— Ах ты, чертова ведьма! Что ты шныряешь здесь, как ручная лиса?
Он бросился к ней, размахивая кулаками, но она словно прикипела к месту и не отступила ни на шаг. Роб, прежде чем поспешить ей на выручку, не мог не отметить, что держалась она на редкость отважно.
Ангус подбежал к вдове первый. Схватив ее за складки шерстяной накидки у горла, он с такой силой дернул ее вверх, что у Джудит едва ноги не отделились от пола.
— Мне не следовало брать тебя с собой. Уж лучше бы я сразу перерезал тебе глотку — до того, как ты успела навредить нам своим колдовством…
— Не надо лукавить — нынешнее положение тебя вполне устраивает, — пробормотала она, безуспешно пытаясь оторвать его руки от накидки. — Если бы ты и впрямь перерезал мне горло, тебе некого было бы винить в гибели сыновей, кроме себя самого. А теперь у тебя под рукой есть люди, на которых ты всегда можешь переложить свою вину.
Ангус замахнулся на нее кулаком, но подоспевший Роб перехватил его руку и сжал словно тисками.
— Ты не смеешь поднимать руку на эту женщину, — негромко сказал он. — Она заложница и находится здесь не по своей воле. Оставь ее в покое.
Ангус отпустил вдову и набросился на Роба.
— Ты не смеешь мне указывать, что я должен и чего не должен. Замок мой, и заложница тоже…
— Замок, быть может, и твой, но заложница принадлежит не тебе, а Аргиллу, — наставительно произнес Роб и, изогнув бровь, не без сарказма добавил: — Или ты забыл, что милейший граф обязал тебя заботиться о ней и о ребенке?
— Аргилл велел мне поступить с ней так, как всегда поступают в таких случаях — то есть освободить за выкуп.
— Интересно, сколько тебе за нее заплатят, если ты ее искалечишь?
Пока отец с сыном переругивались, вдова Линдсей, которая за все это время так и не сдвинулась с места, смотрела на них округлившимися от ужаса глазами. Роб вдруг подумал, что в шотландском одеянии она выглядит не слишком презентабельно. Не такое платье ей пристало. Ей следовало бы одеваться в шелка и бархат и носить дорогие украшения,
Роб перевел взгляд на Ангуса, который стоял перед ним, положив руки на бедра, и не сводил с него напряженного, полыхавшего гневом взгляда. Роб обратил внимание, что туника у него покрыта пятнами, а ноги — голые и грязные.
Ни штанов, ни сапог, подумал Роб. Невероятно! На мгновение ему даже стало жаль, что отец пал так низко. Похоже, попытка возложить вину за смерть сыновей на других не принесла ему облегчения.
Ангус сделал шаг вперед и, сжав кулаки, спросил:
— Ты что же — готов взбунтоваться против родного отца и принять ее сторону?
— Я на стороне справедливости.
Ангус криво усмехнулся и поднял голову, чтобы посмотреть в лицо своему среднему сыну, который был выше его на полголовы.
— Врешь! Ты на стороне саксонки.
Роб видел, как упрямо выпятил челюсть Ангус, и понял, что взывать к его разуму бесполезно.
— Повторяю, ты не должен ее обижать. С заложницей надо обращаться хорошо, и не важно, кто она — саксонка или жительница гор.
Роб произнес это, отчеканивая каждое слово, в упор глядя на Ангуса — пусть отец поймет, что Роб ни на шаг не отступит от своих позиций. И Ангус понял. В углах рта у него пролегли две жесткие складки, а глаза стали узкими, как прорези в забрале шлема. Роб хорошо знал, чем все это кончится. Отец не терпел, когда ему перечили, и наказывал строптивца ударом тяжелого кулака. Так было всегда — с тех самых пор, когда Роб, став подростком, начал проявлять характер. Ангус ударил сына в подбородок; Роб даже не сделал попытки пригнуться, и его отбросило на шаг назад. Из глаз у него посыпались искры, и он не заметил, как отец нанес ему второй удар — только почувствовал на губах солоноватый привкус крови. Ему показалось, что на него обрушилась каменная плита и зал перед ним закружился. Однако ему удалось сохранить равновесие, и он продолжал стоять перед Ангусом в полный рост, широко расставив для устойчивости ноги. Как через мутное стекло Роб видел маячившего за спиной у отца старого Фергала, а чуть в стороне от него — вдову Линдсей. Она побелела как полотно, а руки прижимала к губам — видимо, сдерживая крик. Роб позволил ударить себя и в третий раз, после чего помотал головой, чтобы избавиться от головокружения и застилавшей глаза пелены.
— Хватит, — негромко произнес он, заметив, что отец разжал кулаки.
Ярость постепенно оставляла Ангуса, глаза его слегка просветлели.
— Что ж, хватит так хватит, — пробурчал он. Вытер разбитые в кровь костяшки пальцев о полу туники, повернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из зала.
