– Где вы его взяли?
– Там же, где и всегда, – у китайцев. У полиции такое же фото. Надо изменить вашу внешность, чтобы она походила на снимок как можно меньше. Раз вы мексиканец, пожалуй, для начала подойдут усы, как, по-вашему, Шульц?
– Да, сэр, – жизнерадостно чирикнул тот, выдвигая ящик, напоминающий выстеленное волосом гнездо. – Какие-нибудь тонкие и черные, вроде ваших.
– У меня усы американские. Ему же нужны иностранные.
– Как это у китайцев?! – встрял Тони. – Они-то тут при чем?!
– У них тут резидент, живет прямо напротив «Жареных кур полковника Гландерса Миссисипи». Снимает всех подряд, кто туда входит. Операции ЦРУ интересуют многих. Он продает фото всем заинтересованным. Мы сами регулярно снабжаемся у него. Вот почему вам не следовало даже близко туда подходить.
– Боюсь, Дэвидсона пришили до того, как он успел поведать мне об этом. Значит, у полиции именно это фото? А также у израильтян, итальянцев и всех прочих? Удивляюсь, что Китайская Народная Республика продает и им, и нам.
– Не они, а другая компания, Тайвань. Она всегда интересуется, чем занято ЦРУ. Вот, попробуйте вот эти.
Усы оказались чересчур косматыми. Однако в арсенале было много других, и вскорости Билли удалось отыскать усы, подходившие Тони под цвет волос и достаточно обвисшие на концах, чтобы удовлетворить националистические предубеждения Соунза. Как только эта важная бутафория нашла свое место, Билли, оказавшийся отличным гримером, позаботился о дальнейшей трансформации. Искусно употребленный карандаш подчеркнул морщины у рта, приклеенные во рту липучкой вкладыши изменили форму щек и губ.
– Курьезный вкус, – прошамкал Тони.
– Глазом не успеешь моргнуть, как привыкнешь. Давай-ка теперь я горячими щипцами чуток завью тебе волосы, а потом хорошенько набриолиним их.
– Ты не перебарщиваешь?
– Ни капельки. Расслабься, жди и смотри.
Итог и вправду превзошел ожидания, признал Тони, любуясь незнакомцем, во весь рост отразившимся в зеркале. Черные остроносые туфли, сам он таких ни за что бы не надел, полосатые брюки с пузырями на коленках, охватывающие обширное буржуазное брюшко, – любезность гостиничной подушки, приклеенной пластырем к талии. Одна из ацетатных спортивных рубашек деликатного оранжевого флуоресцентного цвета с зелеными инициалами «РС» на кармане. Лицо совершенно чужое – толстощекое, волосы набриолинены, ноздри раздуты от кольцевых вставок, улыбка незнакомца сверкает двумя золотыми зубами, глаза скрыты за зеркальными солнечными очками, а на поясе висит их футляр.
– Ладно, слушайте внимательно, вот вам инструкции.
В душе Тони вдруг всколыхнулась паника. Все уверены, что он идет на задание, и подавать протест теперь слишком поздно. Соунз вручил ему листок бумаги.
– Выйдете из ворот вот здесь. Там уже ждет машина с водителем, вот ее номер. Садитесь в машину и велите водителю отвезти вас в Мехико. Не называйте адреса, пока не въедете в город. Последнее число – телефонный номер, по которому вы сможете вызвать шофера, когда вам понадобится машина. Запомните информацию наизусть, затем смойте бумагу в раковину. При контакте с водой она растворится.
Тони затвердил цифры; увы, слишком быстро, и настало время выходить. Билли выглянул на улицу, чтобы убедиться, что за дверью не следят.
– Умоляю, постарайтесь, чтобы картину не повредили. Это настоящий подлинник, все анализы подтверждают, – с искренним чувством попросила Елизавета Злотникова. Тони почувствовал себя обойденным.
– Ничего, если меня тоже не повредят? Это ведь моя шея в петле, знаете ли.
– Пора, – пискнул Билли. – Вокруг чисто.
– Больше нас не подводите, – напутствовал Соунз.
