– Я же велела тебе звать меня Финн!

– Нилл, это же просто случайность! – вмешалась Кэтлин.

– Я готов поверить в это, если Финн объяснит мне, что она там собиралась чистить! Может быть, кто-то сделал открытие – обнаружил, что жидкая грязь придает дереву особый блеск?!

Широко раскрытые, невинные глаза Фионы смотрели на него сверху.

– Ой, знаешь, сколько тут наверху грязи! Ведь никто не чистил и не убирал тут уже… – Она передернула плечами. – Впрочем, по-моему, тут вообще никто никогда не убирал!

Фиона беззаботно перекинула ногу через деревянные перила, резко качнувшись, и одно мгновение они не сомневались, что она грохнется вниз. Кэтлин пронзительно вскрикнула:

– Осторожнее! Ты упадешь!

– Я научилась танцевать на перилах много лет назад, – заявила Фиона, сползая вниз. – Когда рядом никого нет, чтобы тебя поймать, как-то безразлично, упадешь ты или нет. Верно, Нилл?

Страшно довольная собой, она спрыгнула на пол, ловко увернувшись от Нилла, когда он попытался схватить ее.

– Не забудь умыться, братец! Не хочешь же ты, чтобы твой драгоценный Конн нашел тебя в таком виде?! Держу пари, ты бы со стыда сгорел, застукай он тебя перемазанным грязью с ног до головы!

Нилл только стиснул зубы. Да какое имеет значение то, что лицо его заляпано грязью, когда он навеки замарал свое имя в глазах тана?!

– Я собираюсь поехать поискать нам какой-нибудь приличной еды, – заявил он, – так что некоторое время меня не будет.

– Я занимаюсь тем, что добываю пропитание для всех, кто живет в замке Дэйр! – вскричала Фиона. – И до сих пор неплохо справлялась с этим!

Наконец он мог дать выход душившему его гневу.

– Да?! Тогда почему вы чуть ли не умираете с голоду?! Высохли, как стебельки, и ты, и мама! Клянусь Богом, я…

– А вот это тебя совершенно не касается, Нилл! Мы сами заботились о себе все эти долгие годы и станем делать это и дальше, как только ты уберешься из Дэйра! К тому же у тебя и без того хлопот полон рот с Кэтлин, особенно учитывая, каким взглядом ты смотришь на нее, когда думаешь, что тебя никто не видит, – будто хочешь проглотить ее целиком!

Лицо Нилла побагровело. Кэтлин испуганно прикрыла рукой рот, словно боясь, что их вчерашний поцелуй оставил на ее губах несмываемый след.

– Ах вот в чем дело! – ухмыльнулась довольная Фиона. – Стало быть, уже успел вкусить запретного плода, милый братец! А еще такой великий, могучий и благородный воин! Ха! Вопрос только в том, насколько далеко ты позволил себе зайти!

– Фиона, – умоляюще выдохнула Кэтлин, – ради всего святого, не надо!

Нилл уже было собрался громко все отрицать, но только крепче сжал зубы, сообразив, что будет выглядеть полным идиотом. Лицо Кэтлин пылало. И вдруг он почувствовал такую бешеную, ослепляющую ярость, какой никогда не испытывал даже на поле битвы.

– Фиона! Паршивая девчонка, еще одно слово, и я…

– Фиона! Нилл! – раздался вдруг за их спиной мягкий встревоженный голос. В дверях стояла Аниера с нежными кремово-белыми цветами бузины в руках.

Все трое разом обернулись – Кэтлин, смущенная, с пылающими щеками, Нилл, изо всех сил старающийся скрыть и свое замешательство, и свой гнев, и Фиона, с которой вдруг разом слетело ее нахальство. Дерзкий эльф внезапно исчез, уступив место маленькой девочке, хрупкой и беззащитной.

– Что случилось? – поинтересовалась Аниера.

«А то, что твоя дочь превратилась в форменную злодейку!» – хотел было в ярости выпалить Нилл. Но, вовремя спохватившись, усмирил кипевшую в нем злобу.

– Просто случайность, – натужно проскрипел он. – Ничего страшного. Я съезжу за дровами, а то огонь уже почти потух.

Он уже повернулся, чтобы уйти, но рука матери ухватила его за рукав. Притянув его к себе, она, как в детстве, кончиком платка стерла пятно грязи с его лба.

– Почему бы тебе не взять с собой Фиону? Ты ведь знаешь, как она обожает бегать за тобой хвостом.

– Нет! – взорвался Нилл. – Могу я хоть недолго побыть один?! Неужели это так уж много?

Глаза Аниеры испуганно приоткрылись.

– Нилл, сокровище мое, что произошло между тобой и нашей крошкой?

Что произошло между ним и сестрой? Фиона презирает его, вот что! На него вдруг нахлынула такая волна горечи, что он сам испугался. Когда Нилл покидал Гленфлуирс, сердце его было подобно камню. Проклятие, это заслуга Кэтлин, что сейчас оно стало мягче воска, с бессильным гневом думал он. Но выплеснуть свой гнев на мать значило бы причинить ей незаслуженную боль и признаться в собственной слабости, чему только обрадовалась бы Фиона, и к тому же дать Кэтлин понять, как далеко ей удалось проникнуть сквозь его бастионы.

Нилл с трудом взял себя в руки.

– Прости, мама, я немного устал.

– Да, конечно. И измучился от тревоги за Кэтлин. Я понимаю. Но не тревожься, сынок, вам ничто здесь не угрожает. Ничего не может случиться с вами здесь, где все дышит любовью вашего отца.

Нилл окинул взглядом зал с сорванными со стен некогда богатыми драпировками – свидетельством былой славы, сейчас так безжалостно растоптанной и лежащей в пыли. Вот что принесла им эта самая любовь, хотелось крикнуть ему. Но стоило ему только повернуться к матери, и слова замерли у него на губах. Лицо ее сияло таким безмятежным счастьем, не выражая ничего, кроме безграничной преданности изменнику, причинившему когда-то такую боль собственному сыну, что тот повернулся спиной к тем, кого любил.

Но тогда он был мальчишкой, обитавшим в своем детском мире, где белое было белым, а черное – черным, где героям было неведомо предательство и блеск их славы никогда не тускнел.

А теперь ему на собственном опыте довелось узнать, как просто порой свернуть с прямого пути на куда более неверную и зыбкую дорогу. Достаточно было услышать серебристый смех женщины, залюбоваться сиянием глаз – и вот путь чести заказан ему навсегда.

Перед глазами Нилла вдруг встало лицо отца, такое, каким он видел его в последний раз, – растерянное, преисполненное любви, умоляющее. Теперь Нилл почти ненавидел его за это, ненавидел за то, что предавший их всех отец все-таки осмеливался любить их по-прежнему. Ведь когда отец поддался соблазну, исходившему от другой женщины, у него была обожавшая его жена, крохотная дочь, маленький сын!

Нилл повернулся к Кэтлин – какая она нежная, какая красивая и такая вероломная – ведь это ее чары пробуждали в нем желание, не дававшее ему покоя. Что-то похожее на страх вдруг сжало ему сердце, и в первый раз с тех самых пор, как он был еще ребенком, Нилл почувствовал неудержимое желание повернуться и убежать.

Если бы Кэтлин не смотрела на него своими огромными невинными глазами! Он просто не имел права позволить ей увидеть его позор. К тому же она сама была напугана – он чувствовал это, и ее страх повергал его в смятение. Почему в ее присутствии его всегда обуревает желание защитить ее, избавить от страхов, что терзали их все эти дни? Или он хотел успокоить вовсе не Кэтлин, а свою совесть?

– Ты здесь в полной безопасности, – прорычал он, сам не ожидавший, что сердце его вдруг дрогнет, стоит ему только бросить взгляд на ее побледневшее лицо. – Конну никогда не придет в голову, что я осмелился нарушить его приказ.

– А я и не боюсь, – сказала она.

Это была ложь, и Нилл это знал. Она провела всю свою жизнь в монастыре, где стайка обожавших ее сестер, случись что, кинулась бы к ней на помощь, квохча от возмущения. Она наверняка перепугана до смерти, устало подумал Нилл. Но чем он мог ей помочь?

На мгновение ему вдруг захотелось броситься к ней, сжать ее в объятиях, прижаться лицом к ее нежной груди, чтобы тоска и неуверенность хоть ненадолго покинули его. Но это было так же невозможно, как взлететь к звездам.

Повернувшись, он бросился к двери, успев услышать за собой торопливые шаги и догадываясь, что это Кэтлин бежит за ним. Он чувствовал ее взгляд, когда взбирался в седло, мягкий и нежный, словно прикосновение губ, которыми он упивался накануне.