Уповая на то, что врожденная горделивая осанка поможет ей скрыть панический страх, Кэтлин подняла глаза на сурового воина.

– Я благодарна тебе, Нилл Семь Измен, за то, что ты принес в нашу скромную обитель волю своего тана. И мне очень жаль, что тебе пришлось потратить столько времени, чтобы отыскать меня.

– Ты – та самая девчонка из леса! – В суровых глазах Нилла вспыхнула искорка, он узнал ее. – Так, значит, ты и есть Кэтлин-Лилия!

– Д-да. – Кэтлин сжалась.

Слишком хорошо помнила она силу этих могучих рук и его ярость, когда ей удалось вырваться.

– Прошу вас, поблагодарите верховного тана за его заботу обо мне и передайте, что я предпочитаю остаться в монастыре.

– Тут решать не вам! – прорычал незнакомец.

Кэтлин уже открыла рот, чтобы возразить, но он не дал ей вымолвить ни слова.

– А теперь ступай, собери свои вещи, пока я оседлаю коня, и отправимся в путь. Мы уезжаем немедленно.

– Немедленно? – тупо переспросила Кэтлин. Она с растерянным видом оглянулась на аббатису.

Та растерялась ничуть не меньше.

– Но это невозможно! Вы не можете уехать прямо сейчас!

– Таков приказ, – буркнул Нилл. – Мне приказано доставить ее ко двору верховного тана.

– Но ведь она и так проведет там всю жизнь, – запротестовала аббатиса. – Позвольте нам побыть с Кэтлин хотя бы до утра.

Нилл принялся спорить, но тут аббатиса пустила в ход последний аргумент:

– Вы уверяли меня, что ваш тан – человек справедливый. Много ли значит всего одна ночь? А для меня, для этой девочки, которая никому никогда не причинила зла, она бесценна!

– Я должен выполнить свой долг, – упрямо заявил Нилл.

– Если это все, о чем вы волнуетесь, тогда вы можете выполнить возложенное на вас поручение, а потом забыть об этом навсегда, верно? Тогда почему вас до такой степени заботит пятно на вашем имени? Почему вы тратите столько сил, чтобы очистить его от грехов, да еще и не своих, а вашего отца? – спросила аббатиса.

На скулах воина вспыхнули багровые пятна.

– Чего стоит мужчина, когда имя его замарано?

– Ничего. Но честь – это много больше, чем просто долг. Иногда она требует от мужчины жертв, принести которые, кажется, свыше человеческих сил. – Взгляд аббатисы стал отстраненным. – Вы говорили, что рисковали жизнью, и все ради чести. Теперь я взываю к ней. Неужели за те двадцать долгих лет, пока я растила эту девочку как собственную дочь, я не заслужила награды хотя бы попрощаться с ней? Ведь вы тоже мечтаете о награде – возможности избавиться от позорного имени?

На губах его мелькнула недовольная гримаса.

– Ладно. Ждите меня на рассвете у ворот. Но учтите, нам придется скакать во весь дух, чтобы нагнать потерянное время, и если я услышу хоть одно слово жалобы…

Маленькая, но победа!

– Можете не беспокоиться. Даю вам слово, – пробормотала Кэтлин.

Грубиян наградил ее взглядом, от которого по спине у девушки побежали мурашки. Потом молча повернулся и широкими шагами вышел из кельи.

Девушка почувствовала, что вся дрожит. Наверное, ей следовало бы радоваться, но она не могла. Достаточно было одного только взгляда на лицо настоятельницы, как боль в груди Кэтлин стала нестерпимой. Ее предали, и этот удар нанесла ей та, от которой она никогда не видела ничего, кроме добра.

– Грубое животное! – зарыдала Кэтлин. – Как ты можешь даже думать о том, чтобы отпустить меня с этим человеком?! – Она лихорадочно гадала, что же могло заставить эту святую женщину согласиться на такое. – Он угрожал аббатству?

– Нет.

– Тогда почему? – Голос Кэтлин сорвался, и она вдруг возненавидела себя за эту слабость. – Ты же обещала, что не позволишь ему забрать меня отсюда!

– Да, пока не смогу убедиться, что тебе не угрожает опасность. Может быть, я поторопилась дать тебе это обещание. Одно могу тебе сказать: я поверила тому, что увидела в глазах этого человека, тому, что прочла в его сердце.

– У него нет сердца! – сердито выпалила Кэтлин.

– А может, он просто прячет его, потому что оно слишком много страдало прежде? – возразила аббатиса. – Он сказал мне все как есть, не скрывая, что будет вынужден забрать тебя, хочу я этого или нет. Достаточно было взглянуть ему в глаза, чтобы понять, что он свое слово сдержит.

– Я могла бы спрятаться! Есть же места, где меня никто не найдет!

– Ах, если бы все было так просто! Но с той самой минуты, когда ты появилась у нас, мы знали, что когда-нибудь этот день наступит. Тебе придется уехать, дитя мое. Именно поэтому я согласилась отпустить тебя.

– Но я не хочу уезжать. Только не с ним! В нем есть что-то, что пугает меня до смерти!

С губ аббатисы сорвался смешок.

– Тебе кажется это смешным? – спросила раздосадованная Кэтлин.

– Конечно, нет, радость моя. Я просто вспомнила случай, когда сама перепугалась до смерти. Это случилось той ночью, когда я нашла тебя на камне друидов и в первый раз взяла на руки. «Что мне делать с такой малышкой?» – гадала я. Моя мать умерла, рожая меня, и я никогда не знала материнской ласки. Кроме того, я ведь монахиня, Христова невеста. Я сделала свой выбор, решив провести жизнь в этих стенах, молясь Господу, и навсегда оставила надежду иметь собственное дитя. И вот Бог послал мне тебя. Могла ли я знать, как дорога станешь ты мне? – Голос ее прервался. И столько боли, столько любви и благодарности судьбе было в ее лице, что на глаза Кэтлин навернулись слезы. – Но в ту минуту, держа тебя на руках, я испытывала настоящий страх. Мне хотелось положить тебя обратно на камень, а потом убежать, забыть, что я тебя видела. Но в конце концов я поняла, какой драгоценный дар послал мне Господь. Чувствовать тяжесть твоего крохотного тела, когда, укачивая, я прижимала тебя к груди. Я бы не могла любить тебя сильнее, даже если бы ты была моей родной дочерью.

Кэтлин чувствовала, как по щекам ее текут слезы.

– Тогда не отсылай меня, – взмолилась она, – если ты меня любишь!

– Но именно поэтому я и согласилась на твой отъезд, дитя мое. Может быть, и тебе суждено найти свое бесценное сокровище.

– Мне ничего не нужно! Не нужно никаких сокровищ, если для этого придется уехать! Потерять тебя навсегда!

– Ты не потеряешь меня, радость моя! Благодаря тебе я обрела такое чудо, как любовь. И мы обе сохраним это сокровище в своих сердцах до самой смерти.

Аббатиса раскрыла объятия, и Кэтлин бросилась ей на шею, молясь о том, чтобы рассвет никогда не наступал.

– Мы не должны тратить драгоценные минуты на слезы, – сказала аббатиса. – Давай лучше вспоминать о том, чего мы с тобой никогда не забудем.

Кэтлин кивнула. Свернувшись клубочком на коленях матери-настоятельницы, как она делала еще девочкой, она прижалась к ее груди, и обе погрузились в воспоминания. Счастливые картины одна за другой вставали перед ними – детские шалости, проказы и маленькие радости их прошлой жизни. Они перебирали в памяти, как бродили по окрестным холмам, как каждый год ходили в лес, чтобы на камне древних друидов найти предназначенную Кэтлин лилию.

Уже перед самым рассветом аббатиса помогла Кэтлин собрать маленький узелок. Немного одежды, ветхой, но чистой, которую этой ночью тщательно перештопали монахини. Морская раковина – дар одной из сестер, которую она еще послушницей привезла в монастырь, а потом, дав окончательные обеты, подарила маленькой Кэтлин. Гребешок сандалового дерева с ярким рисунком – творение ловких пальцев аббатисы. После этого настоятельница подвела Кэтлин к деревянному сундуку, где до сих пор хранились ее детские пеленки.

– Здесь лежит одна вещь, которую я сберегла для тебя.

Аббатиса вытащила из сундука длинное платье. Из груди Кэтлин вырвался восхищенный вздох – ничего подобного у нее еще не было.

Мягкая ткань, украшенная причудливой вышивкой, сверкала и переливалась в свете свечи.

– Откуда оно?

– Я шила его сама, по ночам, когда мне особенно хотелось, чтобы ты осталась со мной навсегда. Это помогало мне, напоминало, что Господь Бог послал мне тебя всего лишь на несколько лет. – Искренняя печаль и смиренная гордость были написаны на лице аббатисы. – И тогда я дала обет вручить тебя твоей судьбе одетой словно принцесса из сказки.