Наивное космопоклонство язычества - это позиция первого собеседника в нашей притче, сказавшего: "Он не болен". "Духовный натурализм" просвещенного язычества -это позиция второго собеседника, утверждавшего что болезнь -это всего лишь эпизод в общем круговороте. Отрицание мира, присущее "духовному гуманизму", выразил третий, сказавший: "Болезнь неизлечима, а посему страдальцу лучше помочь умереть".

Три эти мировоззренческие позиции, нашедшие историческое выражение в языческом эллинизме, индуистском брахманизме и буддизме, отличаются от четвертого подхода, т. е. активного вмешательства с целью очищения и возрождения этого мира, тем, что им недостает терапевтического импульса и веры в лечение. В то же время позиция, нашедшая историческое выражение в пророческих религиях (иранской, иудейской и мусульманской) и в религии спасения (христианстве), где обновление мира есть одновременно и движущая сила, и конечная цель, целительны по самой своей сути. Так вот, четвертый собеседник в нашей притче - тот, кто действует, исцеляя недуг путем переливания крови, - олицетворяет христианскую позицию, включающую и приводящую к реализации позиции пророческих религий. Христианский идеал есть обновление мира - "новое небо и новая земля" (Откр. 21: 1), т. е. вселенское воскресение.

Идея воскресения простирается гораздо дальше отрицания Природы, присущего "духовному гуманизму" буддизма; она означает ее полное преображение, вселенский алхимический труд над преобразованием Природы, как духовной, так и материальной, - как "небес", так и "земли". Нет идеала более возвышенного и идеи более смелой, более противоречащей всякому эмпирическому опыту, нет более мощного потрясения для здравого смысла, чем идея воскресения. Действительно, идея воскресения предполагает силу души, наделяющую ее способностью не только вырваться из-под гипнотизирующего влияния совокупности эмпирических фактов, т. е. вырваться из пут мира; не только решиться на участие в эволюции мира - уже в качестве не объекта, но субъекта - т. е. вместо духа "движимого" стать духом "побуждающим"; не только активно участвовать в процессе мировой эволюции; но и возвыситься до осознанного участия в деяниях священной магии, магического действа в космическом масштабе, целью которого является воскресение.

Идея, идеал и труды воскресения - все это включает в себя понятие "пятого аскетизма". Ибо существует "естественный аскетизм" - сдерживание и обуздание желаний - ради сохранения здоровья; есть "аскетизм отрешенности" - аскетизм духа, осознавшего себя и свое бессмертие перед лицом вещей преходящих и незначительных - ради обретения свободы; есть "аскетизм привязанности", т. е. любви к Богу, где возлюбивший Его избавляется от всего, что может встать между ним и Возлюбленным - ради единения; есть еще "аскетизм деятельности", аскетизм активного участия в эволюции, т. е. человеческих трудов и подвигов, направленных на совершенствование; и есть, наконец, "аскетизм священной магии", аскетизм великих трудов воскресения. Этот "пятый аскетизм" включает и венчает собой все остальные виды, поскольку труды священной магии предполагают единство с волей Божией, осуществление и выход за пределы эволюции, полную свободу духа, и исцеляющее воздействие на человека и Природу.

Таким образом, идея, идеал и труды воскресения обращены ко всему, что есть в человеческой душе творческого, благородного и отважного. Ибо душе предлагается стать активным и сознательным орудием свершения - ни много ни мало - чуда в космическом масштабе. Сколько же веры, надежды и любви заложено в идее, идеале и трудах воскресения! Как не вспомнить в свете идеи и идеала воскресения слов святого Павла:

"Где мудрец, где книжник? где совопросник века сего?... Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих" (1 Кор. 1: 20-21).

