Терри направился в дальний конец комнаты. Синтия внимательно следила за ним взглядом.

Терри подошел поближе к Ят Тою.

— Сыщики, — сказал Ят Той по-китайски, — много спрашивали о «слив-гане». Они пожелали знать имена людей, которые побывали у хозяина за последние несколько дней.

— Что ты сказал им? — спросил Терри.

— Я старый человек. У меня слабое зрение и плохая память. Ты — Милосердный, который, невзирая на дряхлость мою, оставил меня в доме своем, чтобы я служил тебе, чем мог, тогда как я ни на что не годен и разве что способен сидеть в кресле и ждать часа, когда предки мои призовут меня к себе. Конечно, — продолжил Ят Той, — мне удалось вспомнить о мужчине с выцветшими глазами, за которым уже тогда следили сыщики, о сестре художницы, которая сейчас находится здесь и о которой они также знали. Что же касается всех остальных — их моя память не сохранила. Считаю нужным предупредить тебя, хозяин, о том, что они ищут китайскую девушку, с которой ты дружен. У полицейских большие уши, а у людей длинные языки. Может быть, Почтенный желает, чтобы я принес больше льда?

— Да, — сказал Терри. — И послушай, я собираюсь сделать кое-что, о чем сестра художницы не должна знать. Было бы хорошо, если бы она ненадолго погрузилась в сон.

Глаза Ят Тоя ничего не выражали.

— Как долго должна она проспать?

— Недолго, примерно с час. Может быть, немного той травы, которую ты используешь… — Терри замолчал.

Ят Той тихо произнес:

— Сущие пустяки. Будет сделано.

Он повернулся и, шаркая ногами, вышел из комнаты.

— Не забудь принести мне «Том Коллинз», Ят Той! — крикнула Синтия ему вслед.

Терри вернулся к своему креслу. Синтия посмотрела на него и сказала:

— Послушай, Филин, я выпью еще один коктейль, и все. Ты ведь меня знаешь. Я люблю выпить совсем немного, а потом ставлю точку.

Он кивнул.

— Более неподходящего момента Ят Той выбрать просто не мог, чтобы вот так прийти и помешать нам… Филин, а что ты собирался сказать мне, или, может, ты вообще ничего не собирался сказать, и это был всего лишь биологический спазм или… Не надо. Забудем про это. Пытаться вернуть момент, подобный тому, который мы только что пережили, все равно, что пытаться подогреть холодные пирожки. Лучше выбросить их и когда-нибудь, возможно, приготовить новые. — Она задумчиво посмотрела на него. — Филин, мы приготовим когда-нибудь новые пирожки?

Когда он собрался было сказать что-то, она ткнула в его сторону указательным пальцем и произнесла:

— Нет, нет, не надо, не отвечай! — Она посмотрела на свой указательный палец и улыбнулась. — Ну как, Филин, тебе понравился тот прием с пальцем? Я научилась ему у Ренмора Хоулэнда, точнее, у Ренни. Хороший прием — заставляет людей глотать слова обратно. Мне знакомо чувство, которое человек при этом испытывает, ведь сегодня днем Ренни испытал свой прием и на мне. Понимаешь, Филин, я не хочу, чтобы ты ответил мне на вопрос, ведь даже в этом есть что-то от попытки подогреть холодные пирожки. Нам лучше… — Она не договорила, взяла сигарету и в молчании закурила.

Терри смотрел на нее и тоже молчал.

На пороге появился Ят Той, в руках он держал поднос с бокалами.

Когда Ят Той протянул им поднос, Синтия механически взяла тот бокал, который стоял ближе к ней.

— У китайцев, — сказал Терри, — есть такая традиция — последний бокал они пьют «зонтиком». Верно Ят Той?

Лицо Ят Тоя просияло кроткой улыбкой человека, который любит выпить и поесть с друзьями. Никто ни при каких обстоятельствах не заподозрил бы, что он подсыпал в бокал Синтии Рентон какое-то зелье.

— Да, — сказал он. — Китайцы говорить «га-ан бей, га-ан бей», поворачивать бокал дном в потолок, бокал выглядеть, как зонтик. Понимать?

— Га-ан бей, га-ан бей, — произнес Терри и осушил свой бокал.

Синтия вздохнула:

— Китайским этикетом меня в тупик не поставить, Филин. Га-ан бей, га-ан бей. — Она сделала глубокий вдох, залпом осушила бокал и поставила его обратно на поднос.

