А что же делать?
Он говорит — Нужно пробовать самим. А также я, наверное, отращу бороду.
Я говорю — Ты и так страшный.
Он говорит — Это хорошо.
И в этот момент до меня дошло. Было больно. Дошло с размахом.
Что случилось, Джин? Что?
Джульен даже испугался. Он отпустил мое предплечье. Эй! В чем дело? Я тебе больно сделал? Прости, мужик! Чего ты плачешь?
Он зашептал озабоченно, испуганно — Почему ты плачешь, мужик? Эй, Джин!
Я сказал — Э…
Эй, не надо, мужик, а? Не нужно так это воспринимать. Ну он толстый [непеч. ], ну и что.
Я сказал — Не в этом дело. Она меня бросила, и я никогда ее больше не увижу.
Он взял меня за плечо. Он посмотрел мне в глаза. Он что-то пробормотал. Я сказал — Что? Он сказал — Мы прах, живущий роскошно. Хорошая строчка для песни. Давай выпьем.
Он обнял меня за плечи. И тогда я действительно заплакал. Не помню, что было потом.
Своими силами я домой в тот вечер точно не добрался бы. Джульен наверное нес меня на плече, или еще чего-нибудь. Идет по улице рыжий англосакс и несет на плече негра. Представляете себе. Следующие четыре дня я был в бреду, с короткими перерывами. Помню — открыл глаза, вижу, я у себя дома, в постели. Еще помню — сидит на крае кровати Джульен, и еще — Зиния пришла навестить. Также, моя мать, вроде бы, приходила.
V.
Прошло четыре дня и мне стало лучше. Я был слабый, но я мог сидеть в кровати. Джульен периодически появлялся, помогая мне иногда дойти до туалета. Зиния приходила раза два и пыталась мне готовить. Она понятия не имеет, как это делается. Потом она пыталась сделать мне минет, но у меня не встал, и вообще я хотел, чтобы она ушла. Мать опять пришла, увидела диск с записью «Евгения Онегина» и долгое время читала либретто, и комментировала вслух, насмешливо, объясняя, как они испортили оригинал и все такое.
Я сказал — Мам, у меня для тебя новости. Дюма тоже был частично черный.
Кто?
Дюма. Александр Дюма. Автор мушкетерской серии и пьес. И еще он написал «Монте-Кристо». Он великий французский писатель, и у него больше черных предков, чем у Пушкина.
Некоторое время она молчала. Потом кивнула. И ушла — вроде бы даже поспешно. Семейный бюджет должен был в ближайшее время серьезно пострадать. Дюма написал четыреста романов, и многие из них переведены на английский. В магазинах мало, но всегда можно заказать по интернету.
Неутомимая Зиния пришла опять — в этот раз в сопровождении очень внимательного черного парня, у которого, вроде бы, были на нее виды. Имя его было средневековое какое-то — Малком, или может Томас, не помню. Он объяснил мне, что является лидером какого-то нового черного движения, организации, которая оставит след и изменит многое.
Он сообщил мне, что сегодняшнее положение дел — отвратительно и неприемлемо. Черная община не имеет настоящего лидера. Все продались. Его группа собирается пропагандировать образование, и все их лидеры — умные, ухоженные, и им можно верить.
Я сказал — Хорошо, я одобряю.
Не хочешь ли ты стать членом?
Нет.
Почему, позволь спросить?
Я сказал — Не знаю, но вроде бы расовые несуразности не забавляют меня в той степени, в какой должны забавлять. Я музыкант, это основная моя функция. Если я теперь начну принимать участие во всех глупостях, которые происходят в стране, у меня не останется времени ни на что. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить время на политику.
Он заверил меня что то, что он мне предлагает — настоящее. Он произнес речь. Мне нужно было как-то его выжить. Для достижения этой цели я собрал воедино всю силу своего интеллекта, сел в постели и заорал на него, чтобы он прекратил разглагольствовать.
Я сказал — Единственная причина, по которой существует расизм, черный или белый, не важно — глупость. Люди не рождаются глупыми. Они становятся таковыми добровольно, и остаются таковыми, поскольку глупость делает их жизнь комфортной. Мы не имеем дело ни с диктатором, ни с правящим классом, ни с группой заговорщиков-садистов в данном случае. Если тебе действительно нужно, чтобы расизм ушел, тебе следует убедить среднестатистического Джо — черного Джо и белого Джо — что они дураки, и тот, и другой. Я не говорю, что это невозможно. Но это займет уйму времени. Идея им не понравится.