"Юродство проповеди"... неужели и ныне, девятнадцать веков спустя, идея, идеал и труды воскресения все так же подпадают под категорию "юродства проповеди"... после девятнадцати веков усилий и развития религиозной, философской, научной и, не в последнюю очередь, герметической мысли человечества?... после Свв. Августина, Альберта Великого, Фомы Аквинского, Бонавентуры, великих мистиков, алхимиков, плеяды философов-идеалистов?... после научного "эволюционизма", глубинной физики и глубинной психологии?... после Анри Бергсона, Тейяра де Шардена и Карла Густава Юнга? Иными словами, неужели после колоссальных трудов в течение девятнадцати столетий человеческая мысль не обогатилась и не развилась настолько, чтобы - при наличии доброй воли - увидеть в идее, идеале и трудах воскресения нечто большее, нежели "юродство проповеди"?

Искренняя и глубокая медитация на идее, идеале и трудах воскресения, т. е. на Двадцатом Аркане Таро, есть единственный способ прийти к положительному либо отрицательному ответу на этот вопрос. А посему углубимся в его анализ.

Прежде всего разберемся в контексте карты этого Аркана. Как Марсельское Таро (1761), Таро Фотриза (1753-1793), так и Таро де Жебелена изображают мужчину и женщину, созерцающих восстание из могилы третьего персонажа, ребенка или подростка. На карте представлен своеобразный "параллелограмм сил воскрешения" - вверху Ангел с трубой, родительская любовь отца (справа) и матери (слева), а внизу восстающий из открытой могилы ребенок. Мужчина и женщина находятся около могилы; воскрешается только их дитя. Таким образом, перед нами параллелограмм (см. рисунок).

Эта геометрическая фигура, образуемая персонажами карты Двадцатого Аркана, отражает расстановку сил, осуществляющих воскрешение: звук Ангельской трубы, родительская любовь отца и матери и усилие восстающего из могилы воскресшего ребенка. Такую же расстановку действующих сил мы находим при воскрешении Лазаря из Вифании, где Иисус исполнил сразу все три роли: Ангела, отца и матери.

"Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как Он любил его!... Иисус же, опять скорбя внутренно, приходит ко гробу. То была пещера и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень... Итак, отняли камень от пещеры... Он воззвал громким голосом: "Лазарь! иди вон". И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его было обвязано платком. Иисус говорит им: "развяжите его, пусть идет" (Ин. 11: 35-44).

Прослезившись, Иисус тем самым проявляет нежную любовь матери; восскорбев внутренне и подойдя ко гробу со словами: "отнимите камень", Иисус проявляет активную любовь отца; а громкое воззвание Иисуса: "Лазарь, иди вон!" звучит словно труба в руках Ангела воскресения. Громкий голос, воззвавший: "Лазарь, иди вон!" - это звук трубы воскресения, преобразующий любовь матери и отца в магический призыв.

Магия воскресения, которая заключена в Двадцатом Аркане Таро, есть, следовательно, магия слившихся воедино голосов любви матери и отца. Подобно тому, как земные отец и мать дают жизнь ребенку в его воплощении, когда Ангел жизни трубным гласом призывает его душу к инкарнации - а "труба" эта суть его распахнутые и обращенные вверх крылья -так и небесные Отец и Мать возвращают при воскресении дитя к жизни, но "труба" распахнутых крыльев Ангела направлена при этом вниз.

Таков общий смысл этого Аркана. Остается прояснить "детали", т. е. прийти к его конкретному пониманию. Нам еще предстоит вникнуть во всю безбрежность "как ?" воскресения.

Мы уже говорили в тринадцатом письме, что в земной жизни человека забвение, сон и смерть противоположны вспоминанию, бодрствованию и рождению. Забвение, сон и смерть суть члены одного семейства. Говорят, что сон - это младший брат смерти; столь же правомерно утверждение, что забвение есть младший брат сна. Забвение, сон и смерть представляют собой три этапа одного процесса уничтожения живого и мыслящего существа. Немаловажно и то, что приведенный нами рассказ о воскрешении Лазаря также наводит на размышления о цепочке "забвение-сон-смерть". В Писании говорится: