Духовные упражнения учат герметиста практическому чувству (а иного в герметической философии попросту нет) и непреложной действенности аркана тройственного единого усилия, лежащего в основе всякого духовного упражнения и всякого аркана; об этом и говорится в Евангелии:

«Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Лк. 11:9).

Таким образом, герметическая философия учит не тому, что является предметом и цепью веры как сущностного постижения «Бога, человека и Природы», — но собственно тому, как вопрошать, искать и стучаться — с тем чтобы прийти к мистическому опыту, гностическому озарению и магическому воздействию этой цели устремлений в познании Бога. человека и Природы. И только после того, как человек спрашивал, искал и стучался — и после того, как он получил то, что искал, нашел его и обрел к нему доступ — только тогда он узнает. Такой тип познания — достоверность мистического опыта, гностического откровения и магического воздействия в их синтетическом восприятии — и есть Император, т. е. практическое учение четвертой карты Таро.

Речь здесь идет о развитии и применении четвертого духовного чувства, т. е. герметико-философского чувства, которое следует за развитием и применением мистического, гностического и магического чувств. Его характерной чертой является способность «знать как узнать». Ранее (во втором письме) мы определили это чувство как «чувство синтеза». Теперь мы можем дать ему более глубокое определение, а именно: оно есть «чувство посвящения», или чувство ориентации в овладении знанием основных фактов в каждой области.

В чем его суть? Прежде всего следует отметить, что оно не идентично тому, что обычно определяется как «метафизическое чувство», ибо такого рода чувство у метафизиков — это их вкус и к абстрактным теориям и полная ими удовлетворенность, неискоренимое предпочтение абстракций, тогда как чувство герметико-философское есть следствие ориентации на конкретность — духовную, психическую и физическую. Если метафизическое чувство оперирует «понятием Бога», то чувство герметико-философское ориентировано на Бога живого — на духовный, конкретный факт Его бытия (being). «Отец Небесный» в христианстве, «Древнейший Древних» в Каббале — суть не абстрактные концепции, не отвлеченные понятия, но существа (beings).

Метафизическое чувство действует с целью выведения — путем абстракции — законов, правящих фактами, а затем постижения принципов, лежащих в основании законов. Наоборот, герметико-философское чувство (или чувство посвящения) посредством этих фактов постигает сущности духовных иерархий, а через них — Бога живого. Для чувства посвящения пространство между «верховным Началом» и эмпирическим миром заполнено не «законами» и не «принципами», но скорее живыми духовными существами, каждое из которых наделено своим именем, поведением, образом, голосом, манерой общения. Для чувства посвящения Архангел Михаил — не «закон» и не «принцип», а живое существо, чей лик невидим, ибо он затмевается ликом Божьим. Вот почему имя ему MI-KHA-EL, т. е. «Тот, кто [MI] есть как [КНА] Бог [EL]». Никто не может лицезреть Михаила, ибо он «KHA-EL», т. е. «подобен Богу».

Герметико-философское чувство, чувство посвящения — это чувство конкретных духовных реалий. Герметист объясняет реальные факты не столько с помощью законов, выведенных путем абстракции, и еще менее с помощью принципов, выведенных из конечной абстракции, сколько следуя от абстрактных фактов к более конкретным сущностям, чтобы прийти в итоге к «тому, что» наиболее конкретно во всем мироздании, — к Богу. Ибо для чувства посвящения Бог и есть «то, что» наиболее реально и таким образом наиболее конкретно. Собственно говоря, из всего сущего один лишь Бог подлинно — а именно абсолютно — конкретен и реален, тогда как реальность и конкретность всего тварного бытия всецело относительна; и то, что мы определяем понятием «конкретный факт», на самом деле — лишь абстракция, порожденная Божественной реальностью.

