– Какое вызывающее кимоно.

Хэйко выпрямилась, улыбнулась и слегка развела руками. Широкие рукава распахнулись, словно крылья взлетающей птицы.

– Увы, мне неведомо, что имеет в виду господин Гэндзи, – сказала гейша. – Эти цвета столь распространены, что кажутся почти банальными. Несомненно, лишь самые безнадежные недоумки могут счесть их вызывающими.

Гэндзи рассмеялся. Даже суровый Сэйки, не удержавшись, хмыкнул.

– Именно самые безнадежные недоумки меня и беспокоят, – сказал Гэндзи. – Но, возможно, вы правы. Не исключено, что традиционное сочетание красок затуманит им взор и они не заметят иноземных роз.

– Иноземных? – Хэйко изумленно округлила глаза и склонила голову набок. – Но я слыхала, что в саду прославленного замка «Воробьиная туча» каждую весну распускаются розы: розовые, белые и красные. Так мне говорили; правда, сама я никогда этого не видела, – добавила она.

Гэндзи поклонился – не слишком низко. Этикет запрещал князю отдавать низкие поклоны кому бы то ни было, за исключением тех, кто выше его по рангу, то есть практически всем, кроме членов императорского семейства в Киото и членов семьи сёгуна в могучем замке, господствующем над Эдо.

Князь с улыбкой произнес:

– Я уверен, что в недалеком будущем вы увидите их своими глазами.

– А я в этом не уверена, – отозвалась Хэйко, – и тем не менее от всего сердца благодарю господина за подобное предположение. Но как бы там ни было, разве этот замок не один из древнейших в Японии?

– Да, – согласился Тэндзи*, поддержав игру девушки. – Это так.

– Тогда как же можно называть эти цветы иноземными? Ведь растения, цветущие в древнем японском замке, могут быть лишь японскими, и никак иначе. Не так ли, господин Гэндзи?

– Очевидно, госпожа Хэйко, я напрасно за вас беспокоился, – сказал Гэндзи. – Ваша логика способна защитить вас от любого порицания.

Домочадцы все это время стояли, согнувшись в поклоне. А прохожие, рухнувшие ничком при виде княжеской процессии, так и продолжали лежать, уткнувшись лицом в землю, скорее из страха, чем из почтения к князю. Ведь любой самурай мог зарубить любого простолюдина, не проявляющего, на его взгляд, достаточного почтения к вышестоящим; а под почтением понималась в том числе и необходимость падать ниц, когда мимо проходит владетельный господин со свитой. И в результате на время беседы Гэндзи с гейшей все вокруг застыли. Завидев Хэйко, Гэндзи позабыл обо всем на свете. Теперь же ему стало неловко, и князь, поспешно распрощавшись с девушкой, дал знак продолжать путь.

– Вперед! – скомандовал Сэйки.

Когда отряд наконец-то миновал ворота дворца, Сэйки быстро взглянул на Кудо, оставшегося позади.

Гэндзи заметил этот обмен взглядами и догадался, что он означает. Эти двое не пожелали подчиниться его приказу и оставить Хэйко в покое. Несколько минут спустя девушка покинет дворец в сопровождении своей служанки, а следом за ней двинется Кудо, главный среди его советников специалист по наблюдению. Теперь Гэндзи уже никак не мог ему помешать. Впрочем, это не имело особого значения. События еще не приняли такой оборот, чтобы беспокоиться, не убьют ли его телохранители его любовницу. Но обстановка ухудшится, и произойдет это довольно скоро. Вот о чем следует беспокоиться.

– Сэйки!

– Да, господин.

– Какой транспорт ожидает наших гостей?

– Рикши, господин.

Гэндзи не стал более ничего говорить. Сэйки знал, что иноземцы чувствовали бы себя удобнее в повозке, и потому приготовил рикш. Это столь недвусмысленное выражение неодобрения со стороны собственного вассала не волновало Гэндзи.

Сэйки связан с ним узами чести, историей и традицией. Но сейчас Гэндзи каждым своим шагом выступал против кодекса, созданного историей и традицией и породившего, в свою очередь, само понятие чести. Иноземцы угрожали иерархическим отношениям господина и вассала, на которых основывалось японское общество. И вот в то самое время, когда наиболее решительные князья ищут способ изгнать чужеземцев, собственный князь Сэйки вознамерился с ними подружиться. И не просто с какими-то чужеземцами, а с христианскими миссионерами, то есть самыми одиозными с точки зрения политики и самыми бесполезными из всех.

Гэндзи знал, что Сэйки – не единственный его вассал, терзаемый подобными сомнениями. На самом деле ни об одном из трех военачальников, доставшихся ему после кончины деда, – Сэйки, Кудо и Сохаку – нельзя было сказать, что он безоговорочно предан ему, Гэндзи. Их верность ныне требовала одного, а традиции – другого. Настанет момент, когда эти требования более нельзя будет примирить. И как же поступят тогда его вассалы: последуют за своим князем или отвернутся от него?

Хоть Гэндзи и следовал за пророчеством, шел он по зыбкой тропе.

Десяток скромно одетых японских портовых рабочих ожидали на пристани прибытия баркаса. У начала пристани стоял стол, а за ним расположились три человека в причудливых одеяниях. Старк обратил внимание на то, что у каждого из них за поясом по два меча. Должно быть, это те самые самураи, о которых рассказывал Цефания, члены воинской касты, правящей Японией.

– Пусть Бог присматривает за вами с небес, – пожелал путникам капитан Маккейн, – потому что на этом берегу Его нет.

Шкипер «Вифлеемской звезды» отправился вместе с ними на берег, чтобы пополнить запасы провизии. Он единственный из всех уже успел побывать в Японии – и остался крайне невысокого мнения об этой стране и ее обитателях.

– Бог везде, – отозвался Кромвель, – и во всем. И Он видит все.

Маккейн пробурчал нечто невнятное. Он сошел на пристань, прихватив швартовный конец баркаса, и передал его одному из ожидающих портовых рабочих. Рабочий, прежде чем принять веревку, низко поклонился. Но они не обменялись ни единым словом, поскольку Маккейн не говорил по-японски, а эти японцы не знали ни слова по-английски.

– Через две недели «Звезда» пойдет в Гонконг, – сказал Маккейн. – Если к этому времени вас не будет на борту, учтите, что мы заглянем сюда только полтора месяца спустя, когда будем возвращаться на Гавайи.

– Значит, увидимся с вами через полтора месяца, – отозвался Кромвель, – чтобы пожелать вам счастливого пути. Мы останемся здесь до конца жизни и будем трудиться во славу Божью.

Маккейн снова что-то проворчал и зашагал к портовым складам.

– Предварительная договоренность уже заключена, – сказал Кромвель, обращаясь к Эмилии и Старку. – Дозволение получено. Остались лишь формальности. Брат Мэтью, если вы побудете с сестрой Эмилией и присмотрите за нашим багажом, я улажу дела с чиновниками сёгуна.

– Хорошо, брат Цефания, – кивнул Старк.

Кромвель протолкался к столу, за которым сидели чиновники. Старк предложил руку Эмилии. Девушка оперлась на его руку и сошла с баркаса на пристань.

Все портовые рабочие, несомненно, были японцами, но, с точки зрения Старка, это еще не повод расслабляться. Человек в состоянии пойти на рискованное дело потому, что его до этого довели. Потому, что его вынудили угрозами. Потому, что ему заплатили. И любой из этих портовых рабочих мог оказаться таким человеком. А Старк совершенно не желал умереть, едва сойдя на берег и даже не успев приступить к делу.

– Брат Мэтью, вы глаз не сводите с японцев, – заметила Эмилия. – Вас так удивляет их необычный вид?

– Отнюдь, – откликнулся Старк. – Я просто восхищаюсь их умением работать. Они выгрузили наш багаж с баркаса вчетверо быстрее, чем матросы со шхуны загрузили его туда.

Они прошли следом за багажом к столу. Кромвель тем временем успел вступить в бурный спор с чиновниками.

– Нет, нет, нет! – твердил Кромвель. – Понимаете? Нет, нет, нет!

Чиновник, сидящий в середине, явно был главным. Лицо его оставалось невозмутимым, но он тоже повысил голос:

– Надо да. Да, да. Понимать?

– Они заявляют, что обязаны обыскать наш багаж на предмет контрабанды, – сообщил Кромвель своим спутникам. – А согласно договору, обыскивать нас запрещено.