Семь лет назад в заливе Эдо объявился американский коммодор Перри со своими военными кораблями и пушками.

– Мы оказали им услугу. – Таро стряхнул с клинка комок окровавленной плоти. – Мы избавили их от бесполезного путешествия. Куда бы они ни шли и с кем бы ни вступили в битву, они все равно потерпели бы поражение. До чего жалкие трусы!

– Чужаки уничтожают нас без битвы, – сказал Хидё. – Уже само их существование подрывает наши обычаи.

Гэндзи всматривался в каждого убитого, мимо которого проезжал. Последний, десятый, смотрел остановившимся взглядом в ясное зимнее небо; голова его была развалена надвое. Его правое предплечье держалось лишь на осколках кости и полоске кожи. Левая рука оканчивалась у запястья. Кисть валялась рядом. Убитого даже трудно было назвать мужчиной – это был подросток, едва вышедший из детского возраста. От силы лет шестнадцати. На шее у него висели деревянные четки. Амулет надежды. На каждой сандаловой бусине вырезана свастика, буддийский символ бесконечности.

– Чужеземцы тут ни при чем, – сказал Гэндзи. – Мы сами во всем виноваты.

Конечно, стычка была несчастьем, но и в ней имелась своя хорошая сторона. Хидё, Симода и Таро выказали свою храбрость. Гэндзи остался доволен. Он верно оценил этих людей.

Проведя рядом с иноземцами пять дней, Хэйко научилась понимать их намного лучше. Особенно мистера Старка. Он говорил неспешно, слегка растягивая слоги. Мисс Гибсон говорила быстрее и словно проглатывала некоторые звуки. Что же касалось преподобного Кромвеля, даже когда Хэйко разбирала его слова, они зачастую не складывались в единое целое. Мистер Старк и мисс Гибсон отвечали раненому, как будто его речи были вполне осмысленными, но Хэйко подозревала, что это не более чем знак вежливости.

Большую часть времени преподобный Кромвель спал, и глаза под закрытыми веками быстро двигались. Проснувшись же, он сразу начинал куда-то рваться, и успокаивала его лишь нежная забота мисс Гибсон. Визиты доктора Одзавы, похоже, вызывали у раненого особенное беспокойство. Возможно, причина крылась в том, что по поведению доктора слишком хорошо угадывалась суть его высказываний.

– Половина его кишок и желудок сгнили, – сказал доктор Одзава. – Вред, нанесенный его жизненно важным органам, неописуем. Отравленная желчь загрязняет его кровь. Однако же он до сих пор дышит. Я вынужден признать, что пребываю в полнейшем недоумении.

– Что говорит врач? – тут же спросила мисс Гибсон.

– Он говорит, что преподобный Кромвель – очень сильный человек, – ответила Хэйко. – Хотя доктор и не может предсказать исход, состояние больного стабильное, а это внушает надежду.

Кромвель указал на доктора:

– Следует говорить: «Если будет на то воля Господа, мы будем жить и сделаем то-то и то-то».

– Аминь, – отозвались мисс Гибсон и мистер Старк.

Доктор Одзава вопросительно взглянул на Хэйко.

– Он благодарит вас за заботу, – сказала Хэйко, – и молится по своему канону за ваше процветание.

– А! – Доктор Одзава поклонился преподобному Кромвелю. – Благодарю вас, почтенный чужеземный священник.

– Ты – сын дьявола, ты – враг всего праведного!

По мнению Хэйко (которым она, правда, ни с кем не делилась), преподобный Кромвель от страданий сошел с ума. Только этим и можно было объяснить подобное поведение. Ни один человек, пребывающий в здравом уме, не стал бы проклинать врача, так старательно ухаживающего за ним.

Хоть за эти пять дней Хэйко и стала лучше понимать чужеземцев, она так до сих пор и не взяла в толк, зачем же Гэндзи велел ей быть с ними. Нет, одна из целей была очевидна. Хэйко составляла гостям компанию, служила им переводчиком, она пробивала брешь в той изоляции, в которой они оказались в отсутствие Гэндзи. Кроме того, ей представилась возможность вдумчиво изучать иноземцев, что в других обстоятельствах было бы нереально. И вот этого Хэйко никак не в силах была уразуметь. Такое поручение мог получить только тот, кому Гэндзи доверяет целиком и полностью. Но доверие основывается на знании, а Гэндзи почти ничего о ней не знал. У Хэйко имелось тщательно продуманное прошлое, подготовленное на тот случай, если кто-то заинтересуется ею. Место рождения, родители, друзья детства, старшие гейши-наставницы, ключевые события, важнейшие места… Факты были умело нагромождены друг на друга ради того, чтобы скрыть главное: Хэйко – агент сёгунской тайной полиции. Ее легенда ожидала внимательного изучения. Но Гэндзи не выказывал ни малейшего интереса к ее прошлому, довольствуясь видимостью. В мире высшей знати, мире жестокостей и интриг, лишь совсем маленькие дети были теми, кем казались. Если Гэндзи и вправду доверяет ей, он просто самоубийца. Поскольку на самоубийцу он все-таки не походил, Хэйко раз за разом возвращалась к одному и тому же выводу. Гэндзи знает, кто она такая.

Откуда? Хэйко понятия не имела. Возможно, слухи о клане Окумити соответствуют истине и в этой семье действительно раз в поколение рождается человек, способный предвидеть будущее. Если Гэндзи и есть этот человек, значит, ему открыто нечто такое, чего не ведает сама Хэйко. А именно – предаст она его или нет. Что означает его доверие? Что она все-таки останется ему верна? Или он, как истинный фаталист, смирился с ее предательством?

Хэйко прекрасно видела иронию ситуации. Ее терзали замешательство и подозрения – именно потому, что Гэндзи этого не выказывал. А может, под его мнимым доверием скрывалась какая-то тайная хитрость? Вот уже пять дней Хэйко ломала себе голову над этой загадкой. Девушка чувствовала себя окончательно сбитой с толку.

– Пенни за ваши мысли, – улыбнувшись, сказала мисс Гибсон.

Они сидели в комнате, примыкающей ко внутреннему дворику. Поскольку день выдался не по-зимнему теплый, двери были полностью раздвинуты и комната превратилась в подобие садовой беседки.

– Пенни? – переспросила Хэйко.

– Пенни – самая мелкая монета у нас.

– А у нас самую мелкую монету называют сэн. – Хэйко понимала, что на самом деле мисс Гибсон вовсе не предлагала ей заплатить за ее мысли. – Вы спрашиваете, о чем я думаю?

Мисс Гибсон снова улыбнулась. В Японии невзрачные женщины улыбаются чаще, чем красавицы. Они инстинктивно стараются приукрасить себя хотя бы таким образом. Очевидно, в Америке дело обстояло точно так же. Мисс Гибсон улыбалась почти все время. Хэйко решила, что это хорошая привычка. Улыбка помогала проявиться личности мисс Гибсон и отвлекала внимание от ее нескладности. На самом деле слово «нескладность» и близко не описывало, до чего же несчастная американка была обделена природой. Но по мере того, как Хэйко знакомилась с ней, ей все больше нравилась добрая, нежная душа, скрытая за этой отталкивающей оболочкой.

– Это было бы невежливо, – сказала мисс Гибсон. – Когда я говорю «пенни за ваши мысли», то тем самым даю понять, что вы кажетесь задумчивой и что я готова послушать вас, если вам хочется поговорить. Вот и все.

– А! Благодарю вас.

Хэйко и сама нередко дарила улыбку. В этом и заключался секрет ее обаяния. Прочие знаменитые гейши Эдо старались всегда выглядеть величественно, а Хэйко, прекраснейшая из них, улыбалась часто, как простая крестьянка. Но только тем, к кому она благоволила. Это создавало впечатление, будто в их присутствии она забывала о своей красоте и открывала для них свое сердце. Конечно же, это была игра, и все об этом знали. Но игра эта оказывалась столь впечатляющей, что мужчины с радостью платили за нее. И лишь с Гэндзи Хэйко не играла. Она от души надеялась, что молодой князь не догадывается об этом. Если он поймет, что она любит его, то равновесие рухнет. Возможно, он и вправду знает – и потому-то и доверяет ей. Ну вот, опять то же самое. Так что же на уме у Гэндзи?