– На меня вы тоже можете положиться.

Джесси нахмурилась, в глубине ее глаз появилось выражение тревоги. Ее обуревали противоречивые мысли и чувства. Нет, Джесси не могла доверять этому человеку. Она не доверяла ему, конечно. Но у нее нет выхода. Лукасу уже известна ее тайна.

Тихо напевая, Женевьева Стржецкая срезала полураспустившийся бутон желтой розы, обвивавшей стену ее коттеджа. Цветущие растения, оплетавшие дом, с трудом приживались в неплодородной соленой почве мыса, обдуваемого ветрами. Поэтому Женевьева старалась не срезать цветы, как бы награждая их за выносливость и настойчивость. Однако сегодня она не удержалась. Ей стало очень одиноко и хотелось, чтобы хотя бы одна желтая роза составила ей компанию.

Услышав посторонний шум за воротами сада, она подняла голову и насторожилась, придерживая рукой соломенную шляпку, которую пытался сдуть ветер с моря. Она машинально прижимала шляпку тыльной стороной руки, как обычно делают садоводы, чтобы не испачкать головной убор землей, налипшей на ладонь и пальцы. Однажды, много лет назад, на острове Капри она вот так же придерживала шляпку, а ее спутник, молодой красавец с темными волосами и жгучими глазами, шептал ей на ухо нежные слова. Француз или итальянец? Впрочем, какое это теперь имеет значение? Женевьева улыбнулась при воспоминании о своем давнем романе.

Когда-то она была молода и красива. По ее плечам золотой волной струились густые волосы, а кожа отличалась гладкостью и походила на прозрачную матовую яичную скорлупу, усыпанную коричневыми пятнышками – милыми веснушками. Но теперь Женевьева состарилась. У нее появились седые волосы и сморщилось лицо. Но о своем возрасте она вспоминала только тогда, когда смотрелась в зеркало, или в зимние вечера под завывания ветра за окнами. В плохую холодную погоду у нее ломило кости. В глубине души Женевьева ощущала себя молодой энергичной женщиной, в былые времена приводившей в шок окружающих.

Когда-то она убежала с человеком, которого любила. Когда-то она танцевала на балах с королями. Когда-то она одевалась в шелка и атлас и носила бриллианты. В те времена Женевьева много путешествовала по миру. Но теперь его границы сузились для нее до стен коттеджа со скромной обстановкой, любимыми вещами и дюжиной кошек. Вокруг высились эвкалипты и почерневшие от соленого ветра скалы. А внизу бушевало море, вечно меняющаяся стихия, необходимая Женевьеве как воздух. Нет, сама она не мечтала о переменах. Женевьеву вполне устраивало ее нынешнее существование. Она любила свой скромный коттедж и свою нынешнюю жизнь так же сильно, как когда-то любила обеды при свечах, серебро и хрусталь на столе, шелка и бархат, а также красивых мускулистых молодых мужчин. Женевьева рано поняла, что наслаждения не вечны. Необходимо иметь мужество и волю, чтобы достичь того, к чему мы стремимся.

Женевьева напряженно прислушивалась. Теперь она отчетливо различала топот копыт. Положив срезанную розу в плетеную корзинку, она снова замерла, затаив дыхание. Кто-то подъезжал по заросшей травой дороге к ее домику.

Люди из высшего общества отвернулись от нее. И все же у Женевьевы остались друзья из числа местных лавочников, рыбаков и фермеров. Поэтому она знала, что несколько дней назад на двухмачтовом судне домой вернулась Джесмонд Корбетт. Однако Женевьева подозревала, что девушка сильно изменилась за два года в чужих краях, и боялась испытать боль разочарования. Но вскоре она увидела приближавшихся по дороге к калитке ее сада всадников. Впереди скакала золотоволосая девушка в темно-синей амазонке, а за ней – темноволосый грум, которого Женевьева видела впервые. Грум ловко спешился, а затем, немного замешкавшись, повернулся, чтобы помочь своей госпоже. Но она уже соскользнула с дамского седла и спрыгнула на землю.

Отложив в сторону секатор и корзинку для цветов, охваченная радостью Женевьева широко улыбнулась. Джесси бросилась к ней, распахнув объятия.

Джесси сидела на подоконнике в кухне домика Женевьевы в неподобающей для дамы позе. На ее коленях лежал, мурлыкая, большой пушистый кот. Свои ботинки и чулки она бросила на неровный кирпичный пол.

Ей всегда нравилась кухня Женевьевы, в которой стояла большая черная печь и висели пучки душистых трав. В окно заглядывало солнце и дул соленый ветер с моря. Здесь Джесси провела много счастливых часов.

– Хватит, не желаю больше слушать о пещерах, трупах и экспериментах с электричеством, – заявила Женевьева и, поднявшись из кресла-качалки, подошла к плите, чтобы снять закипевший чайник. – Все, конечно, очень интересно, но мне хотелось бы узнать о другом… Ты имела любовника в Лондоне?

– Женевьева! – возмущенно воскликнула Джесси и тут же рассмеялась. Ее старшая подруга постоянно старалась смутить ее, явно преднамеренно. – Ты же знаешь, что я обручена с Харрисоном.

Женевьева заварила чай и налила в сине-белый кувшинчик свежие сливки.

– Я знаю, что твой отец обещал выдать тебя замуж за Харрисона. Но он не принял во внимание твое желание. Ведь жить с Харрисоном придется не твоему отцу, а тебе самой.

Кот, спрыгнув с колен Джесси, начал тереться о юбку хозяйки и громко, требовательно замяукал, прося сливок. Джесси засмеялась.

– Я обручилась с Харрисоном два года назад и обещала стать его женой. Надеюсь, ты не забыла?

Она встала и, подойдя к старому буфету, достала чашки и блюдца, взяла большой глиняный кувшин с широким горлом, в котором Женевьева хранила ореховое печенье.

– И ты ни разу не пожалела о помолвке? – спросила Женевьева. – Как ты сейчас относишься к Харрисону?

Снова подойдя к буфету, Джесси бросила взгляд сквозь открытую дверь на сарай. Полчаса назад ирландец поил там лошадей. Но сейчас его почему-то не видно. Джесси быстро отвернулась.

– Я хочу выйти замуж за Харрисона, – твердо сказала она и поставила тарелку на большой оловянный поднос рядом с заварочным чайником.

Женевьева улыбнулась:

– В таком случае я рада за тебя. Ты помнишь этот шарик? – спросила она, беря с полки, расположенной над раковиной, небольшой гладкий прозрачный шарик из розового кварца.

– Конечно, – ответила Джесси и взяла его из рук Женевьевы. – В детстве он завораживал меня. – Она улыбнулась и посмотрела сквозь шарик на свет. Джесси казалось, что из его середины исходит сияние. По словам Женевьевы, шарик подарила ей цыганка много лет назад. – Я часами смотрела на него, и мне чудилось, что я вижу свое будущее. Но теперь я понимаю, что там я видела всего лишь собственное отражение.

– Да, я прекрасно помню, как ты играла с ним, – подтвердила Женевьева, высыпая печенье на тарелку. – И меня удивляло, что ты стремишься узнать свое будущее, как будто оно тебе еще неизвестно. Но ведь ты с детства знала, что, когда вырастешь, выйдешь замуж за Харрисона.

Джесси внезапно показалось, что шарик стал горячим и тяжелым, и она отложила его в сторону.

– Я хотела подарить его тебе, – продолжала Женевьева, – но боялась. Твоя мать спросила бы, откуда он. – Кот не унимался и требовательно мяукал. Женевьева налила ему сливок в блюдце, стоявшее у печи. – Кстати, как поживают твои родные – мама и брат?

Женевьева никогда не упускала возможности задать вопрос о близких Джесси, хотя не была знакома ни с Беатрис, ни с Уорриком.

– У них все в порядке. За два года они ничуть не изменились, – с печальной улыбкой ответила Джесси.

– Я очень переживала, когда умер твой отец.

У Джесси перехватило горло при упоминании об утрате близкого человека.

– Слава Богу, мама держится молодцом. Женевьева хотела что-то сказать, но, по-видимому, передумала.

– Пойдем пить чай в сад, – предложила она, беря расписной оловянный поднос.

Джесси хотела надеть чулки и обуться, но Женевьева остановила ее.

Джесси с улыбкой кивнула.

Лукас сидел около сарая, прислонившись спиной к низкому каменному забору, который огораживал домик и сад Женевьевы Стржецкой, и слушал шум прибоя. Волны монотонно били в скалистый берег косы, разделявшей залив на две бухты. Лукас, прищурившись от бившего в глаза яркого солнечного света, смотрел туда, где стоял остов сгоревшего дома. Если бы он устроил там док, отсюда бы он не просматривался. Лукас решил непременно посетить Бухту кораблекрушений.