— Чего это у вас тут делается? — спросил Юрка, изо всех сил пытаясь решить, как ему себя повести: то ли изобразить этакое удивление, то ли ринуться на защиту приятеля. В конечном счете дружба взяла верх.

— Поучили немного твоего друга, — сказал Ленька Рохлин, неожиданно ловко, как настоящий морской волк, сплевывая сквозь зубы.

Но завидовать ему времени уже не оставалось. С места в карьер Юрка ринулся в атаку.

— Кто его? — коротко спросил он, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — А ну, два шага вперед! Выходи, сейчас будешь иметь дело со мной.

После этих слов Витька заплакал еще сильнее и начал подниматься на ноги. Всхлипнув пару раз, салага Веснушкин-Судаков собрался с силами и выдал Юрке такую затрещину, после которой тот мгновенно очутился в объятиях ребят (они успели подхватить его вовремя) и повис у них на руках.

Смысл этого жеста Юрку не удивил. Зато ребята просто оторопели. Неизвестно, сколько бы длилась немая сцена, если бы на трапе не показались чьи-то полуботинки — судя по размеру, в кубрик спускался кто-то из старших.

Хотя у юнморов исчезла воинственность и непреклонность, вид у ребят был не совсем обычный. Терентий Иванович это сразу понял. Свежий синяк Веснушкина-Судакова, не успевшие разжаться кулаки Валерки Кольцова, перевернутая табуретка и разбросанные вещи лучше всяких слов рассказали о том, что произошло.

— Что здесь такое? — спросил Терентий Иванович.

Ребята притихли, переглянулись. Не стал отмалчиваться один Веснушкин-Судаков. Очень обстоятельно он рассказал о том, как мыл пол и, поскользнувшись, хлопнулся о переборку.

— А ты почему за подбородок держишься? — спросил Терентий Иванович у Юрки.

Смущенный взгляд предводителя случайно упал в угол, где кучкой валялись скорлупки грецких орехов.

— Я, Терентий Иванович, поспорил, что им могу грецкий орех расколоть.

— Ну и как?

— Расколол, — Юрка скромно потупил глаза.

— Молодец, — мрачно сказал Терентий Иванович. — Умеешь. Очень рад за тебя. Значит, у вас полный порядок? Все, стало быть, в ажуре? Ну-ну!

Вечером, когда начсостав собрался в кают-компании на ужин, Кузьмичев принялся рассказывать об инциденте в кубрике:

— Эти новенькие — ершистые ребята! За ними нужен глаз да глаз. Представляете, уже успели потасовку устроить. Второй такой случай мы допустить не должны. Прежде всего, товарищи, не худо бы нам узнать, из-за чего у них там сыр-бор разгорелся. Но сделать это нужно по-морскому: тактично, ненавязчиво, без нотаций и нравоучений…

— Всыпать им «тактично» по одному месту — и делу конец, — ворчливо отозвался механик Николай Васильевич.

— Это не педагогика, — поморщилась докторша Тамара Сергеевна. Они же дети.

— Вначале моряки, потом дети, — решительно заключил Кузьмичев.

Обменявшись мнениями, начали наконец ужинать, и за столом наступила тишина.

Место радиста Родина пустовало. Он пришел, когда ужин подходил к концу.

— Есть кое-какие новости. О монинцах. — С этими словами Родин загадочно улыбнулся и с удовольствием принялся за овсяную кашу.

— Чего тебе дались эти монинцы? — спросил капитан.

Родин помолчал. С наслаждением выпил компот, повертел в руках пустой стакан и только тогда решил, что ему стоит высказаться.

— Вы, дорогой капитан, о каких монинцах говорите?

— О тех самых, которых вытянули прямо из воды. Ты что, не знаешь? По-моему, один из них уже успел с тобой здорово поработать.

Все довольно улыбнулись.

— Но ведь есть и другие монинцы.

— Какие еще другие?

— А те, что плывут на «Ленинграде».

— Постой, Вадим Григорьевич. Опять ты чего-то путаешь. Какие монинцы? Какой «Ленинград»? Говори толком.

— Пожалуйста. После того как этот парень сжег мне всю рацию, два дня пришлось ее чинить. Сегодня только закончил. Первым делом связался с «Ленинградом». Ну, сперва поговорили о том, почему связь прервалась. А потом они начали выкладывать свои претензии. Дескать, договорились принимать ребят на «Москве», а вы почему-то направляете на «Ленинград». Плакаться стали. У нас, мол, одеял не хватает, того нет, сего нет. Мы в затруднении, ребятам неудобно…

— Каким ребятам? — не выдержал Терентий Иванович. — Что за чепуха?

— Вы мне не верите? — обиделся Родин. — Тогда поговорите с ними сами.

— При чем тут не верю? Удивляюсь!

— А чего удивительного? — с подчеркнутым спокойствием сказал Родин. — Пять юнморов из подшефного клуба пришли на корабль, чин по чину представили свои бумаги и приступили к практике. Вот и все.

Терентий Иванович хлопнул себя по бокам.

— Ничего не понимаю. Эй, вестовой! Позови-ка сюда Чудова. Знаешь? Ну, давай!

На Чудова Юрка с непривычки откликнулся только на третий раз, и то после того, как Огурец локтем в бок напомнил ему его нынешнюю фамилию. Терентий Иванович принял юниора в своей каюте.

— Скажи-ка, Юра, а другие твои товарищи по клубу сейчас где?

— Да в разных местах.

— А к нам, кроме вас троих, никто не собирался?

— Вроде никто.

— Мы же приглашали пятерых. Где же остальные двое?

— Один заболел, а другого родители не пустили. Воды испугались. А заменять их было уже поздно. Вашу телеграмму мы получили, можно сказать, в последний момент.

— Ну ладно, иди.

С «Ленинградом» Кузьмичеву удалось поговорить только утром следующего дня. Оказалось, что ребята из подшефного клуба, попавшие на этот корабль, готовились к плаванию еще с весны. Как и было условлено, они сели на судно в назначенном месте, в назначенный срок и в полном составе. Накануне отплытия никакой телеграммы не получали. Что еще?

Почувствовав себя в тупике, Терентий Иванович замолчал и начал яростно тереть виски. Затем сказал Родину:

— Пусть у них спросят, не знакомы ли они с Колей Маленко, Юрой Чудовым и Витей Судаковым.

Через несколько минут пришел ответ. Ни один из пятерых знакомых ребят с такой фамилией никогда — ни раньше, ни теперь — не имел. Кузьмичеву очень не хотелось сдаваться, и, чтобы распутать этот узелок, он запросил фамилии юниоров, плывущих на «Ленинграде», — тех пятерых, что неизвестно откуда взялись. Когда ответ был получен, Терентий Иванович глубоко задумался и с несвойственной ему суетливостью начал расхаживать по «Москве». Он заглянул на бак и на спардек, поднялся на капитанский мостик, спустился в машинное отделение. Это продолжалось до тех пор, пока начальнику клуба не повстречался некто по прозвищу Огурец.

— По дому небось заскучал?

— Нет, что вы. Я так…

— Вижу, вижу, заскучал. Дружков вспоминаешь, а? Кстати, Коля, ты с Петькой Ситниковым знаком?

— Первый раз слышу. А он кто?

— Да ваш брат, юнмор. Ну, а Жору Карапетяна ты, конечно, знаешь?

— Жору? Не-а.

— И Чуркина не знаешь?

— Не знаю, Терентий Иванович. А что?

— Да так, ничего. Я почему-то думал, что вы знакомы.

Чувствуя, что положение, вместо того чтобы проясниться, запутывается еще больше, Терентий Иванович отошел от Огурца. На лице его было написано недоумение. Подумать только. Члены маленького клуба юных моряков, жители одного и того же маленького городка разными путями попадают на два разных корабля. И никто из них понятия не имеет друг о друге. Ни одна фамилия своего брата-юнмора не кажется им знакомой. Разве так бывает? Нет, тут что-то нечисто. Так дальше жить нельзя. Надо что-то предпринимать.

«Надо что-то предпринимать», — в свою очередь, думали кладоискатели, собравшись на юте. Даже на контрольных по математике лица их не были такими задумчивыми, как теперь.

— Попомните мое слово, неспроста он у меня выспрашивал, почему нас не пятеро, а трое, — с тревогой сказал Юрка и вздохнул.

— Каких-то ребят мне называл, — добавил Огурец. — Я стою, словно чурка с глазами, рот разинул, а что отвечать — не знаю.

— Выведут нас на чистую воду — вот будет концерт! — Витька хотел сказать это пободрее, но ничего у него не получилось.