Я бываю чрезмерно сентиментален — по утрам ли, или в то время, что считается в моей бурной жизни утром. Я сразу решил, что она оставила меня навсегда. Я чувствовал себя несказанно несчастным и был на грани слез.

Ну и хорошо, сказал я себе, сжимая зубы, стараясь не заплакать. Меня использовали. Очень хорошо. Соблазнив бедного невинного меня, она пришла в себя утром, испугалась — что это она, голубокровная, делает в постели с негритянским юношей вдвое моложе ее?… лучше, чтобы об этом никто не знал, а то как начнут трепать языками… и так далее. Хорошо. Она следовала правилам, подчинялась системе расистского буржуазного приличия. Прекрасно. А я? А я просто музыкант.

Что-то сталось с напором воды в ванной в этом пятизвездном сарае. Я даже не смог помыться толком в душе в свое удовольствие! Яйца ныли, утренняя эрекция была болезненная — результат дикой пьяной ночи, которую я провел с белой стервой. Я попытался войти в контакт с моим домашним автоответчиком, дабы удостовериться, что он не содержит ультра-важных сообщений — а только что-то не соединялось ни [непеч. ]! Я позвонил в фойе, и ужасно невежественная, вульгарная, писклявая белая служительница сообщила мне, что телефон в моем номере заблокирован, или что-то в этом роде, но, в общем — ни выходящих, ни входящих звонков — по просьбе гостя.

Чисто сработано, однако.

Я оделся в мои вчерашние тряпки (подарок Уайтфилда) — выхода не было. Свою собственную одежду я оставил в мешке — в особняке. Типа стратегически. Мол, если в течении недели он мне не позвонит, я пойду в особняк и спрошу, где одежка. По крайней мере, такой у меня был план. Я обнаружил, что болезненно жду, ищу, желаю страстно — возможности держать в объятиях мою белую стерву еще один раз.

Это начало меня тревожить.

Тихая средневозрастная пара села со мной в лифт. На меня странно посмотрели и отвели глаза. Я знал, что не вписываюсь — черный парень в пятизвездном отеле должен одеваться гораздо более консервативно.

На трясущихся ногах я выбрался наружу и посмотрел направо и налево вдоль авеню. Я хотел завтрак. Завидев подходящее мне заведение, я пошел на него, как зомби, разве что руки вперед не выставил. Остановило меня вывешенное в окне меню. Я выхватил бумажник и нашел, что на взбитые яйца, бекон, тост и кофе мне не хватит долларов двух-трех. После полудня цены на завтрак взлетают вдвое, дабы наказать встающих поздно. Тогда я позвонил Джульену.

Он говорит — Где ты, [непеч. ], шляешься, [непеч. ]! Я ищу твою жалкую [непеч. ] пять часов!

Хриплым голосом я говорю — Джульен, слушай… Я прочистил горло. А потом говорю — Можешь ты меня встретить на Сорок Второй и Шестой через двадцать минут? Я умираю от голода, мужик, и я полностью на мели.

Я хотел еще добавить, что такое бывает, когда проведешь ночь с миллионершей, но не добавил. Будь на месте Кассандры другая женщина, я бы точно сказал какую-нибудь гадость.

Сигнал тревоги прозвучал у меня в голове еще раз, но я его проигнорировал.

Джульен говорит — С тобой все в порядке?

Нет.

Я еду. Не кури на пустой желудок, [непеч. ], [непеч.].

Я понял, как только повесил трубку, что действительно ужасно хочу курить. Я посмотрел вокруг и заприметил старого дядьку в твидах, передвигающегося в моем направлении, дымя Полл Моллом. Я двинулся его перехватить.

Извините, сэр, не могу ли я попросить у вас сигарету?

Он говорит — Нет. Ты знаешь ли, почем нынче табак, сынок?

— Я куплю у вас одну.

— Это будет тебе стоить пятьдесят центов.

Я дал ему два квотера. Он дал мне прикурить и предупредил, чтобы я не попадал в переделки. Я шел к Шестой и курил. Джульен был прав. Голова начала болеть.

Наконец к тротуару причалило такси и из него вылез Джульен, одетый по парадному. Даже галстук на нем был.

Он говорит — Ты выглядишь как [непеч.]. Более того, ты [непеч. ] и есть. У нас с тобой деловая встреча в Апстейте, в семь вечера.

Я говорю — У нас?

У тебя и у меня.

