«Ладно, чего вы наезжаете. Вы только скажите, жива она осталась или нет. А потом рассказывайте».
«Фигу с маслом. Это я нарочно на понятном тебе языке отвечаю. Слушай, как рассказывают, или я умолкаю».
«О’кей, о’кей, поняла. Давайте дальше».
Сердито попыхтев, старик продолжил:
«Может, всё и обошлось бы, потому что, как я уже сказал, рецидивист не спешил набрасываться на девушку. Но тут наша неугомонная Олеся нашла проход в маленькую пещеру. Сунулась за груду камней, а там пробит лаз. Она, недолго думая, на локти-коленки (рост-то у нее за метр восемьдесят) – и вперед.
– Там клад? – спрашиваю.
Режиссер тоскливо отвечает:
– Клад, клад. Теперь она в бутылке. Не выберется… Похоже, конец девчонке.
Видим, бандит тоже ползет в дыру. Когда он опустился на четвереньки, то стал похож на светящегося волка-оборотня.
– Давай «Сокровищницу», – шепчет режиссер видеоинженеру.
Мы все вдруг непроизвольно перешли на шепот. Как будто убийца мог нас услышать.
Включили инфрареды во второй пещере. Она крошечная, примерно пять на пять метров. По стенам маскировочные панели, за ними понатыкано аппаратуры. Видно гораздо лучше, чем в большой пещере. Можно разглядеть не только силуэты, но и детали, лица. Смотришь на мониторы и диву даешься: как это Олеся не видит ящика со слитками? Как не замечает, что буквально в трех шагах из дыры на нее пялится человек?
У людоеда глаза широко-широко раскрыты, не мигают. Рожа вся заросла черной щетиной. Рот разинут, блестят зубы.
А помощи ждать неоткуда. Оператор колупается по тропинке, ему до пещеры далеко. Группа не добежала и до середины. Вертолет чихает, но не взлетает.
– Я вам говорил, – шипит на режиссера наш спец по эффектам. – Давайте, говорил, спрячем там цветомузыкальную установку, фейерверк. Чтоб врубить, когда искатель находит клад. Сейчас нажал бы кнопку, там такой Диснейленд бы заколбасился. А вы: «Дешевка! Старо! В голом инфрареде стильней получится». Вот и получилось стильней. Зек с перепугу дунул бы из пещеры, и девчонка бы спаслась, а так…
– Не каркай! – накинулись мы на парня.
Только тут каркай не каркай, а дело шло к развязке.
Через минуту Олеся довертелась-таки до ящика, осветила его фонарем. Золото сверкает в луче. Визжит, идиотка, пляшет.
– Йес! Я сделала это! Я звезда! Олеська, ты круче всех! Съели, козлы?
И палец во все стороны тычет выставленный. Понимает, что вокруг скрытые камеры.
А из черного прямоугольника уже лезет убийца. Видит золотые слитки. Черным языком облизывает губы.
Наша попрыгунья скакала-скакала, да и наткнулась на него спиной.
В мониторной все застонали, а я, честно тебе признаюсь, вскрикнул.
Мужчина взял Олесю за плечо.
– Ты что тут, одна, что ли? А с кем базаришь?
Она руку оттолкнула, ощерилась вся.
– Одна, одна! Не лезь! Я сама нашла! Первая! Все видели!
Тычет рукой на стены. И я понимаю: она приняла зека за искателя из команды «красных». Поэтому и не испугалась.
Он у нее из руки фонарь:
– А ну дай.
Посветил на золото. Бух на колени и давай его щупать.
– Блин, рыжее! Много! Клад, что ли? В натуре клад!
Олеся на него сзади налетела, оттаскивает.
– Урод! Пихается еще! Я тебе щас натяну глаз на…
Бандит, не оборачиваясь, двинул ее локтем в живот. Она согнулась пополам, вдохнуть не может. Только теперь поняла: что-то не так.
Хрипит:
– Ты кто?
– Конь в пальто. Это видала?
И посветил себе на белый прямоугольник, что пришит у него на груди.
– Чего, по сценарию так положено? – спросила Олеся, но голосок дрожит.
По сценарию локтем в солнечное сплетение вряд ли станут бить, даже ей понятно.
А людоед на нее не смотрит, жадно выхватывает слитки из ящика.
– Золото! – кричит. – Сдохнуть, золото!
Мы все, как заведенные, шепчем: «Беги, дура! Беги!»
И она вроде бы даже начала пятиться. Но зек, не оглядываясь, схватил ее за полу куртки.