Тони выскользнул из домика, ломая голову, когда это он подводил Бюро. Не в первый уже раз его потянуло в прохладу и безмятежность Национальной галереи. Эта мексиканская затея летит под уклон, как валун с горы, с каждым оборотом впутывая Тони все основательнее. Он вышел не замеченный никем, кроме охранника у ворот, отсалютовавшего ему и распахнувшего дверцу черного «Кадиллака» с заученным номером. Кроме того, охранник стоял достаточно близко, чтобы расслышать место назначения, откуда следует, как минимум, что Соунз свою работу знает. Машина стремительно катила по платному шоссе, с боков открывался чудесный вид на долину и горы вдали, впереди, поближе – на затылок шофера и перхоть на плечах форменного кителя. Но слишком уж скоро машина нырнула в самобеглое пекло Мехико и остановилась напротив многофункциональной деликатесной. За всю поездку оба не обмолвились ни словом, не считая двух распоряжений. Проводив взглядом отъезжающий автомобиль, Тони вздохнул и зашагал навстречу своей участи.
На витрине золотыми буквами было написано «TOLTEC KOSHER DELICATESSEN». За ней был отчетливо виден сидящий пожилой господин в черном костюме и широкополой шляпе, проталкивающий суп сквозь окладистую бороду. За более длинным столом по соседству целая семья поглощала пищу с тарелок разнообразнейшей величины, явно наслаждаясь трапезой, а в глубине пара туристов потягивала пиво, с предвкушением поглядывая на стеклянную стойку. Полная молодая дама в белом раскладывала по тарелкам картофельный салат, капусту и острый перец, а знакомый субъект складывал толстые сандвичи с копченым мясом. Поднял голову и дружелюбно кивнул, когда Тони нехотя подошел к двери.
– Buenos tardes, senor. Agui hay una mesa para ti.[21]
Тони кивнул, впервые оценив грим по достоинству, прекрасно помня, что у добродушного толстяка наметанный глаз охотника за шпионами. Сев за столик вдали от остальных, Тони с интересом прочел меню. Как ни обилен был завтрак, к этому времени от него не осталось и следа. Неся бутылку и стакан, Яков Гольдштейн с благожелательной улыбкой поставил их на стол.
– Сейчас подойду, Хоукин. А пока отведайте сельдерейного тоника за счет заведения. Грим недурен, учли абсолютно все.
«Недурен, – мрачно подумал Тони, потягивая странный на вкус напиток. – Сразу же расколол. Неужели полиция раскроет маскировку так же легко?» Вернувшийся Гольдштейн плюхнул на стол стакан чаю и опустился на стул напротив Тони.
– Очень мило, что вы пришли навестить старика, учитывая вашу занятость в последние дни. Ваши действия весьма уязвили наших итальянских друзей. Они даже твердят, что вы украли у них деньги.
– Ничего подобного! Они сами мне их дали… Кстати, вам-то откуда об этом известно?
– Сорока на хвосте принесла. Мы помогаем друг другу. На свете множество фашистов, к которым они тоже не питают любви. А еще я слыхал, что вы ухлопали этого Дэвидсона из-за междуусобицы между ЦРУ и ФБР!
– Неправда!
– Я так и подумал, у симпатяги вроде вас должны быть основания повесомее.
– Послушайте, Гольдштейн, давайте раз и навсегда проясним одну вещь. Я Дэвидсона не убивал. Его закололи, пока я был в другой комнате. Я даже не представляю, кто это сделал и почему. Меня подставили.
Гольдштейн благожелательно кивнул и отхлебнул чаю, едва не выколов себе ложечкой глаз.
– Вам было весьма недосуг, как я сказал.
– Хватит ходить вокруг да около. Я здесь из-за вас. Вы мне сказали, что не питаете к картинам ни малейшего интереса, но тем не менее отправили своего накачанного сабра утащить у нас картину. Зачем? Или вы будете все отрицать?
– Я, отрицать? Ни в коем случае. Очень красивая картина и находится в надежном месте.
– Верните ее, обманщик вы этакий.
– Обманщик – пожалуй, вернуть – не исключено. Это зависит от вас.
– Так я и предполагал. И чем же я могу вам помочь?
– В свое время мы к этому подойдем, но сначала я хочу рассказать вам одну историю.
– А нельзя ли рассказывать, пока я буду есть? Все-таки время ленча.
В воздухе витали роскошные ароматы пастрами, салями, солонины, пикулей, перца, салата, ржаного хлеба, лукового рулета «витали», подвергая обоняние Тони сладостной пытке. Понимающе кивнув, Гольдштейн отдал девушке короткое распоряжение и прихлебывал чай, пока не принесли большой сандвич, и Тони впился зубами в уголок, радуясь своему здоровому аппетиту. Тут посетители заняли еще столик, девушка позвала на помощь, и ко времени возвращения Гольдштейна тарелка была уже пуста, а Тони облизывал с губ последние крошки.