Он не стал ничего уточнять, а я слишком хотел есть, чтобы настаивать. Мы зашли в дайнер и сделали заказы. После этого Джульен разразился таким большим количеством дилетантских замечаний по поводу музыки, что очень скоро я готов был его задушить, но, к счастью, завтрак в этот момент милосердно, блаженно прибыл к нам на стол.

Было очень уютно — сидеть в теплом дайнере, есть добротную еду, пить кофе, и — по совету Джульена — красное вино. Он откусил от своего сэндвича. Я решил, что настало время объясниться.

Я говорю — Я сегодня вечером работаю.

Он сразу говорит — Отмени. Даже не думай, просто звони и отменяй.

А что случилось?

Мы должны встретиться с одной очень полезной дамой, она для нас многое может сделать. Помочь нашему правому делу, так сказать.

С полным ртом я говорю — Которому из наших правых дел?

Песням. Я прочту ей слова, а ты сыграешь на фортепиано. Да, и еще опера у нас есть.

Какая опера?

Музыкальная драма, если желаешь. Та самая, для которой ты уже написал половину партитуры.

Не понимаю, о чем ты.

Прекрасно понимаешь.

Я до сих пор не знаю, откуда Джульену было известно — да, я сочинил кое-что прошлой ночью, как вы помните. Я написал две арии, часть увертюры, набросал интермеццо. Но даже просто клавир будет готов не раньше чем через три месяца. Добавьте еще три на оркестровку — полгода в общей сложности. Опера у нас есть, как же.

Я сказал, что у меня ничего с собой нет.

Джульен говорит — Мы остановимся у твоего дома и заберем, что есть.

Мы на Ройсе поедем?

Нет.

Джульен расплатился. На улице был прелестный, теплый день. Мы спустились в метро.

Я говорю — А что случилось с Ройсом?

Обычная история.

Это какая же?

Забыл заплатить взнос страховой компании. Вторая неуплата за три года. Когда такое случается, власти штата просто с ума сходят по поводу моей безопасности и требуют, чтобы я на месяц сдал номера. Пришлось поставить драндулет в гараж. Подонки в гараже берут у меня за месяц шесть сотен, представляешь?

КОНЕЦ ЦИТАТЫ

Юджин протестовал, но Джульен остался тверд, и они сперва съездили к дому Юджина и забрали наброски.

— Фукса все еще нет дома, — сказал Юджин, выходя из подъезда с папкой в руках.

— Кому нужен Фукс, — сказал Джульен недовольно. — Поехали, мужик, а то на поезд опоздаем, я не желаю торчать на Пенн Стейшн лишний час, таращась на телок с высокими прическами.

Остановившись у киоска, Джульен купил Нью-Йорк Поуст. К метро они двинулись почти бегом.

На платформе было много народу.

— Дай посмотреть газету, — попросил Юджин.

— Не-а, — ответил Джульен небрежно, разглядывая лица людей.

— Ты ведь в данный момент ее не читаешь.

— Не читаю.

— Так почему бы мне не посмотреть?

— Раньше нужно было говорить. Я бы купил тебе такую же.

— Не будь свиньей.

— Я очень щепетилен, — объяснил Джульен серьезным тоном, поправляя очки, — когда речь идет о печатном слове, проходящем через мои руки.

Скорее всего он просто вживался в роль, которую изобрел себе сам — для встречи в Апстейте. Юджин решил смириться.

— Следующие вещи, — разглагольствовал Джульен, глядя на привлекательную латиноамериканку поверх головы Юджина (латиноамериканка вскоре стала краснеть и стыдливо улыбаться), — никогда ни с кем нельзя делить — нижнее белье, зубную щетку, обувь, газету, и бумажник. Запомнишь, или тебе записать?

— Пошел ты…

— Не будь вульгарен, друг мой.

В прибывшем поезде была давка. Партнеры втиснулись и поднажали, расстраивая и раздражая некоторых пассажиров. Вскоре они стояли лицом к сидению и плечом к плечу. Поезд был старомодный, с длинными скамейками вдоль стен — сидящие пассажиры ехали боком. Очень робкая толстая женщина подняла голову, посмотрела на Юджина, и тут же опустила глаза. Перед Джульеном сидел долговязый черный парень хулиганского вида — раскачивался в такт с монотонными басовыми ритмами в наушниках. Юджин, ухватившись за поручень, стал думать о Санди.