Он изучил мою коллекцию дисков и стал лапать фортепиано. Я закричал, чтобы он ничего не трогал и убирался из моей жизни. Наконец-то он обиделся. И ушел.
Я спросил Зинию, не считает ли она все это развлечением, устроенным для прикованного к кровати больного.
Она сказала — Многое из того, что он говорит — правда. Но я не буду опять его приводить если ты не хочешь. Все, что ты скажешь, Джин. Я тебя люблю. Ты знаешь, что я тебя люблю.
Драгоценная Зиния. Моя фригидная тигрица.
Я вижу это — как будто я сам присутствовал при ссоре Зинии с ее отцом. Могу себе представить, как старуха Зиния прыгает по комнате на своих гибких, пружинистых ногах — страстная маленькая тигрица. Родители у нее — вполне приличные люди, спокойные, рассудительные и по большей части безвредные. Их дом в Монтклэйр был когда-то самым мирным, самым спокойным домом в мире, я уверен, пока не родилась Зиния. С тех пор это — ревущий вулкан. Могу себе представить Зинию, кричащую на своего приличного, скромного черного отца, орущую во всю силу своих меццо-легких на свою боязливую, нежную белую мать — обзывает их страшными словами, обвиняет их в приношении в жертву счастья их детей (помимо нее детей у них не было) — ради их тупого идеализма и нездоровой похоти, или еще чего-нибудь. Провести детство и юность в Монтклэйр — не подарок для такой девушки, как Зиния, с ее-то темпераментом, но лично я считаю, что в ней есть что-то недоброе. Она была бы дикая где бы она не жила.
Кричит Зиния — чего вы пытаетесь достигнуть? [непеч. ] расовой гармонии? А знаете что! Мне плевать на расовую гармонию! Я хочу жизни! Я не хочу черную жизнь — хочу просто жизнь!
А теперь вдруг оказалось, что существуют умные черные лидеры, которым можно верить, у которых есть на Зинию виды. Она бывает так непоследовательна иногда. А потом еще заявляет мне, что она меня любит.
Вообще что-то очень много любви появилось, сразу и неожиданно. Мама меня любит, мой брат мне сказал по телефону «Я тебя люблю, мужик, брат», мой отец, в своей профессорской, с достоинством, манере меня тоже любит, Зиния любит, и даже Санди любила меня целую ночь. По необъяснимой причине, в этом океане любви только Джульен сообразил что, поскольку все мои ангажементы полетели к свиньям, вполне реальная нехватка средств наверняка имеет место, в отличие от воображаемой нехватки умных черных лидеров, в моей жизни. В свете этого он спустился вниз, выследил управдома, и заплатил за мою квартиру за месяц.
КОНЕЦ ЦИТАТЫ
VI.
Ни Юджин, ни Джульен не были полностью справедливы к Живой Легенде. Человек был в расстройстве, когда они к нему нагрянули. Двумя днями ранее он присутствовал на похоронах Франка Гоби. Усопший был другом и поклонником актера многие годы. Именно Франк Гоби, когда слава Живой Легенды начала вдруг угасать, помог ему вновь себя найти, ангажировав ему нового импресарио и убедив продюсера, что лучшего кандидата на роль в фильме, по всем признакам собирающемся стать невероятно популярным, нет. Все это происходило, правда, до того, как Юджин и Джульен родились на свет. Откуда им было знать.
— Скажи мне, что ты шутишь, — сказала Дебби.
— Совершенно не шучу, — Джульен положил манускрипт на стол и поправил очки. — Гром и молния, мужик этот — невыносимо скучный. Не вижу, как он может помочь — ни мне, ни вообще кому-нибудь. Он себе самому помочь не может. Тебе нужно было там быть — видела бы ты его.
— Кто тебе сказал, что тебе следовало оценивать его личные качества? Марша тебя туда вовсе не за этим послала.
— Ах, извини. Я позвоню Марше и извинюсь — мы с нею неправильно друг друга поняли.