Первыми Илье Петровичу рассказали о разбойниках Сашка и Лешка. Оба брата Хайвановы находили в этих историях немало занимательного. Генерал даже почувствовал, что братья восторгаются разбойничьими историями. Илья Петрович – в который раз! – прочитал Хайвановым нотацию о том, как девальвировались нравственные ценности. Восхищение вызывают отнимающие нажитое бандиты, а люди, зарабатывающие на масло к своему добытому потом-кровью хлебу, – лишь снисходительную ухмылку. Братья попытались – вот ведь наглость – вступить с генералом в спор, осмелились назвать генерального директора строительной фирмы жуликом, но Илья Петрович их осадил, доходчиво объяснив, что обман в бизнесе совсем не тот, что в обыденной жизни, что обман суть составная часть бизнеса. И сказал, что верить россказням глупо. Ведь все – вранье! Вернули деньги вкладчикам! Сейчас заплачу от умиления! Дайте платок! Но братья не разделяли взглядов генерала. Пришлось, конечно, дать Лешке подзатыльник, Сашке – зуботычину, но не было у Ильи Петровича уверенности, что Хайвановы подумают над его словами. Не было!

Также о разбойниках докладывал милицейский подполковник, а уж чиновники местной администрации Илье Петровичу звонили ежедневно, предупреждали об опасности, якобы исходившей от гулявших по окрестным лесам лихих людей. Картина выстраивалась прелюбопытная: разбойники не преследовали своей целью простую наживу, но это не была и шайка маньяков, стремящихся к известности и сомнительной славе. Вся география их налетов – Илья Петрович подходил к карте, вглядывался в воткнутые в нее флажки – была такова, что возглавляемое генералом Кисловским товарищество помещиков оказывалось внутри пока еще не замкнутого круга, но они также наносили – пока еще пробные, вроде бы незначительные – уколы и в само товарищество.

После поджога дома Дударева разбойники напали на дударевского соседа, того, кто больше прочих желал получить землю полковника, кто входил в число членов правления товарищества и громче всех – правда, получив на то распоряжение Ильи Петровича – требовал прижать полковника к ногтю. Этого горлопана генерал и сам-то не любил, но средь бела дня, в самом людном месте центрального города области – член правления приехал на прием к губернатору, приходившемуся ему дальним-дальним родственником, – затолкать пожилого человека, отца и деда, в «уазик» без номеров, раздеть до костюма Адама, вымазать дегтем, извалять в перьях, в таком виде пустить на улицу, да еще – Илья Петрович начинал хихикать – вставить дураку в задницу букетик полевых цветов.

А еще генералу Кисловскому докладывали, что племянник Машиной преподавательницы английского, журналист-международник Цветков Алексей Андреевич, находившийся в длительном отпуске и ожидавший нового назначения, зайдя в придорожное кафе по дороге к тетушке, вступил в конфликт с каким-то молодым человеком. Из-за какой-то мелочи. Александр Андреевич собрался уже применить силу, коей был не обижен, когда официантка успела шепнуть ему, что молодой человек, скорее всего, связан с разбойниками и даже является приближенным их главаря. Находившегося в том же кафе. Сидевшего за столиком. Спиной к Александру Андреевичу. Это сообщение еще более раззадорило Александра Андреевича, он встал в боксерскую стойку, собираясь проучить молодого человека, а потом развернуть к себе главаря и уже с ним провести воспитательную беседу, однако указанный официанткой как главарь разбойников посетитель придорожного кафе, не поворачиваясь к Цветкову лицом, подал своему приближенному знак, приближенный пошел на попятный, оба они спешно покинули кафе через служебный выход, оставив при этом деньги на столе. Позже милицейский подполковник беседовал с Цветковым, и Цветков помог в составлении фотороботов. Когда подполковник привез Илье Петровичу составленные фотороботы, генерал Кисловский утвердился во мнении, что страну ждут тяжелые потрясения и опереться, кроме как на самого себя, будет не на кого: один фоторобот – в его составлении принимала участие официантка из придорожного кафе – был сродни рисунку пятилетнего ребенка, другой передавал абрис затылка главаря разбойников. Илья Петрович посмотрел на отксеренный затылок, перевел взгляд на подполковника. Вновь посмотрел на затылок. Илье Петровичу вспомнился чей-то афоризм про постоянство величины разума и постоянно увеличивающееся население. Он хотел было высказать подполковнику все, что думал, но сдержался.

А милицейский подполковник, со своей стороны, глубокомысленно признавал, что по фотороботу затылка главаря разбойников найти кого-нибудь трудно, и давал Илье Петровичу скупые рекомендации. Одна из них была в том, что надо соблюдать осторожность, в частности – следует сократить приемы и обеды. Но Илья Петрович этих своих правил никак не изменил.

Илья Петрович удивился решению Маши провести все лето дома, но, удивляясь, с радостью отмечая в Маше проявление властных черт, все-таки не предполагал, что придется столкнуться почти с собственной непоколебимостью лицом к лицу. А еще Маша твердо стояла на том, что она пока не определилась и посему не готова поступать в высшее учебное заведение. Ей нужно время! Сколько? Быть может – до середины лета. А если она и к середине лета не будет готова? Тогда придется пропустить год! Год?! Но…

Илья Петрович от неожиданности даже опустился в кресло. Пропустить год? Она же отдавала предпочтение филологии! Филология? Да, интересно, но кому – если только после Оксфорда, будучи специалистом по хеттскому языку, не искать работу в лондонском Сити – сейчас нужны филологи! Биоинформатика? За нею будущее, но Машу отталкивала необходимость более плотно соприкасаться с точными науками. Да, но другие девочки… Они все собирались стать специалистами по связям с общественностью, журналистами, дизайнерами по интерьерам. Последним Маша, рискуя потерять корреспондентов, в своих письмах с удовольствием цитировала фразу из понравившегося романа, что каждая богатая и невежественная девица нашего времени воображает себя годящейся к работе интерьерного дизайнера. Корреспондентки, с удовольствием принимая богатство на свой счет, отказывались признать за собой невежество, и Машины слова их не задевали.

Маша, как это ни озадачивало Илью Петровича, считала, что будущая профессия должна, во-первых, соответствовать призванию, а во-вторых, быть полезной. Полезной окружающим. Обществу.

Откуда эта блажь попала в Машину голову, Илья Петрович не знал. Ее корреспондентки вообще не реагировали на Машины рассуждения о полезности. Кто-то влиял на Машу? Илья Петрович был в этом уверен, но никакого влияния в ее корреспонденции не находил и не догадывался, что Маша была хитрее приглашенного генералом программиста и в обход установленных ловушек была постоянной участницей свободных от отцовского надзора форумов. Илье Петровичу казалось – он знает Машу, и он всерьез подумывал о капитальной воспитательной беседе, результатом которой видел не только переориентацию дочери в плане выбора жизненного пути, но и избавление ее от как минимум устаревших ныне иллюзий. К которым Илья Петрович относил и пресловутое призвание. Призвание может быть – в этом Илью Петровича убеждал собственный жизненный опыт – в одном: выстроить свою жизнь комфортной, независимой; и множество профессий, столь привлекательных для молодых людей, обремененных ложными идеями любви к ближним и высокими устремлениями, автоматически становились поэтому негодными.

Пока же Илья Петрович воздействовал на Машу тем, что рассуждал об осенней и зимней скуке, говорил, что Маша сама будет не рада тягостной череде дней. Этот аргумент Маша разбивала с легкостью. Она уверяла отца, что скучать ей не придется. Она собиралась выписать книги, обучающие программы, предложить услуги переводчицы издательству и по Интернету уже подписала договор о работе для информационного агентства в качестве обозревателя иностранной прессы. Маша доказывала, что жить в городе ей, несмотря на юные годы, неинтересно. Строгость воспитания школы Талбот и прежде не позволяла Маше бывать на танцах и дискотеках – всегда, впрочем, казавшихся скучными, – а кино, театр, концерты из поместья Кисловских были достижимы с легкостью не меньшей, чем из самой столицы: Маша заказывала билеты, шла к Илье Петровичу, и генерал сразу понимал – надо ехать!