Это не означает, что герметист не способен к абстрагированию и игнорирует законы и принципы. Он — человек, в силу чего наделен метафизическим чувством, которым пользуется как и всеми прочими; однако именно герметико-философское чувство делает его герметистом — в том значении, которое символизирует «Император»; т. е. его можно считать герметистом лишь в той степени, в какой он наделен и пользуется этим чувством, тогда как метафизическое чувство само по себе еще не является ключом к подлинному герметизму.

Сколь трагична фигура Рене Генона, который, обладая высокоразвитым метафизическим чувством, но будучи лишен герметико-философского чувства, всегда и во всем стремился найти конкретную духовность. И в конце концов, устав от мира абстракций, он возложил последнюю надежду на то, чтобы освободиться от тирании рационализирующего ума, растворившись в стихийном религиозном порыве толпы мусульман в каирской мечети. Последнее упование души, жаждущей мистического опыта и изнывающей в оковах интеллекта? Если так — да дарует ему Божественное милосердие то, к чему он столь страстно стремился.

Здесь уместно отметить, что этот отчаянный шаг Генона, т. е. его надежда обрести наконец истину и утешение в бесхитростной вере простонародья, по-своему вполне оправдан. Ибо у герметико-философского чувства больше общего с наивной и искренней верой простых людей, нежели у абстрактной метафизики. Для обыкновенного верущего, равно как и для герметиста, Бог жив — и это самое главное. Верующий обращается к святым и Ангелам в твердом уповании на их ответ и помощь; для герметиста они столь же реальны. Верующий верит в чудеса; герметист живет рядом с чудесами. Верующий молится за живых и умерших; герметист посвящает все свои усилия в сфере сакральной магии благу живых и мертвых. Верующий почитает все, что освящено традицией; совершенно так же поступает герметист. Что здесь добавить?.. Разве лишь то, что Император обязан облекающей его властью не своему могуществу над судьбами людей — могуществу явному или тайному, — но скорее своему предстательству за них перед Богом. И властью он обладает не в силу своей сверхчеловеческой природы, но потому, что слишком человечен: он олицетворяет собой все человеческое. Царь Давид был человечнее всех своих современников. Вот почему он был помазан пророком Самуилом по повелению Господню, и по той же причине Предвечный дал ему обетование утвердить престол царства его навеки (срв. 2 Цар. 7: 13, 16). По этой-то причине престол, этот пост предстателя человечества перед Богом, никогда не рухнет. Таков пост Императора; такова истинная власть.

У герметической философии есть и человеческий идеал, к достижению которого она стремится. Ее духовные упражнения, ее арканы имеют практической целью создание господина, «человека-отца», т. е. человека, который человечнее всех других... человека, который достоин «трона Давидова».

Человеческий идеал практического герметизма — это не сверхчеловек в учении Ницше и не сверхчеловек в учениях Индии, погруженный в созерцание вечности; не сверхчеловек-иерофант, каким представлял его Гурджиев, и не сверхчеловек-философ как идеал стоиков. Нет, его идеал — это человек столь гуманный и преисполненный всего человеческого, что он достоин трона Давида.

Но где же здесь место Божественному началу?

Практический герметизм есть алхимия. Идеал герметизма по своей сути — идеал алхимии. Проще говоря, чем больше человеческого, тем сильнее проявление Божественного начала, лежащего в основе человеческой натуры, каковая есть «образ и подобие Божие» (Быт. 1:26). Идеал абстракции предлагает человечеству покончить со своей человеческой натурой, дегуманизироваться. Идеал же алхимической трансформации в герметизме, напротив, предлагает способ реализации истинной человеческой природы, которая есть образ и подобие Божие. Герметизм — это возвращение к гуманизации всех элементов человеческой натуры, т. е. возврат к их истинной сущности. Так же, как все неблагородные металлы могут быть преобразованы в серебро и золото, так и все силы человеческой натуры поддаются преобразованию в «серебро» и «золото», т. е. в то, что они есть, когда представляют образ и подобие Божие.