Беатрис повернулась, чтобы уйти, но остановилась у двери и бросила через плечо раздраженным тоном:

– У тебя просто нервный срыв. Такое часто случается перед свадьбой. Я более чем уверена, что ты придешь в себя еще до возвращения Харрисона. А потом вся ответственность за тебя и твое поведение ляжет на его плечи.

Дверь за Беатрис закрылась, и Джесси снова опустилась на табурет. Она долго сидела в задумчивости, уставясь в пространство невидящим взглядом.

Закрыв глаза, Уоррик с упоением играл на фортепиано. Внезапно он подумал о том, что Фиона многого не знает о нем. Например, ей неизвестно, что он безумно любит музыку. Впрочем, он тоже плохо знал Фиону.

После того как она рассказала ему об убийстве чернокожего каторжника, Паркера Джонса, они опять занялись любовью. Уоррику казалось особенно пикантным, что их соитие было неистовым и бурным. Однако он решил, что они встречаются в последний раз и он больше никогда не придет к ней.

Уоррику неприятно сознавать, что Фиона оказалась права: он действительно не любил ее. Ему нравилось проводить время в ее обществе, потому что страстная, темпераментная Фиона заставляла забывать его обо всем на свете, и тогда Уоррика переставал мучить огонь, сжигавший его изнутри. Ему вдруг вспомнилась Филиппа, ее звонкий смех, ее искрящиеся карие глаза, нежные пальцы…

– Если бы ты смотрел на клавиши, то меньше бы фальшивил, – раздался с порога ледяной женский голос.

– Мама?

Уоррик повернулся на вращающемся табурете и увидел стоявшую у дверей Беатрис. В руках она держала мерцающую свечу в подсвечнике, отбрасывавшую тени на ее бледное лицо.

– Ты, как всегда, не вовремя.

– Мне нужна твоя помощь. Пришли мне утром надежного человека, я хочу дать ему важное поручение, – проговорила она, глядя куда-то в сторону. Беатрис редко смотрела прямо на сына и всегда прятала от него глаза.

– Что за поручение ты хочешь ему дать?

Беатрис наконец в упор посмотрела на сына с таким осуждающим видом, как будто он средоточие всех пороков и она презирает его.

– Если я сочту нужным, сообщу. А пока у меня лишь одна просьба – найди подходящего человека среди рабочих в нашей усадьбе.

Она повернулась и вышла из комнаты.

Спустя два дня мисс Джесмонд Корбетт в сопровождении Лукаса отправилась к портнихе в Блэкхейвен-Бей.

Она сидела в коляске, которой правил Лукас, на мягком кожаном сиденье и любовалась залитыми ярким весенним солнцем зеленеющими полями. Никто не заподозрил бы в них любовников. С виду Джесси походила на богатую леди, выехавшую на прогулку в сопровождении своего грума, слуги из числа каторжников. Во всяком случае, Лукас убеждал себя, что так оно и есть. Он пытался не вспоминать о том, что между ними происходило, что он сжимал нагое тело Джесси в своих объятиях и зарывался лицом в ее пышные золотистые волосы.

Лукас отогнал свои мысли и ударил вожжами по крупу лошади, чтобы та пошла быстрее. Коляска веселее покатилась по ухабистой дороге в сторону залива. С той памятной ночи Джесси и Лукас не виделись и не говорили друг с другом. По поведению Джесси Лукас чувствовал, что что-то случилось.

– Ты переживаешь из-за того, что произошло той ночью? – наконец спросил он ее. – Ты, наверное, сожалеешь о случившемся?

Джесси с улыбкой взглянула на него.

– Вовсе нет. Я люблю тебя.

Их глаза встретились. Они помолчали, слушая скрип колес и стук лошадиных копыт. Он знал, каких слов и действий Джесси ждала от него, но не мог решиться.

– Я поссорилась с мамой, – наконец снова заговорила Джесси. – Она узнала о том, что я вижусь с Женевьевой и часто посещаю ее домик на мысе Последней Надежды. Мне следовало давно уже рассказать ей обо всем. – Джесси вздохнула. – Я никогда не считала себя трусихой. Но теперь вижу, что мне недостает смелости и решительности. Вообще-то в жизни я отважный человек, но в вопросах морали я всегда уступаю общественному мнению. Я боюсь разочаровать своим поведением близких мне людей, боюсь рассердить и обидеть их. Я не переношу, когда у нас в доме царит тягостная напряженная атмосфера, и ненавижу скандалы. Но в результате я вынуждена страдать из-за того, что живу не так, как мне хотелось бы.

– Большинство людей предпочитают спокойную, размеренную жизнь, – не оборачиваясь, заметил Лукас.

– Возможно. Но они, как правило, не жертвуют своими мечтами ради такой жизни.

– И все же мне кажется, ты зря обвиняешь себя в трусости, – заверил ее Лукас. – Ты просто стремишься не огорчать близких. Нам не следовало заходить так далеко.

Джесси посмотрела на Лукаса, на его мужественный профиль. Широкие поля соломенной шляпки отбрасывали тень и спасали Джесси от слепящего солнца. Синие ленты развевались на ветру. Повернувшись к ней, Лукас заметил выражение смущения в ее глазах. Ему так хотелось заключить ее в свои объятия и крепко прижать к груди, но им навстречу с холма спускалась повозка, и Лукас снова все свое внимание сосредоточил на дороге.

Отвезя Джесси к портнихе, Лукас оставил коляску и лошадь в платной городской конюшне, а сам отправился на берег моря, чтобы немного прогуляться. Ему в лицо дул теплый весенний ветер, доносивший запахи рыбы и водорослей. Солнце било в глаза. Прищурившись, Лукас взглянул на пришвартованные в порту корабли. Среди них стояли береговые патрульные суда, американский китобоец, поврежденная штормом барка, нуждавшаяся в срочном ремонте, а также двухмачтовая шхуна, готовая выйти в море. Из вентиляционных отверстий на ее корпусе шел белый пар, а на палубе толпились констебли, проводившие тщательный досмотр.

Когда-то несколько каторжников убежали с Тасмании, спрятавшись на выходившем из порта судне. И теперь местные констебли подвергали проверке все корабли перед выходом в море. Особенно обижались на действия британских должностных лиц капитаны американских судов. Тем не менее констебли простукивали все бочки и цистерны и протыкали штыками все тюки и мешки, взрывали гранаты с серой, чтобы выкурить потенциальных беглецов из трюмов. Морякам приходилось мириться с подобными действиями властей.

Лукас видел, как констебли, сделав свою работу, спустились вниз по веревочной лестнице в ожидавшие их шлюпки. Лукас услышал шаги и, повернувшись, увидел приближающегося к нему человека. Высокий и худой незнакомец с решительным видом шагал вдоль берега в его сторону. У него было вытянутое лицо, которое обрамляли светлые, соломенного цвета, волосы и густые бакенбарды. Несмотря на теплую погоду, он был одет в бушлат и черные шерстяные брюки, заляпанные китовым жиром. Моряк заметно хромал.

– Лукас, приятель! – воскликнул он, обнажая в широкой улыбке два передних золотых зуба. – Что ты делаешь здесь, на краю света?

Джесси лежала на спине, закинув руку за голову, и медленно приходила в себя. Они снова занимались любовью в пещере на берегу моря под грохот волн и водопада.

Перевернувшись на бок, она с улыбкой взглянула на любимого. Он лежал с закрытыми глазами, и его темные ресницы казались удивительно густыми и длинными. В минуты покоя и отдыха Лукас выглядел моложе и беззащитнее.

Красота его тела возбуждала Джесси. Приподнявшись, она окинула его взглядом с ног до головы. На щиколотках Лукаса сохранились красноватые шрамы от кандалов. Увидев их, Джесси почувствовала, как ее сердце вновь пронзила острая боль. Гнев и горечь охватывали ее каждый раз при мысли о муках, которые пришлось вытерпеть ее возлюбленному. Впрочем, впереди его тоже ожидали страдания.

Переведя взгляд на его лицо, Джесси увидела, что он открыл глаза и внимательно смотрит на нее.

– Зачем ты меня рассматриваешь? – улыбнулся он.

Она приподнялась, опершись на локоть. – Я любуюсь тобой.

Он потянул ее за прядь волос, и Джесси, засмеявшись, упала ему на грудь.

– Значит, тебе нравится мое тело? – хрипловатым голосом спросил он. В его зеленых глазах полыхала страсть.