Ят Той с серьезным видом вынес пустые стаканы из комнаты.

— Это был последний, Филин, больше не буду, — объявила Синтия. — Знаешь, забавно, как люди по-разному смотрят на мир. Альма сказала бы, что я пустая болтушка, Стабби Нэш — что я делаю из себя посмешище, Ренмор Хоулэнд — черт, никак не могу привыкнуть, что его надо называть просто Ренни, — сказал бы, что я слишком много говорю, а ты… Ты, Филин, понимаешь меня. Поэтому я и не могу позволить себе соглашаться с тобой. Когда девушку переполняют эмоции, она или плачет, или болтает без умолку, или швыряет, что ни попадется ей под руку, тебе больше нравится, когда я болтаю, а не когда плачу или расшвыриваю вещи. Правда, Филин?

Он кивнул.

Она улыбнулась ему.

— Ах ты, старый добрый Филин. Знаешь, я всегда могу положиться на тебя в самом главном, что есть в жизни: я говорю о понимании. Филин, я так неважно чувствую себя сегодня и я так устала бодриться — нет, что-то я не о том. Я нуждаюсь в сильной мужской руке, в мужском плече, к которому я смогла бы прижаться… А, черт, я снова пытаюсь разогреть те холодные пирожки.

Она как-то робко вздохнула и улыбнулась. Вдруг улыбка на ее лице исчезла. Глаза расширились.

— Филин! — воскликнула она. — Ты как будто растворяешься. У меня что-то с глазами. Боже, ведь я совсем не пьяная! Случалось и больше выпить, но так я никогда себя не чувствовала… Филин, не покидай меня… Ты так нужен мне. Я…

Он подошел к ней, поднял ее с кресла на руки, осторожно, как ребенка, которого одолела усталость.

Своей рукой она обвила его шею. Он ощутил, как ее горячие губы коснулись его щеки, почувствовал ее теплое дыхание у себя на затылке.

— Ах, Филин. — прошептала она. — Мне так тепло… так уютно… так хорошо…

Ят Той отворил дверь в спальню.

— Кровать уже постелить, — сообщил он.

Терри прошел в спальню, положил Синтию на кровать, накрыл ее легким одеялом, потом, повернувшись к Ят Тою, сказал:

— Ни при каких обстоятельствах она не должна знать, что я ушел.

Китаец с сурово-сосредоточенным видом кивнул.

— Да-будет-так, — сказал он на пиджин-инглиш, китайском варианте английского языка, — она спать один час, не просыпаться. После час она спать, но может просыпаться, ты разбудить ее, когда прийти. Она не знать, что тебя был уходить.

Терри кивнул. Он стоял у кровати и нежно смотрел на спящую девушку, которая показалась ему вдруг слишком маленькой и хрупкой, чтобы веселой беспечностью своего бытия противостоять тяжелым ударам судьбы.

Услышав легкий шорох за спиной, он повернулся и увидел лишенное всякого выражения лицо Ят Тоя, который загадочным, непостижимым взглядом смотрел на него поверх воротника протянутого плаща.

— Плащ, шляпа, — сказал Ят Той. — На улице быть туман. Промокнуть не надо.

Терри скользнул в плащ, надвинул на лоб темно-зеленую фетровую шляпу, и в его голосе прозвучала какая-то безумная нотка:

— Береги ее, пока я не вернусь.

— Все понимай. Желай удачи, лучше выходить через задний вход, ловить такси, своя машина оставить у дома, — посоветовал Ят Той.

Протяжные, скорбные гудки сирены предупреждали о сильном тумане в заливе, зловеще пронзая наполненную влагой темноту, — они были похожи на завывания филина в ночном лесу.

Подняв воротник плаща, Терри Клейн посмотрел на дом, сплошной мрачной громадой возвышавшийся над ним, — кое-где в узеньких окнах горел тусклый желтоватый свет. В перерывах между завываниями сирены можно было услышать, как бьются об асфальт падающие с карнизов капли, собранные из влаги тумана.

Было тихо и безветренно. Туман клубился, возникая как бы из ничего, так же стихийно, как пена в бокале пива.

Терри двинулся к подъезду дома. Входная дверь была не заперта. Он толкнул ее и вошел внутрь. Сквозь щель под дверью, на которой висела табличка «Управляющий», в коридор проникала тонкая полоска света. Он осторожно, на цыпочках, прошел мимо и стал подниматься по лестнице.