопный вагон, похожий не то на плевательницу, не то на табакерку, набитый шестьюдесятью солдатами-отпускниками из Кэмп Драм.

«Грейт Бенд. Станция Грейт Бенд», — произнес записанный на пленку голос громкоговорителя, помещенного над самой головой Пола. Механик-проводник, сидящий в своей кабинке, на каждой из станций нажимал кнопку, и тогда опускались ступеньки и звучал голос: «Следующая станция Картедж. Следующая станция Картедж». Щелк!

«Посадка закончена!» — взвыл голос другого репродуктора, расположенного снаружи вагона.

Старик, который в это время целовал на прощание свою жену, стоя на прогнивших досках перрона в Грейт Бенде, умоляюще поглядел на этот торопивший его репродуктор, как бы упрашивая человека подождать хотя бы еще одну секундочку, чтобы он успел сказать последнее слово.

«…закончена!» — механизмы заскрипели, и складывающиеся гармошкой ступеньки, накладываясь одна на другую, начали подыматься и исчезли в своей нише.

— Иду! Иду! — закричал старик и огорченно затрусил к трогающемуся поезду со всей возможной скоростью, на которую были способны его плохо слушающиеся ноги. Он ухватился за поручни, вскарабкался на подножку и остановился, задыхаясь, в тамбуре. Он нащупал свой билет и сунул его в механизм на двери. Механизм проверил билет, установил, что все в порядке, отодвинул задвижку на двери и впустил старика в полный табачного дыма вагон-табакерку, сделанную из штампованного железа и обивочных тканей.