Адель сидела напротив Эймса в кабинке «Денниса». Свой сверток Эймс оставил в машине. Адель заказала фирменный чизбургер, чили и клубничный коктейль. Она уже не дрожала, но взгляд был по-прежнему отсутствующий. Мы ждали заказа.

В «Деннисе» было полно народу, официантки суетились. Я заказал рыбный суп, Эймс хотел только горячего кофе.

Усадив Адель, мы с Эймсом на минутку отошли. Я сказал ему, что за нами следят. Он ответил, что заметил это.

Кабинку мы выбрали удачно: из окна была видна стоянка и «Бьюик». Двигатель не работал, но никто не выходил. Эймс кивнул мне, давая понять, что присмотрит за машиной. Стекла ее были затемнены.

Я позвонил и отправился объяснить Адели, что мы собираемся делать. Рыбный суп уже ждал меня, рядом стояла корзинка крекеров. Адель ела чили вместе с бургером, запивая коктейлем. Большого удовольствия от еды она явно не получала.

― Какую машину водит твой отец? ― спросил я, кроша крекеры в суп.

― Дуайт водит тягач, ― ответила она. ― Легковой машины у него нет.

― Дуайт? ― переспросил я.

― Я всегда называла его Дуайт, ― сказала она с полным ртом. ― Поскольку я была... до того, как он от нас ушел, когда я была маленькая, и сейчас.

Я решил оставить эту тему и спросил:

― А какая машина у Пираннеса?

Она перестала жевать и посмотрела в окно на стоянку. Она и впрямь была сообразительная девочка.

― Большая, черная, ― сказала она. ― Кажется, «Линкольн» или что-то похожее.

― А у Тилли?

Она положила свой бургер. На губе у нее был кетчуп.

― А что такое? ― спросила она.

― Меры предосторожности, ― ответил я. ― Если кто-нибудь из них собирается появиться, я хотел бы знать об этом как можно раньше.

― А вы знаете Тилли?

― Я говорил с ним вчера вечером.

Адель кивнула, опять откусила от бургера и посмотрела на Эймса, который показал на свою верхнюю губу, а потом на ее. Девочка поняла и вытерла рот салфеткой.

― У Тилли голубая японская машина с черным брезентовым верхом. С виду он как откидной, но на самом деле нет. Уже не новая, он купил ее с рук. Но выглядит хорошо, он ее часто моет. Тилли не из богатых дельцов.

― Он ладит с твоим отцом? ― спросил я, приступая к своей похлебке.

― Думаю, да, ― сказала она. ― Знаете что? Мне сейчас не очень хочется говорить и думать.

Я понимающе кивнул и сказал:

― Тогда ты можешь слушать. Я только что звонил Салли Поровски.

Адель положила руки на стол и стала похожа на загнанную в угол кошку. Было видно, что ей очень хочется вскочить и убежать, но она прекрасно понимала, что сейчас это невозможно.

― Я сообщил ей, что нашел тебя, ― сказал я. ― Она знает о твоем отце, о Пираннесе. Я не стал говорить ей о Спилце, чтобы не усложнять ей жизнь. Если ты захочешь, можешь рассказать.

― Моя мать умерла? ― спросила она, явно что-то обдумывая.

― Да, ― сказал я.

― Тогда мне не надо убегать. Я могу жить с отцом.

― Адель, ― сказал я. ― Твой отец ― гнусный растлитель малолетних. Он посягал на тебя. Он избил меня. Он продал тебя сутенеру и, возможно, убил твою мать.

― Что значит «посягал»? ― сказала она. ― Вы хотите сказать ― он поимел меня?

― Это так?

Она посмотрела на меня и на Эймса как хитрая кошка.

― Да что вы! ― Она покачала головой. ― Он очень хорошо ко мне относится.

― Он продал тебя, ― повторил я.

К нам подошла официантка и спросила:

― Что-нибудь еще?

― Пирог, ― сказал Эймс. ― С яблоками, если свежий. Если нет, ничего не надо.

Мы с Аделью смотрели друг другу в глаза. Официантка не знала, что происходит, и знать не хотела. Она вышла из кабинки.

― Я не говорила, что он это сделал, ― сказала Адель, играя в игру «кто первый моргнет».

― Мне сказал Тилли.

Она опять покачала головой.

― Вы можете себе представить, чтобы Тилли сказал это копу, или судье, или социальному работнику? Думаете, ему кто-нибудь поверит?

Я понял, что продолжать не имеет смысла. Лучше было оставить это Салли. Я вспомнил случай в Чикаго, когда черный наркоторговец, молодой человек несколькими годами старше Ад ели, получил шесть ударов ножом в живот. Я пришел к нему в реанимацию. Он умирал и знал это. Полицейский, который пришел со мной, спросил у мальчишки, кто его зарезал. Он ответил, что это сделал его лучший друг, его партнер по работе на улице, но подтвердить свое заявление под присягой отказался. «Мы с ним всегда были вместе, ― сказал он. ― Он был мне как брат. До того, как это случилось, он всегда хорошо относился ко мне».

Официантка вернулась с яблочным пирогом для Эймса.

― Достаточно свежий?

― Пойдет, ― ответил он, протягивая руку за вилкой.

― Я очень рада, ― сказала официантка и удалилась, положив наш чек на стол.

Адель снова начала есть, опустив глаза. Она либо усиленно думала, либо очень старалась не думать.

Эймс толкнул меня локтем. Я посмотрел на него, и он кивнул на окно.

Дверь «Бьюика» открылась.

Из него стал вылезать мужчина, и я узнал его. Это был мой ангел-хранитель, низкий плотный человек еще более плешивый, чем я. Тот, который спас меня от жестоких побоев, если не от чего-то похуже.

В нашу сторону он не смотрел, и мы с Эймсом успели отвернуться прежде, чем оказались в поле его зрения.

― Что это вы? ― Адель выглянула в окно.

― Ты видела когда-нибудь этого человека? ― спросил я, продолжая есть. ― Того, что закрывает синий «Бьюик»?

― Нет, ― ответила Адель. ― Подождите. Он не собирается прийти сюда за мной, или...

― Не собирается. Но лучше поостеречься.

― Параноики сраные!

― Я попросил бы тебя выбирать выражения в моем присутствии, ― сказал Эймс.

― Да кто... ― начала было Адель, но поймала взгляд Эймса, державшего на вилке кусок пирога.

Она пожала плечами и оттолкнула свою тарелку. Эймс доел пирог. Коренастый мужчина вразвалку вошел в зал и повернул к уборной, так и не взглянув в нашу сторону.

Я подумал, не стоит ли пройти за ним и спросить, что происходит, чего он хочет, кого он знает, но сразу отбросил эту мысль. Он бы мне ничего не сказал, а я был его должником. Вставать и скрываться, пока он в уборной, не имело особого смысла: он знал, где меня найти. И все-таки ради Адели стоило попробовать от него оторваться.