– Больше я не желаю говорить на эту тему! – прорычал Нилл, поворачиваясь, чтобы уйти. Уже на пороге он обернулся: – Но прежде чем уехать из замка на всю ночь, хочу сделать тебе еще одно, последнее, предупреждение.

– О чем ты?

– Я требую, чтобы, пока мы здесь, ты и носа никуда не высовывала. Чтобы ни одна живая душа, кроме матери, Фионы и меня, тебя не видела. Говорю тебе, Кэтлин, – ни один человек, хоть раз увидев твое лицо, не забудет его до своего смертного часа.

– Но ты же сам не сидишь здесь, правда? Ах да, конечно, ты же такой могучий и неустрашимый воин!

– Предполагается, что я и должен быть в этих местах, совершая свой последний подвиг. Никому и в голову не придет заподозрить, что тут что-то не так. А вот если увидят тебя, несчастья не миновать!

– Да откуда им знать, кто я такая?! – фыркнула Кэтлин. – В Ирландии тысячи девушек с такими же черными волосами, как у меня!

– Но у них нет такого лица, способного свести с ума любого мужчину! Воины Конна тут же догадаются, кто ты такая!

«Он считает меня красивой!» – с внезапно заколотившимся сердцем подумала Кэтлин. Но Нилл произнес эти слова с такой яростью в голосе, словно красота ее была проклятием.

– Нилл, не говори чепухи.

– Если ты будешь сидеть тихо, может, Конн и поверит в то, что тебя уже нет в живых. Я отправил ему письмо и написал, что исполнил его приказ!

Он осмелился солгать тану?! Кэтлин содрогнулась, вдруг сообразив, чего это, должно быть, ему стоило.

– Нилл… – начала она и замолчала, зная, что никакие слова не в силах смягчить ту боль, которая раздирала сейчас его сердце.

Что-то вдруг вспыхнуло в его глазах – должно быть, он сообразил, что Кэтлин жалеет его, и от этого ему стало еще больнее.

– Делай, как я сказал, – бросил он, взбешенный, потому что ей удалось нащупать его слабое место. – Если кто-то увидит тебя, одному Богу известно, какие беды свалятся тогда на наши головы. Да, и вот еще что. Немедленно прекрати наводить тут порядок. Считай, что это приказ.

Никто до сих пор еще не смел приказывать ей, что делать! Может, конечно, в запальчивости она и сказала то, чего не стоило говорить, но ведь это была чистая правда!

Щеки Кэтлин заалели от гнева и возмущения.

– Почему?

– Потому что все это пустая затея. Как только я смогу все устроить, сразу же заставлю мать и Фиону уехать из Дэйра навсегда. Придется сделать небольшой крюк, чтобы отвезти их обеих к моему дяде.

Кэтлин от удивления даже приоткрыла рот.

– Не могу представить себе, чтобы твоя мать согласилась уехать отсюда! Это сведет ее с ума! А что до Фионы, так она, по-моему, скорее умрет, чем переступит границу ваших владений!

– Может, она так и думает, но будь я проклят, если позволю ей уморить себя из-за ее ослиного упрямства! Разве ты не понимаешь, что одним им тут не выжить? А у меня просто нет времени устроить все так, чтобы они могли нормально жить!

– Но Фиона говорила о корове. Может…

– Будь она трижды проклята, эта самая корова! Да, да, и моя тупоголовая сестрица вместе с ней! Неужели же ни одна из вас не понимает – у нас нет времени! И если я не ошибся в Конне, то прежде, чем на небе снова появится полная луна, он уже заподозрит неладное. Он гораздо умнее, чем вы обе думаете! Ему известно, что всю жизнь я боролся за то, чтобы вернуть себе славное имя. И раз уж я не приехал в Гленфлуирс для того, чтобы получить его из рук Конна, значит, тут что-то не так. Он может послать своих людей разыскивать меня. И если они вдруг обнаружат нас здесь, знаешь, что тогда будет?

Кэтлин содрогнулась от ужаса.

– Я не дура! И не настолько наивна, чтобы не догадываться об этом!

– Ты так думаешь? Нет, уж поверь мне, моя дорогая! Тебя оберегали, о тебе заботились, и ты даже вообразить себе не можешь, какой будет его месть! Что они могут сделать с моей упрямицей сестрой, с моей матерью даже в ее нынешнем состоянии! Да и с тобой, моя Прекрасная Лилия! В особенности с тобой!

Кровь у Кэтлин заледенела.

– Нет, – прошептала она, – я не могу в это поверить!

– А я думал, ты веришь мне.

Горечь в его голосе заставила Кэтлин нахмуриться.

– Если когда-нибудь прежде вы верили мне, леди, то поверьте и на этот раз. – Глаза Нилла сузились. – На свете есть вещи похуже, чем быстрая смерть от удара меча! А если один из них – хотя бы один! – на минуту заподозрит, что я чувствую к тебе… – Губы его вдруг побелели, словно от боли. Кэтлин растерянно заморгала, но Нилл уже отвернулся, чтобы не выдать себя.

Что же он чувствует к ней? Жалость? Сострадание? Или же чувство, не дававшее ей покоя, сжигает его с такой же силой, как и ее? Неясная надежда вдруг шевельнулась в груди Кэтлин. Осмелев, она коснулась ладонью его спины, там, где под тонкой тканью бугрились мускулы, и почувствовала, как бьется его сердце.

– Нилл, я не боюсь.

– Зато я боюсь – боюсь за тебя! – Он резко обернулся, погрузив пальцы в ее черные как вороново крыло локоны.

Глаза Нилла горели. Он внезапно оказался так близко, что дыхание его обжигало ей губы. Ей казалось, она чувствует их вкус, вкус сжигающей его страсти, как в ту ночь, когда он целовал ее.

Пылающий взор Нилла утонул в ее глазах, и девушка слабо вздохнула, подставив ему губы. Нилл склонился над ней и вдруг с проклятием отпрянул в сторону.

– Не смей так смотреть на меня! Будто я могу изрубить в клочья огнедышащего дракона, стоит ему только глянуть в твою сторону! Черт возьми, Кэтлин, неужели ты не понимаешь, что тебя ждет?! Всю свою жизнь ты станешь скрываться, вечно оглядываясь в страхе, что каждый, кто приближается к тебе, получил от Конна приказ перерезать тебе горло!

– Пока ты со мной, мне ничего не страшно!

– Но ведь и мне не под силу остановить целую армию, Кэтлин, даже ценой собственной жизни! – Лицо его потемнело. – Когда Конн узнает правду, то рядом со мной тебе будет грозить еще большая опасность. И не только тебе, но и матери с Фионой.

– И что же ты собираешься делать? – спросила она.

– Отвезу вас троих на север, к родственникам матери. Тогда если даже люди Конна явятся в Дэйр, мать и Фиона будут уже в безопасности.

– А мы тоже останемся там?

Нилл горько рассмеялся:

– Думаешь, люди Конна не догадаются отправиться на север? Я решил отвезти тебя на остров Айона.

– Конну не удастся нас там отыскать! – согласилась Кэтлин, не сомневаясь, что рядом с Ниллом будет в безопасности.

– Но я не смогу остаться на Айоне. – Руки Нилла сжались в кулаки.

– О, я понимаю, – тихо пробормотала Кэтлин.

Лицо ее потемнело от разочарования, и Нилл вдруг почувствовал ужас. О чем она думала, эта женщина, когда он целовал ее? Или решила, что этот поцелуй – нечто вроде клятвы, которой обмениваются любовники?

– Я должен вернуться в Ирландию и явиться к тану, – угрюмо объяснил Нилл, нарочито безразличным тоном стараясь воздвигнуть непреодолимую стену между собой и этой девушкой с мягкими печальными глазами. – Я должен заставить его поверить, что тебя нет в живых.

Надежда снова зажглась в ее глазах – небесно-голубых глазах женщины, рожденной для счастья.

– Значит, ты сможешь снова вернуться к прежней жизни, да? И все будет как прежде?

– И ты считаешь, я смогу это сделать? Снова каждый день смотреть в глаза тану, зная, что солгал ему?

Ниллу вдруг представилось, как он опускается перед таном на колени, сознаваясь в измене, и ждет неизбежного наказания. В этой мысли была какая-то спокойная, горькая обреченность – за предательством должна последовать кара, в глазах воина это нормально. Но как же это далеко от того мира, в котором жила Кэтлин, мира, в котором царили мужество и сострадание! Понимать это было больнее, чем чувствовать, как в тело входит острое лезвие меча.

– Нилл, что ты собираешься делать? – Голос Кэтлин дрогнул.

– Откажусь от благородного имени, которое обещал мне Конн, и навсегда оставлю Гленфлуирс.

– Уедешь?! Но куда?

Нилл поднял взгляд к узкому стрельчатому окну.