Специальным голосом, очень радушным, я сказал ей что зовут меня Юджин, и спросил, как идут у нее дела. Она ответила, что дела идут хорошо, спасибо, и спросила как дела у меня. Я сказал, что дела у меня идут прекрасно. Джульен попросил нас обоих заткнуться. Мы посмотрели на него удивленно. Он объяснил, что пытается собраться с мыслями.

Ехали мы очень быстро по стороннему переулку. Я спросил Джульена — куда это мы, собственно, едем? Он ответил — В студию. Я спросил Дебби, не возражает ли она против такого плана действий. Она ответила, что не возражает, но мне показалось, что в голосе ее при этом прозвучала сомнительная нота.

После получаса езды в калифорнийском стиле, включающей неестественно резкие повороты, максимальное приближение к задним бамперам машин, идущих впереди, неожиданных резких остановок и рывков с места, свистящих, прокручиваясь на таких рывках, шин, произвольной, ничем не оправданной, кроме каприза, смены полос, и в целом несчетных возможностей закончить жизнь в дымящейся куче укрепленной сталью резины, металла, и пластмассы, мы запарковались где-то в двадцатых улицах, на Шестой Авеню. Надпись над входом свидетельствовала, что и это — бывшее индустриальное здание тоже (как многие в этом районе) принадлежало некогда человеку по имени Уайтфилд. Может, и сейчас принадлежало, и если да, то у человека этого была прямо-таки страсть к репетиционным залам. Пожилой мужчина, возможно портье, спал за конторкой в вестибюле, очки его в тонкой оправе сверкали в тусклом свете. Джульен вызвал лифт. Лифты в этом здании ходили медленно — здание было старое.

Восьмой этаж, к которому мы причалили, дрожал от волосатых рок-н-рольных фрагментов, играемых очень громко в си-бемоль мажор во всех студиях. Джульен провел меня и Дебби в студию, которую он зарезервировал заранее и, как только за нами закрылась звуконепроницаемая дверь, жестом указал мне на рояль. Данная студия была очень хорошо звукоизолирована, признаю. Джульен поискал выключатель.

Высокая она оказалась — храбрая наша Дебби — почти с меня ростом, а во мне пять футов и десять дюймов. Лицо у нее было круглое, черты очень простые, глаза зеленые, без выражения. Веснушки. Маленький рот. Грудь мелковата, но красиво очерчена. Пальцы короткие, запястье широкое. Трудно сказать, что она за человек.

Голос у нее был — хрипловатое сопрано с меццо-обертонами. Сколько ей было лет? Тоже трудно сказать. Детского или ребяческого в ней ничего не было, это точно.

КОНЕЦ ЦИТАТЫ

Певческого голоса у Дебби не было толком — она об этом знала. На эксперимент она согласилась только для того, чтобы сделать Джульену приятное. Джульен хотел услышать свои песни. Ей очень не нравилось присутствие Юджина. Спели одну балладу, потом еще одну, а потом Дебби надоело. Игнорируя Юджина, она объяснила Джульену, что хотела бы помочь ему, а не его друзьям. На его друзей у нее не было времени. Она — очень занятой человек. У нее были кое-какие концы в музыкальной индустрии, а так же в театральном мире. У нее была подруга, у которой тоже были такие концы, только лучше. Джульен возразил, объяснив что они с Юджином делают проект вместе. В Юджине Дебби неожиданно обнаружила союзника. Юджин сказал Джульену что, поскольку баллады его основаны на стихах, поскольку стихи в них главное, хорошая музыка будет только отвлекать внимание слушателей. Джульену нужно было (объяснил Юджин) составить, а не написать, несколько банальных мелодий.

— Пошел ты на [непеч. ], Джин, — сказал Джульен с отвращением. — Нужна мне твоя жертвенность, как же.

— Какие еще жертвы, — возразил Юджин. — Если музыка недостаточно хороша, она убьет эффект. Если слишком хороша, не оттеснит слова на второй план. И в том, и в другом случае цели ты не достигнешь. Я тебе помочь ничем не могу.

— Тогда к свиньям все это, — упрямо сказал Джульен. — У меня были кое-какие идеи, но, раз они никому не нравятся — к свиньям.

— Ты страшный эгоист, — заметила Дебби. — Я, я, я. Уже поздно, и я устала. Пойдем отсюда, и остановимся где-нибудь поесть.

— Это хорошая идея, — быстро сказал Юджин. — Я тоже есть хочу. Что мы будем есть?

— Тельца, — проворчал Джульен.

Стандартный дайнер находился в одном квартале от здания. Они заняли будку у окна, и Дебби, извинившись, ушла в туалет.

— Что тебе? — спросил Юджин, щурясь и пытаясь не встречаться глазами с Джульеном. Взгляд Джульена сочился презрением.

— Ты что-то хотел сказать.

— Ну, хотел, — подтвердил Юджин, пригубив воду и чуть не подавившись кубиком льда. — Не знаю, мужик. Что ты в ней находишь?

— Что ты имеешь в виду?

— Ладно, ладно. Ты знаешь, что я имею в виду. Не знаю, что она там плела про подружку со связями, но, помимо этого? Красивой ее не назовешь. Судя по ее манере поведения, та еще сука. С ней трудно. Кроме того она какая-то, не знаю, обычная очень. Сливается с толпой.

— Ох какие мы снобы, и как мы разборчивы! — насмешливо сказал Джульен, поправляя очки. — С каких это пор ты — эксперт в таких делах?

Юджин понял, на что намекает Джульен.

— Это правда, — сказал он. — Все белые люди для меня на одно лицо. Кроме тебя. Тебя я отличаю по очкам. Очень характерные очки. Ну а все таки — что тебя в ней привлекает? Она что, хороша в постели, что ли?

Джульен обиделся.

— Что за дурацкий вопрос, а, имбецил? — спросил он возмущенно. — Задавать глупые вопросы — это искусство, Джин, и ты этим искусством пока что не овладел. Хороша ли она в постели? Глупо. Ужасно глупо.

— Почему же глупо?

— Потому что глупо. Вот ты лично, например, хорош в постели?

— Я великолепен в постели, — сообщил Юджин.

Джульен отмахнулся.

— У нее есть несколько удивительных качеств, — сказал он, уставясь в пространство. — У нее сила воли — как у опаздывающего экспресса, который пытается наверстать потерянное время. Ей нравятся мои стихи. Она морально меня поддерживает. Она очень хорошо готовит. И она не возражает против моих романтических поползновений.

— Это ты о лазании из окна?

— Помимо всего прочего, да.

— Она, вроде, из ортодоксальной еврейской семьи…

— У нее своя квартира в Аптауне. Родителей она навещает раз в месяц.

— Интересно, — сказал Юджин. — Так почему…

— Уж я сказал — она не возражает. Помимо этого, она — литературный агент. Это, наверное, самое удивительное ее качество.

— О! — Юджин кивнул. — Теперь я понял.

— Нет, — заверил его Джульен. — Ничего ты не понял. Впрочем, это несущественно. Если кто-то для нас и может что-то сделать, это — Дебби.

— Для нас?

— Мне нужно, чтобы ты просмотрел то, что я дал тебе пару месяцев назад. Просмотрел и подумал.

— Не понял.

В этот момент появилась Дебби. Что-то она успела сделать с волосами — стрижка выглядела по-другому. В дайнере свет горел ярко, и наконец Юджин смог рассмотреть любовницу Джульена как следует и в то же время ненавязчиво. Между ними встала непробиваемая стена. Юджин подумал, а была бы меж ними эта стена, если бы Джульен вел себя предусмотрительнее, или если бы Дебби была черная, а он, Юджин, белый. Или Дебби была бы итальянка, а он, Юджин, китаец. Или если бы Дебби была чуть больше открыта к людям. Рассматривая ее лицо и нервные, мнущие салфетку, руки, Юджин решил что не такой уж она, Дебби, плохой человек. Могла бы быть понимающей с людьми, которые ей нравятся, вне зависимости от их расовой принадлежности. Да и есть, наверное. Просто не любит сюрпризов, вот и все.

Если бы Дебби вела дневник, на первой его странице наверное было бы написано что-то вроде «Я родилась в ортодоксальной еврейской семье, вторая по старшинству из девяти детей. У меня четыре сестры и четыре брата. Мой отец думает, что он неудавшийся большой предприниматель, а моя мать думает, что она хорошая мать. Оба ошибаются. В детстве я была очень способным ребенком» — и так далее.

Но Дебби не вела дневник. И не являлась самым способным ребенком в семье, а вторым самым способным. А самым способным и ярким был Ави.