― Нет.
Гвен-два поставила передо мной тарелку с горячим омлетом. Яйца были совсем мягкие, ржаные тосты ― с апельсиновым джемом. Я становился почти постоянным клиентом. Болтовня Тима, Гвен, которая знала, чего я хочу, ― все это успокаивало и позволяло забыть утреннюю грязь. Я ел, отвечал Тиму и поглядывал на часы.
У Кэролайн Уилкерсон был весьма внушительный новый дом сразу за Северным мостом, ведущим на набережную Сиеста. Сиеста меньше и спокойнее, чем Лонгбоут, на ней меньше многоэтажных отелей и высоких домов. На Сиесте пышная зелень, напоминающая о загородной жизни. Это не означает, что Сиеста менее роскошна, чем ее более северная соперница. Просто она изысканнее.
Восемь ступенек вели к массивной двустворчатой двери с матовыми стеклами, покрытыми узором из лилий. Слева и справа от двери возвышались колонны, обрамлявшие с обеих сторон и балкон на втором этаже. Дом представлял собой нечто среднее между традиционными флоридскими постройками из ярко-оранжевого кирпича и домами Маунт-Вернон. Он был как раз того цвета и архитектурной формы, чтобы украсить сувенирный флоридский пятидесятицентовик: дом Уилкерсон на одной стороне, фламинго на другой.
Дождь продолжался, но гром гремел теперь уже далеко от берега.
Я припарковался на кирпичной дорожке рядом с красным «Ягуаром», взбежал по ступенькам и нажал на спрятанную в стене белую кнопку. Из дома донесся мягкий протяжный звук, похожий на тот, что раздается, когда Харви будит свой компьютер.
Кэролайн Уилкерсон открыла дверь. Она была в голубых лосинах, с полотенцем на шее. Лицо спокойное, розовое, без единой морщинки, светлые волосы слегка завиты. Очевидно, ожидание моего визита нисколько не взволновало ее.
― Проходите, ― сказала она.
Я прошел за ней через гостиную, столовую, кухню и большую уютную библиотеку на веранду, над которой нависал фонарь комнаты второго этажа. Веранды и балконы в доме не закрывались ширмами или портьерами, дом был открытым. Мошкара, которой было полно на материке, сюда не добирались. Перед верандой голубел бассейн, соединенный с джакузи, откуда в бассейн постоянно стекала пузыристая вода. За бассейном раскинулась бухта. Я стоял, глядя на белую птицу с длинной шеей, высматривавшую рыбу, которая в дождь могла подняться к поверхности воды.
Меня охватило поэтическое настроение. Я чувствовал себя так, будто только что сытно и вкусно позавтракал. А о том, чем надо было заниматься, думать не хотелось.
На веранде стояли плетеные стулья и стол со стеклянной столешницей.
― У вас долгий разговор? ― спросила она. ― Я уже опаздываю.
― Красивый дом, ― сказал я.
― Спасибо, ― ответила она, давая понять, что мнение лысеющего коротышки итальянца значит немного. ― Садитесь, пожалуйста. Чай, кофе, сок?
― Спасибо, нет.
Я сел. Она сняла с шеи полотенце и присоединилась ко мне.
― Итак? ― спросила она.
― Почему доктор Грин посоветовал мне сперва обратиться к вам по поводу Мелани Себастьян?
― Я не знаю, ― сказала она. ― Я спрошу, когда увижу его, хотя мы с ним практически не разговариваем.
― Почему?
― Я не думаю, что он благотворно повлиял на Мелани, ― сказала она. ― Извините меня.
Она нервно встала и ушла в дом, оставив меня смотреть на дождь, который становился умереннее, но зарядил явно надолго. Он даже не приносил свежести. Кэролайн Уилкерсон вернулась, неся стакан с прозрачной бесцветной жидкостью.
― Вода, ― сказала она, поймав мой взгляд. ― Я не пью.
― Это не мое дело.
― Вы правы. ― Она снова села и посмотрела мне в глаза.
― Миссис Уилкерсон, ― сказал я. ― Я пытаюсь найти вашу подругу. Мне кажется, она попала в какую-то беду. То, что она делает, выглядит бессмыслицей. У нее были серьезные проблемы в эмоциональной сфере?
― Вы не обсуждали этого с Карлом?
― Пока нет, я просто следую совету Грина.
― Почему же вы не зададите этот вопрос ему? Он ведь психиатр.
― Он ничего мне не скажет. Профессиональная этика. Может быть, поэтому он послал меня к вам.
― О господи, ― вздохнула она, поднимая глаза к небу. ― Как я это ненавижу.
Последовала пауза.
― Мелани впала в депрессию, в глубокую депрессию, которая, возможно, все еще продолжается. Она несколько раз заговаривала со мной о самоубийстве. Говорила, что занимается этой проблемой с Джеффри Грином.
― А в чем была причина депрессии?
Кэролайн Уилкерсон провела пальцем по влажной верхней губе, посмотрела на свой палец и сказала:
― Я не знаю. Может быть, что-то из ее прошлого. Она почти ничего не рассказывала о нем. Перед тем как исчезнуть, она съездила к кому-то из родственников на север, кажется к тетке, больше у нее никого не осталось. Старший брат Мелани погиб во Вьетнаме, отец умер, когда она была маленьким ребенком. Мать ― не знаю, Мелани почти не говорила о ней, но я поняла, что она страдала душевной болезнью.
― И вы думаете, что, может быть, Мелани...
― ...больна.
― Суицидальные наклонности?
Она опустила голову.
― Да. Я говорила с одним знакомым врачом. Из того немногого, что я могла сообщить ему, он заключил, что возможна какая-то наследственная органическая патология. Я думаю, что, если вы не найдете Мелани в ближайшее время, она может что-нибудь с собой сделать.
― А Карл Себастьян любит свою жену? ― спросил я.
Она посмотрела на меня так, как будто разглядывала существо низшего порядка, к тому же умалишенное.
― Он обожает ее, ― сказала она. ― Вы бы только видели их вместе! В Мелани весь смысл жизни Карла. Он удивительно сильный и здоровый человек для своего возраста, но я думаю, что если Мелани... если вы не найдете ее, он этого не переживет или будет совершенно разбит. Мой муж всегда говорил, что Карл ― гений, что у него чутье на прибыльную сделку, на верный момент. Карл помог моему мужу сколотить капитал. Найдите Мелани, мистер Фонеска.
― У вас нет ни малейшей идеи, где она может быть? ― спросил я.
― Ни малейшей, ― сказала она. ― Я понятия не имею, почему Джеффри Грин направил вас ко мне.
― А знаете ли вы невысокого мужчину, похожего на медведя, лысоватого, с грубым лицом, который ездит на синем «Бьюике»?