– Стоять! Убью.
Она – за пояс. У нее там, рядом с фляжкой, аптечкой, запасным фонариком, складной нож в чехле. Стандартное снаряжение, у каждого искателя одинаковое.
Рецидивист снова, глаза у него, что ли, на затылке, ее как дернет – она на землю упала. Он отобрал нож, раскрыл лезвие, потрогал пальцем, острое ли.
Здесь Олесе, наконец, стало по-настоящему страшно.
– Ребята! – кричит. – Помогите! Спасите! Он меня зарежет!
У нас тихо, только комары звенят.
– Всё, – сказал режиссер. – Кранты. Запись идет?
Это он уже перестроился. Раз нельзя спасти, будет сенсационная видеозапись. Мне от такого профессионализма стало еще страшней, чем от картинки на мониторе… Ты что затихла?»
«Слушаю», – тихонько прошептала девочка.
«Олеся на земле сидит, сжалась вся, а бандит то на золото фонарем светит, то на нее. И приговаривает:
– Ну жизнь, ну кошка полосатая. То наждаком по рылу, то на тебе: и Гагра, и виагра».
«Чего?» – переспросила девочка.
«Поговорка такая. В смысле разом и богатство, и красивая женщина. „Гагра“ это раньше такой курорт был, по прежним временам считался шикарным. Ну, а „виагра“ – лекарство, для… как тебе объяснить…»
«Знаю я, для чего оно».
«Да?»
«Вы чего? Пятиклашки, и те знают. И чего, он стал ее насиловать?»
«…Я не хотел про это, но дети теперь такие… информированные. Да, он сказал ей буквально следующее:
– Выбирай, лялька. Или я тебя сначала грохну, а потом… Нет, буквально не получится».
«Ладно вам. „Сначала грохну, потом трахну“ или „Сначала трахну, потом грохну“. Нормальное слово, меня папа с мамой за него даже не ругают. А она чего?»
Креативщик закашлялся, повздыхал.
«Ну, в общем, примерно так людоед ей и сказал.
Режиссер как закричит:
– Соглашайся! Пока он тебя трахать будет, вертолет взлетит, ребята подоспеют! Не будь идиоткой!
Уж не знаю, что у него в голове было: ее спасение или уникальная съемка. Видимо, полное совпадение приятного с полезным.
Олеся будто услышала. Перестала кричать. Трясется вся, губы прыгают, но сказала звонко:
– Ты меня не грохнешь. Я знаешь какая? Ты таких классных девушек в своей паршивой жизни не видал. Реально улетишь. Гарантирую.
Знаешь, что меня больше всего поразило? Что у нее в этот миг глаза были широко-широко открыты».
«Ну и что?»
«А то. Чувство страха испытывают все люди. Но делятся при этом на две категории. Вот ты, когда лифт застрял, первым делом что сделала?»
«Заорала».
«Нет. Ты зажмурилась и боялась глаза открыть. Случилось самое ужасное, чего ты больше всего боялась, – и ты зажмурилась. А есть люди, которые от ужаса открывают глаза как можно шире. Только так и надо себя вести в минуту страшной опасности».
«Я же ненарочно. Они сами зажмурились».
«Правильно. Они зажмурились, а ты заставь их разжмуриться обратно. Потом набери полную грудь воздуха. И страх отступит. Бывают в жизни ситуации, когда середки нет: или страх тебя победит, или ты его. Будешь держать глаза закрытыми – считай, пропала. Особенно, если помощи ждать неоткуда. Ты про это всегда помни».
«Ладно, буду помнить. Вы дальше рассказывайте».
«Лицо Олеси было хорошо видно. Я просто физически чувствовал, как она выдавливает из себя страх. Извилин в мозгу у нее, может, было и немного, но сила воли и характер ого-го какие. Поняла, что кроме как на саму себя надеяться не на кого, и вся мобилизовалась. Когда человек в минуту стресса сумел повернуть свой страх в другую сторону, он становится самым опасным существом на свете. Знаешь, и воробьиха, защищая птенца, может отогнать кошку. Вот тебе и эрноид с „фабрики звезд“.
Удивительно, но болван-уголовник этой перемены не почуял. Наоборот, расслабился.
– Валяй, – говорит. – Старайся. Покажи класс. Может, я тебя и не грохну. Может, в невесты возьму. С таким приданым – не вопрос.
Я стою, будто окаменел. Не могу отвести глаз от лица Олеси. А режиссер все бубнит в рацию:
