Он навис над ней, на миг охваченный такой же неистовой яростью, как и она: в этот злополучный день оба словно сорвались с цепи!

Все еще тяжело дыша, мистер Тремор отпустил ее руки. Они смотрели друг на друга не отрываясь. Винни не сразу заметила алое пятно у него на щеке. С каждой минутой оно становилось все ярче. Свидетельство ее гнева, четкий отпечаток ее растопыренной пятерни.

— Ох, — вырвалось у Эдвины. — Ох... — В ее голосе звучал испуг. Она в жизни никого не тронула пальцем! Почему же ударила Мика? Почему именно его? — Вам очень больно?

Морщась от сострадания, Винни подняла руку и прикоснулась к его щеке. Алое пятно обожгло пальцы. Она погладила его щеку, взяла в ладони его лицо.

Он невольно вздрогнул, но не стал ей препятствовать. Винни не спеша погладила его по щекам.

На гладкой коже уже проступила легкая колкая щетина. Прямой подбородок был сухим и твердым. А в зеленых кошачьих глазах полыхало пламя, которое окрасило в алый цвет отпечаток ее руки. Ох уж этот отпечаток... Винни словно старалась стереть его своей лаской, снова и снова проводя ладонями по его прекрасному,

божественно красивому лицу.

Наконец он не выдержал, перехватил ее руку, прижал к губам и стал целовать, щекоча языком, как делал это целую вечность назад...

Винни онемела от неожиданности. Кто бы мог подумать, что это будет так приятно. Что он может целовать ей руку, зажмурившись и постанывая от наслаждения.

По спине побежали мурашки... странная истома охватила все ее тело... Внутри все сжалось от смутного предчувствия... Винни замерла, не смея шелохнуться, комната кружилась у нее перед глазами...

Она хотела отнять руку, но тело вышло из-под контроля, стало чужим и неловким. Когда Мик поднял голову, она сжала руку в кулак, и он поцеловал костяшки пальцев. Винни зажмурилась. Боже, спаси и сохрани!

Она все же умудрилась высвободиться из сладкого плена и пролепетала:

— Я... я не собираюсь... идти до конца!

— Поздно, слишком поздно! — прошептал он. — Вы уже в пути! — И Мик добавил скорее обреченным, нежели довольным тоном: — Слишком поздно для нас обоих.

Граммофон беспомощно взвыл и заглох, но Винни было не до этого.

Наконец она заставила себя очнуться, повернулась, прижимая к груди онемевшую руку, и прошлепала по полу босыми ногами в тот угол, где стояло пианино. Она едва соображала, что делает, и завела пружину слишком туго, так что граммофон стал издавать какой-то судорожный писк.

Винни вернулась к Мику и приготовилась танцевать, но им пришлось ждать целую вечность, пока пружина ослабнет настолько, что можно будет подладиться в такт.

Как это ни странно, но и тогда Винни не тронулась с места. Она просто стояла и смотрела на Мика, не смея к нему прикоснуться. Музыка продолжала играть. А они так и стояли не двигаясь. Наконец он протянул к ней руку, как будто собирался начать танец.

Но вместо этого погладил ее по спине и сказал:

— Попробуй снова поднять юбки, Вин!

Уж не ослышалась ли она? С ее губ слетел короткий истерический смешок, когда он взялся за ее подол.

Винни остановила его, и он сердито тряхнул головой:

— Не упрямься, Вин! Делай, что я велел!

И она подчинилась, скорее в силу привычки. Ведь всю свою жизнь она только и делала, что выполняла чужую волю. Хорошая, послушная девочка.

— А что они говорили тебе, когда ты не слушалась и была плохой, Вин? — вдруг прошептал он.

— Что? — Она окончательно растерялась. Сердце готово было выскочить из груди.

Словно почувствовав это, он ласково провел пальцем по ее шее. Она встрепенулась и пробормотала:

— Дайте мне руку! Опустите другую руку мне на талию, как полагается! Мы должны заниматься танцами!

— Расскажи мне о том, что «полагается»! — шепотом продолжал он. — Что они говорили, когда ты делала не то, что «полагается»? — Его лицо наклонялось все ближе. — Что происходило тогда, когда ты поступала по-своему? Что я должен сказать тебе, чтобы ты не боялась поступать по-своему? — Винни не отвечала, и он сменил тему: — Мне очень нравится тебя целовать. И я непременно тебя поцелую. Но мне было бы приятно, если бы это нравилось и тебе. Тебе нравится?

— Н-н-н... — У нее не хватало сил сказать «нет». Она не знала, что делать, и нервно облизнула губы. Нет, она не хочет целоваться!

Музыка упрямо играла, словно доносясь из какого-то другого мира. Он долго ждал. Снова провел пальцем по ее шее. Она не противилась. Это было настоящее волшебство.

Винни зажмурилась и прикусила губу.

— Отлично, — услышала она его бархатный голос. — Скажи, чего ты хочешь, наберись смелости, и я выполню любое твое желание.

Ошеломленная Винни уставилась на его спину: он пошел заводить граммофон. Не прошло и двух минут, как они снова задвигались, исполняя пируэты в такт звонким голосам скрипок.

«Сказать или не сказать?» — билась в голове мысль.

Ведь она помнит, как было... интересно, когда они «целовались по-настоящему». Он показался ей тогда таким сильным и нежным. А ее тело словно проснулось и ожило для какой-то новой, неведомой жизни...

Но должна ли она сама попросить его об этом?

Нет, ни за что!

— Вы слишком многого хотите, — пролепетала она.

— Вы то осуждаете меня, то плачете от обиды, Вин, — отвечал он самым обыденным тоном. — Вы проклинаете меня, и бьете, и отсылаете в комнаты для слуг. — Он покачал головой и спросил: — Неужели это так много — взглянуть на себя со стороны? Ведь я только об этом прошу.

Случайность избавила ее от необходимости задуматься над его словами. Потому что именно в этот миг ее босая нога наткнулась на что-то маленькое и твердое, валявшееся на грязном полу.

— Ох... Постойте... Я на что-то наступила... — Она балансировала на одной ноге, подняв другую.

Хотя музыка продолжала играть, Винни отчетливо слышала лишь их затрудненное дыхание. Ну конечно, они запыхались, потому что болтали во время танца!

Цепляясь за Мика, она стояла на одной ноге и не знала, что делать. Он оказался неожиданно близко. И все еще держал ее за талию. А она опиралась на его могучее плечо.

Она действительно хотела, чтобы он ее поцеловал. Да, хотела!

Но не решилась сказать об этом. Так нечестно! Винни сердито нахмурилась. Нечестно, несправедливо! Она скосила глаза в его сторону, балансируя на одной ноге. Ее губы скривились, как будто не желали слушаться, но она все же нашла в себе силы посмотреть на него и открыла рот, собираясь что-то сказать.

Мик это понял и следил за выражением ее лица.

Черт побери, сейчас, сейчас он это услышит! Он ни минуты не сомневался в том, что именно она хочет ему сказать. Она повисла на нем всем телом. Ничего, пусть висит. Господи, они и так изводили друг друга целый день!

Ему казалось, что он даже может проследить ход ее мыслей: она хотела получить поцелуй, но не хотела в этом признаваться. Но ничего у нее не вышло.

Наконец она заговорила.

Он подался всем телом вперед, чтобы не пропустить ни единого звука.

— У меня болит нога, — заявила она и плюхнулась на пол в окружении пышных складок необъятного подола.

Мик застыл в полной растерянности: как прикажете это понимать? Наконец он сел рядом и попробовал нащупать под подолом больную ногу. За что и получил по рукам.

— Я всего лишь хотел посмотреть, что случилось с вашей ногой! — мрачно воскликнул он. — Наверное, вы занозили ее!

— Нет, я наступила на что-то круглое.

— Это? — Он подобрал с пола маленькую черную гайку.

— Должно быть, выпала из пианино, — кивнула Винни. — Кажется, я и до этого на нее наступала. Нужно было сразу остановиться и убрать ее с пола! Смотрите, она даже продырявила мне чулок! — Кроме дырки на чулке было еще маленькое пятнышко крови.

Он положил гайку ей на ладонь и взялся за ногу. Как всегда, она пыталась сопротивляться, но он быстро успокоил ее, осторожно растирая больное место.