Робу очень хотелось присесть, чтобы перевести дух: голова у него шла кругом, а колени подгибались от слабости. Но он, зная, что на него смотрят Фергал и вдова, пересек зал, старательно впечатывая в каменные плиты подошвы своих сапог, и даже ни разу не покачнулся. Под его сапогами потрескивал чистый сухой камыш, который слуги рассыпали по полу по распоряжению вдовы Линдсей. Кем бы ни была эта женщина в действительности — ведьмой или феей, спорить с тем, что хозяйка она замечательная, не приходилось.
По шороху платья у него за спиной он понял, что вдова Линдсей последовала за ним.
— Прошу тебя, сэр, позволь мне осмотреть и промыть твои раны.
— В этом нет необходимости.
Это не было простым упрямством, причина отказа крылась в чем-то другом.
— Ты пострадал из-за меня. Предоставь же мне возможность тебя полечить.
Слегка поморщившись от боли в бедре, он повернулся к ней и, блеснув глазами, произнес:
— Я пострадал из-за того, что так было угодно мне — ну и лэрду, конечно. У него на душе раны, которые никому не видны. Если боль, которую он мне причинил, способна облегчить его страдания, то я готов ее вытерпеть. Это мой долг — долг вассала и сына. А раны я в состоянии вылечить сам.
Она со скептическим видом выгнула бровь.
— Не уверена, что ты сможешь врачевать свои раны. К примеру, рана в бедре, которую ты получил с месяц назад, должна была уже зажить, а между тем ты все еще хромаешь. И я ничуть не удивлюсь, если она загноится.
— Спорить не стану. Она заживает довольно медленно.
— Она вообще не заживает. Я тебе больше скажу — от нее исходит запах гнили, это чувствуется даже на расстоянии. Боюсь, как бы тебе не пришлось распрощаться с ногой.
Нечто подобное уже приходило Робу в голову. Недаром он ходил к старой Мэгги, которая лечила ему рану, смазывая ее какой-то вонючей мазью и читая прогонявшие лихорадку заговоры.
— Ты Цезаря видел? — спросила Джудит и, когда Роб кивнул, улыбнулась. — Он уже бегает, хотя после его стычки с кабаном прошло совсем немного времени. Так что позволь мне тебя осмотреть. Ведь хуже не будет, верно?
— Господь свидетель, ты упрямая женщина.
— Да, так многие говорят. Итак, где прикажешь тебя осматривать — на кухне или в каком-нибудь более укромном месте?
— Мне бы не хотелось, чтобы мои раны осматривали вместе с тобой все остальные обитатели Лохви. Пойдем в светелку на третьем этаже. В это время дня она обычно пустует.
Не дожидаясь ее ответа, он направился к винтовой лестнице, которая вела в башню. Надвигалась гроза, небо затянули свинцовые тучи, и в лестничном колодце было бы совсем темно, если бы не тусклые масляные светильники в нишах. Раскаты грома слышались даже на лестнице. В воздухе чувствовалось гнетущее предгрозовое напряжение, которое могло в любой момент разрядиться молниями. Впрочем, это ощущение часто навещало Роба в стенах Лохви и от погоды не зависело. Да что Лохви! Ощущение близкой грозы витало в атмосфере Шотландии с тех пор, как горец Уильям Уоллис начал вооруженную борьбу с англичанами, и за последние тридцать лет ничуть не ослабло. Сколько Роб себя помнил, он и все, кто его окружал, жили в постоянном ожидании войны. Когда ему исполнилось шесть лет, родичи вручили ему маленький меч и стали обучать обращению с ним. Для Рыжего Дьявола Лохви было делом чести обучить своих сыновей военному делу. Этого требовали не только его личные амбиции — в хороших солдатах нуждалась его родная Шотландия. На войне раны получали часто, и к ним все привыкли. Так что опытному воину было бы стыдно придавать им слишком большое значение. Что же до кровотечения и боли — этих естественных последствий любого ранения, то считалось, что они просто недостойны внимания. По этой причине Робу и не хотелось, чтобы кто-нибудь видел, как англичанка будет обрабатывать его раны. Если бы не страх потерять ногу, он никогда бы ей этого не позволил. В светелке имелись каменный очаг, стул и стол. Кроме того, там стояла большая кровать, а на полу лежали плетенные из соломы маты. Роб присел на неудобный колченогий стул, привычно поморщившись от боли в ране, нанесенной ему английским оружием в бою за крепость Норхем — в то самый день, когда в Лондоне состоялась коронация юного Эдуарда III. С тех пор уже прошло полтора месяца, но стоило ему только сделать резкое движение, как рана снов: открывалась. Леди Линдсей умеет врачевать раны — она это уже доказала, ухаживая за Цезарем, и Роб надеялся, что нога у него скоро станет как новенькая. Воины часто умирали от лихорадки, являвшейся следствием ранения, но еще чаще им отнимали пораженные гнойным воспалением конечности. Робу же, ясное дело, калекой быть не хотелось. Распахнулась дверь, и вошла леди Линдсей. В одной руке у нее была небольшая корзинка, в другой — рулон льняных бинтов. Улыбнувшись, она сказала:
