― А что она за человек?
― Сложный, ― сказал он, поигрывая карандашом. ― Она посвятила себя мужу и спасению детей. Очень много работала ― в католической организации, за символическую плату. Боролась с системой, с судами, с психиатрами, помогая детям. Когда Мелани Себастьян отдает кому-нибудь свою любовь, она отдает ее с такой убежденностью, состраданием и силой, какой я никогда ни у кого не встречал.
― Вы знаете это по опыту?
― Из наблюдений. Я и так уже открыл вам больше, чем должен был бы.
― Вы не сказали, почему она обратилась к вам и какие выводы вы сами сделали из истории Мелани Себастьян, которую только что мне поведали.
― И не скажу, ― произнес он, кладя карандаш на стол и глядя на меня.
― Вы знаете, где сейчас Мелани Себастьян?
― Нет.
Он проговорил это очень медленно.
― Имеете какие-нибудь соображения?
― Возможно.
― Вы отказываетесь поделиться ими со мной?
Он не ответил.
― Вы, может быть, выкинете меня за дверь, но мы оба торопимся, ― сказал я. ― Мистер Себастьян считает, что у вас был роман с его женой.
Грин вскинул голову и посмотрел на меня с интересом.
― Вы уже более чем намекнули на это. Что, если у нас действительно был роман?
― Или есть, ― поправил я. ― Это могло бы означать, что она у вас. Ее муж хочет только поговорить с ней.
― А вы ― только найти ее для него?
― Именно, ― сказал я.
― Во-первых, ― проговорил он, вставая со своего места, ― у меня нет и не было романа с Мелани, миссис Себастьян. Вообще, мистер Фонеска, у меня совершенно другой уклон, и тому масса свидетельств. Это совсем не секрет, хотя никак не вредит моей практике. У меня много клиентов-гомосексуалистов, мужчин и женщин, и женщины говорят со мной более откровенно, чем говорили бы с психиатром традиционной ориентации. Мужчин-гетеросексуалов я пользую редко.
― Вы можете это как-то доказать? ― спросил я. ― Или я должен поверить вам на слово?
― Правда заключается в том, ― он посмотрел на часы, ― что у меня нет ни времени, ни желания доказывать это, но если вы справитесь в определенных кругах, то получите необходимое подтверждение.
Стул, на котором я сидел, был очень удобный. Хотелось откинуться назад.
― Хорошо, допустим, вас женщины не привлекают.
― Допустим.
― Но ведь ничто не мешает вам быть другом Мелани Себастьян. Она ― ваш пациент. Не исключено, что она могла делиться с вами своими секретами.
― Не исключено, ― сказал он, вставая и улыбаясь. ― Но в таком случае я не имел бы права их разглашать.
― Да, дилемма, ― сказал я.
― Похоже на то.
― Я сказал Себастьяну, что когда я ее найду, то не сообщу ему, если она не пожелает быть найденной. Я лишь постараюсь сделать все, что смогу, чтобы убедить ее поговорить с мужем или объяснить мне, почему она этого не хочет.
― «Когда», ― повторил он, ― не «если». Вы не производите впечатления очень уверенного в себе человека, мистер Фонеска.
― В большинстве случаев это так, но в том, что касается поисков людей, ― здесь я в себе уверен.
― Вы должны извинить меня, ― сказал он, снова посмотрев на часы.
― Если она свяжется с вами, передайте ей, пожалуйста, мою визитку или мой номер телефона. Мне нужно только поговорить.
Он взял визитку и сочувственно улыбнулся.
― Я могу задать один личный вопрос, мистер Фонеска?
― Навряд ли я в вашем вкусе, доктор.
Он усмехнулся, довольно искренне.
― Я не об этом. Я видел много людей, страдающих от жестокой депрессии. Я умею точно определять ее по некоторым признакам, и...
― У меня есть свой психоаналитик, ― сказал я, ― и к тому же ваши цены все равно не для меня.
― Откуда вы знаете?
― От одной знакомой. Кроме того, я гетеросексуал, а вы не берете таких пациентов.
― Я сказал, что у меня их мало, но не говорил, что отказываюсь от них. Обычно я прошу пациентов выходить через эту дверь, чтобы они не сталкивались друг с другом, но поскольку Дороти уже видела вас...
― И к тому же я не пациент.
― ...и вы не пациент, можете идти через приемную.
Он проводил меня до двери кабинета и открыл ее со словами:
― Простите, что больше ничем не могу помочь.
― Это для меня не ново, ― ответил я. ― Я терпелив. Чего у меня предостаточно, так это времени. Слишком много времени и слишком мало дел.
― Так говорят люди в депрессии, ― сказал он. ― Я не думаю, что буду общаться с миссис Себастьян, но, если это случится, я все ей передам. Вряд ли она свяжется с вами.
― Я буду звонить.
― Возьмите в приемной мою карточку, ― сказал он и взглянул на ожидающую девушку. ― Проходите пожалуйста, Дороти.
Дороти подождала, пока я освобожу проход, плотно сжала губы и вошла в святилище. Дверь закрылась.
Несколько секунд я стоял, созерцая фонтан во дворике.
У меня оставалось два часа до момента, когда надо было забирать Берил Три и ехать к Салли Поровски, и я отправился в адвокатскую контору «Тайсинкер, Оливер и Шварц». Я выполнял поручения по доставке повесток от всех троих партнеров и познакомился там с Харви. Харви обслуживал их компьютеры и получал приличную плату как специалист. Он занимал маленькую, хорошо оборудованную комнату в конце коридора, возле туалетов, где секретарши могли наблюдать за ним. Харви имел пристрастие к спиртному, и в обязанности секретарши входило отмечать его входы и выходы. Харви это знал, принимал и даже приветствовал. Так ему было легче воздерживаться от пьянства. Харви не хотел потерять работу. Он должен был выбирать: либо компьютер, либо бутылка.
Слабину Харви, ставшую куда менее явной с тех пор, как я познакомился с ним, терпели: Харви был компьютерный гений. Я имел договоренность с Т., О. и Ш.: я доставлял им бумаги бесплатно на условии, что могу, не злоупотребляя этим правом, приходить к Харви в любое время.
Некоторые вещи, которые делал Харви, были на грани законности. Его неписаное и даже непроговоренное соглашение с Т., О. и Ш. требовало от него, в частности, ежеминутной готовности принести присягу в том, что любая информация, добытая им из сети, получена легальным способом.
Харви мог скачивать информацию из полиции ― всякой полиции, имеющей компьютер, ― а также кредитных агентств, банков, отелей, почти любой крупной корпорации, Пентагона, ФБР и даже, наверно, просматривать списки хозяйственных покупок жен работников израильской разведки.
